Прошло без малого полгода,
И - как Генсек мне наказал -
От происков врагов народа,
Опасностей любого рода
Я детство Светы защищал.
Одно мешало - тот предмет,
Который я носил в штанах.
Он был взведен, как арбалет,
С утра до вечера воздет,
Без перерыва на обед,
За что на долгих десять лет,
Забрав ботфорты и берет,
Меня могли сослать в ГУЛАГ.
Свою мучительную тайну
Я, как умел, от всех скрывал
(Газетой гульфик прикрывал,
Кольчугу до колен спускал,
Или ладошкой заслонял),
Однако, будто бы случайно,
Однажды свой предмет брутальный
Я Джугашвили показал.
Естественно, не самому Генсеку,
Он шутку мог не так понять:
Тотчас в мешок и - камнем в реку.
Нет - только той, над кем опеку
Я должен был осуществлять.
Риск, несомненно, был, но Свету
Предмет мой, видно, впечатлил.
Я обещал, что дам конфету,
И вечером, при лунном свете,
В сарае, где стоят кареты,
Ее минету обучил.
В коротком платьице из ситца,
Вкусив любви запретный плод,
Рыжеволосая жар-птица
Прилежной стала ученицей
И часто, чтоб уединиться,
Звала меня к себе в светлицу,
Где непорочною блудницей
Порочный подставляла рот.
(по многочисленным просьбам
доброжелателей - продолжение
следует)
