Начало можно прочесть здесь http://www.gonduras.net/index.php?a=269#comms

Карачаровские уроды ломаются постоянно. Благо, хоть в подъезде их четыре, да и мастер обычно прибегает быстро.

Правая стена посвящалась трогательным юношеским чувствам и сообщениям о первых любовных утехах.
В очередной раз усомнился в категоричном заявлении « Оксана – блядь!», поскольку, уверен, вся вина неизвестной мне Оксаны заключалась в том, что она не дала робкому влюблённому (он, даже, может, и попросить не смог толком), а дала( или Робкий подумал, что дала) наглому Гоше из параллельного.

Деяния настоящих блядей никогда не отражаются в настенной графике.
К Гале-Лошади, допустим, бегал весь наш микрорайон, чуть ли не с седьмого класса начиная, но ни одна неблагодарная рука не осмелилась на оскорбительную надпись.

Десяток-другой пубертатных мяуканий, схематичные рисунки…, бездоказательные обвинения некоего Краюшкина в педерастии…
И какой-то дурачок, возомнивший себя Супер-Самцом, увенчал стену могучим обобщающим мессиджем: « Я вас в рот ебал!».

Я подумал: неужели это пишут наши скромные подъездные подростки, вежливо здоровающиеся, пропускающие нас вперёд и придерживающие за собой входную дверь?
Не может быть.
Это их гадкие дружки, приходящие к ним в гости и выражающие таким образом незрелый социальный проте…

Недодумал. Лифт дёрнулся и поехал. 11 минут. Почти ничего.

После апрельского Дня Пахистахиса мы встречаемся не реже раза в неделю.
Я еду сверху, лифт замедляет ход у восьмого этажа, втягиваю живот, расправляю плечи и леплю лицо ироничного мачо.
Двери открываются, лифт наполняется свежим ароматом её духов. Лёгким.
Редкая женщина знает меру в парфюме, обычно прыскаются так, что аж до блевотины в замкнутом пространстве лифта.
Деловой костюмчик, юбка с маленьким разрезом, нежные просвечивающие коленки. Коленки – как чашечки из тонкого китайского фарфора.
Помада сиреневых тонов, тонкие вьющиеся каштановые волосы.
Она.
Лиля.
Лилечка.

- Доброе утро, Лиля.
( -только потому доброе, что вижу Вас)

- Доброе утро, Павел.
( -ну, это уже было. Дальше что?)

- Что за духи у Вас? От них голову теряешь.
- «Ангел и демон». Горечь дубового листа со свежестью лилии. А голову или сразу теряют, или никогда. Потерь головы, отнесенных во времени, не бывает.
( - комплименты про внешность, фигуру, маникюр и даже педикюр я уже слышала. Все авансы на смелые заявления я выдала. Июнь уже кончается, а я всё комплименты слушаю. Ещё про Лилию и свежесть лилии состри.)

Нет, про Лилю-лилию острить не буду. А вот про дубовый лист, который глаз видит, да зуб неймёт – эта горечь мне близка.

Встаёшь в 6-00, из дому выскакиваешь в 6-20, выезжаешь в 6-35, до любимой виданой в гробу оптово-розничной компании «Лаки и краски из Европы» добираешься в семь сорок, откидываешь сиденье, час спишь в машине.
В 8-45 на отгрузке, хватаешь коррект-лист, отмечаешь маркером срочные паллеты.
Выедешь на час позже, приползёшь по пробкам, дай Бог, к одиннадцати. Возвращаешься домой к пол-девятому; в субботу – короткий день, до четырёх - пол-пятого, раз в две недели в Сандуны с Эдиком-медиком и ментом Серёгой, ранний отбой.
В воскресенье спишь до десяти, «Ашан», собака, постричься, лампочку вкрутить, резину поменять, пломбу поставить, на дачу рухлядь вывезти, сто лет в кино не были, сегодня мама заедет…
Когда, блять?!!

Пш-ш-ш-ш…
Первый этаж, приехали. Ей - налево, зелёненький « Матиз» возле дома. Она – счастливая, ей, как она говорит, ехать минут двадцать.
Мне – направо, четверть часа до гаража, потом по Большой Академической, узкое горлышко Космонавта Волкова, мерзостная Ленинградка, с Ленинградки на Третье Транспортное Навеки Проклятое и до Дмитровки.

Июль, август, сентябрь.
Их дача, наша дача. Их отпуск, наш отпуск.

- Как Вы загорели прекрасно, Лиля! Без красноты и не до черноты. И помаду такую замечательную в тон подобрали – бледно-сиреневую.
( - я всё равно надеюсь)

- Да-а? Помада не в тон, конечно, просто захотелось так. Понравился такой оттенок с блёстками.
Приятно, что Вы всё замечаете. У Вас чисто женская деталировочная наблюдательность.
( -надоела пустая болтовня. Хватит, больше в эту игру я не играю)

Лифт дёрнулся и встал. Пошёл было вниз, задумался, содрогнулся, мигнул светом и остановился.
Лиля прижала нижнюю губу верхней.
- Ой, я же опоздаю! Это невозможно – к нам столько народу записано!
- Сейчас разберёмся, - заверил я, выпятив челюсть. – Обычно дольше пятнадцати минут не ждём.
Надавил кнопку «Вызов диспетчера». Из динамика, расположенного в низу панели управления понеслось хрюканье, похожее на безумную смесь исландского с хинди: «Бронбнд..днигхенрр..суухиндхауу..титтхрр…».
Я согнулся до пояса, проорал в динамик улицу, дом, подъезд.
- Хр-рброххн…хаситт..рахххна…

Повторил ещё раз, внимательно разглядывая с близкого расстояния Лилину коленку. Стоит почти вплотную, не отодвигается.
Тёплая душистая коленка, обтянутая шелковистым нейлоном, в сантиметрах пятнадцати от моего лица. Видно и слышно каждый рубчик на нейлоне, каждую жилку на коже.
И не отодвигается.

Ну, встал, конечно.

- Повторите…хр-хр..нслшн…гсхр-гхр…
- Улица, дом, подъезд…
Неужели у них на пульте не видно, какой и где лифт застрял?
- Пвтррте грмч, псьшх – псшх, ншсчсшхр…пдзд…

- Что там? – спросила Лиля.

- Да что?.. (- не отводя глаз от коленки) - диспетчера развлекаются, идиоты. Пока, говорит, не увижу интимной сцены, аварийку не отправлю.
- ?!?!?!!!
- Вы что – ни разу не слышали? Последние три месяца только и трубят об этом. И по телевизору и везде. Уже больше сорока случаев по Москве. Диспетчера подстерегают в лифтах пары, блокируют лифты и понуждают людей к интиму. Через встроенные камеры наблюдают. Сейчас же почти во всех лифтах есть скрытые антивандальные камеры.
- Да, в нашем-то уж точно, - Лиля обвела взором исписанные стены.
- Даже уже подсадные бригады милиции появились: катаются целыми днями на лифтах, обнимаются, провоцируют, чтобы взять с поличным. Поэтому диспетчера теперь долго присматриваются к постоянникам, чтоб не попасться.
- Не-ет, под камерой я не согласна. Освещение плохое, помада у меня не в тон, получится не гламурно. Предупреждать заранее надо, - сказала Лиля и с утрированной досадой развела руками. В глазах её прыгали чёртики. В тон блёсткам.

Попробовали мобильники, сигнала нет. В наших лифтах ни у кого телефоны не работают.

Разжал, насколько возможно, двери для продуха, вставил в распор маркер. Динамик сразу же заорал:
- Прекратите ломать двери! Через три часа будет бригада, выпустит. Ждите спокойно!
- Как «через три часа»?! Когда-когда?! Да вы что?!!
- Наша бригада позаболевала вся, аварийки на выездах. Чёрт знает что творится с утра сегодня. Четыре корпуса встали в «Гранд-Парке» на Ходынке, все аварийки там, сам Веселовский из Оперативного Управления Мэрии взял на контроль.
Раньше, чем через три часа никак. Ждите.

- Ну, вот видите, Лиля. Что так сидеть, не сдаваясь маньяку-диспетчеру, что из-за «Гранд-парка».
Вы же - закомплексованная женщина строгих правил. Никаких вольностей даже в мыслях не допускаете: никаких мужчин нигде, кроме как в своей спальне с пахистахисом.
- Это почему Вы так решили?
- А это видно по строению Вашего уха. На Востоке целая наука об этом есть. Как хиромантия – чтение судьбы по ладони.
Весь характер интимного поведения женщины напечатан на её ушных завитках – японцы называют их ободками. Внешний ободок, средний ободок, внутренний ободок и мочка.
- Что Вы говорите? И что же там у меня видно?
- Издалека неразборчиво. Вот так поверните голову… ( - ух, как стоит, аж позванивает).

…Тридцатилетняя Галя-Лошадь учила меня, болвана-девятиклассника: « Кроме рта, везде целуй шёпотом, понял? Не лижись и не чмокай, как поросёнок. К между ног это тоже относится»

Обвёл пальцами висок, мочку уха. Поцеловал, чуть касаясь кончиком языка, между ухом и виском, там, где не волосы, а пушок. Мягко тронул губами «средний ободок», обнял за талию.
Потянулась, вздрогнула, спина под моей рукой сладко передернулась.
На верхней губе тоже пушок, вниз по горлышку и ключице, рука к бёдрам, молния на юбке…
Напряглась, зажалась.
Ещё раз уши, губы, шея, рукой по бедру, молния на юб…
Отстранилась и зажалась.

Скинул пиджак, бросил на пол изнанкой вверх, опустился к её ногам, взялся за туфельку, осторожно поднял одну ногу, разул, поставил на пиджак, стащил вторую. Ступни тонкие, по-утреннему сухие.

Стоя на коленях, потащил молнию вниз.
Двинула бёдрами, освобождаясь от юбки. Поцеловал стянутый нейлоном твёрдый фитнессовский живот, плавно взял из рук сумочку, повесил на полуотогнутый край жестянки «Правил…».
Свою барсетку и её жакет туда же. Завёл руку под колготки, - пушок на её спине зашевелился как электрический - потянул круговым движением шелковистую ткань вниз.
Рубчатый след от резинки на бедре – поцеловать его сразу! По кругу…Колготки ниже, ниже…
Помогая, заперебирала ногами как лошадка.
Аккуратно стянул, скатал, подсунул невесомый комочек в сумочку.
Трусики сняла сама, прикусила нижнюю губу верхней.
Поцеловал в живот, поглаживая одной рукой попку, другой – за коленками, икры, лодыжки. Добрался языком до расщелины, Лиля застонала, откинулась к стене, оперевшись на неё ладонями, выгнулась вперёд.

Поймал губами и языком клитор.
Плотный, кожистый и упругий, как мандариновая долька - и на ощупь, и на вкус. Сочно-свежий, только после душа, оливковым мылом пахнет. Поцеловал шёпотом, потом сильнее, подтаскивая снизу языком.
Лиля вцепилась мне в волосы, поглаживая их до корней, и завздыхала как ребёнок во сне. Цепочка сладких вздохов почти без перерыва.
Я медленно поднялся с колен, развернул Лилю к себе спиной, наживил, а потом надел её на себя. Она только охнула коротко.

Быстро нашёл Точку Радости – это ведь несложно: сначала напираешь головкой на переднюю стенку, слегка меняя ритм, потом, немного подприседая, так же проминаешь заднюю. Женщины её не прячут, всегда радостно помогут.
Лиля вздыхала часто и ритмично, пиджак стал похож на тряпку, которую уборщицы бросают перед порогом ДЭЗа.
- Не конча-ай, - попросила она, и, удерживая меня за головку, грациозно, как в танцах на льду, повернулась и присела передо мной на одно колено.

По самозабвенному удовольствию, с каким она проходила губами и языком от корня до головки, по нетерпеливому подталкиванию её руки, я понял, что сдерживаться ни к чему.

Она застонала. Я, хоть, всегда помалкиваю, решил сделать ей приятное и тоже что-то мыкнул.
Опустил глаза.
Она улыбалась. Лукаво улыбалась. Лукаво и довольно.
- Ты чего? – глупо спросил я.
- Ничего. Мне хорошо. Очень. Хотела бы, чтоб ты меня поцеловал, но знаю, о чём ты думаешь.
- О чём же? – подыграл я. Какая-нибудь лирическая чепуха.
- Вы, мужчины, думаете, что если поцеловать женщину после…ну, после того, как… То это…отдаёт гомосексуальностью, позорно и вообще для мужчины унизительно.

Интересный поворот беседы. Впрямую никогда об этом не думал, да и вопрос как-то не вставал.
- А ты именно хочешь поцеловаться?
Лиля так истово мотнула головой, что мне ничего не оставалось делать, как, подняв её с колен, переставить на сухое место пиджака и поцеловать.
Глубоко, по-настоящему.
Экспресс-самоанализ не выявил всплеска гомосексуальных ощущений. Напротив, странное ощущение привкуса в её слюне остатков женского секрета и собственной солоноватой спермы, вызвало редкую природную аномалию – мгновенную повторную эрекцию.

- А вот мой муж как-то спьяну выдал, - сказала Лиля голосом девочки-ябеды, - что женщины, которые берут ртом мужской член и тем более доводят до конца – в душе проститутки. А женщинам целуют между ног латентные…э-э..
- Лиль, в последнее время прилагательное «латентный» неразрывно связано только с одним существительным: « педераст». Будем проще и точнее в терминах.
Даже руководитель партии и правительства товарищ Хрущёв в беседах об искусстве не считал нужным подбирать какие-то эвфемизмы: геи там или «нетрадиционно ориентированные».
Педерасты – они педерасты и есть. Давай скрепим ещё одним глубоким гормональным поцелуем наш союз подъездной проститутки и латентного педераста.

Мы снова поцеловались. Длинно, глубоко, зубы в зубы, языками по дёснам. Она прихватила рукой мою головку и нежно сжимала-разжимала её.

- А, кстати, ты не спрашивала у мужа – откуда у него такие познания о навыках и привычках проституток и педерастов? Теория или практика?
- Не спрашивала. Он вообще такие попытки пресекает на корню, об этом вслух, мол, говорят только…
- Знаю, знаю. Латентные проститутки и подъездные педерасты. Так это опять мы.
- Ой, хватит, не смеши меня…
- Я не смешу. Я целоваться лезу.
Поцелуй чуть не до обморока. Я стал заводить ей свой одуревший каменный член, но спереди это не очень удобно.

Да и Лиля как-то поёжилась и закрутилась. Перебирала ногами, смотрела вбок.
- Лиль, что случилось? Что-нибудь не так?
Она мотнула головой.
- Лилечка, радость моя, я тебя чем-то обидел?
Снова мотнула головой, уже раздражённо.
- Я больше не могу. Совсем. Я…в туалет хочу. Я …сейчас лопну!!! – и стиснула кулачки.
- Лиль, не переживай, сейчас что-нибудь придумаем.
- Что ты придумаешь, я ж не мужчина, мне в щель между дверьми нечего просунуть!
- …И слава Богу…
- Я не мо-гу!!! – она закричала совсем как маленькая девочка, переминаясь и подпрыгивая на месте. – Я прямо здесь усядусь сейчас, я не мо-гу!!!
- Что у тебя в сумочке есть? – спросил я, снимая её сумку с «Правил…». Бумажные платки, салфетки, прокладки есть?
Я нашёл пачку «Клинекса» и пачку прокладок. Стянул с шеи галстук ( «Тэйлор. Джон Тэйлор. осн. в 1964 году), и набил его на всю длину платками и прокладками, предварительно распушив их, насколько возможно.
Получилась длинная пухлая колбаса.
Немного надорвал внутренний шов широкого конца галстука, присобачил туда ламинированный прямоугольник своего техпаспорта так, чтобы образовалось какое-то подобие приёмной воронки и протянул Лиле.
- Давай, я отворачиваюсь.
- Я не могу, я стесняюсь. Это – как?
- Давай, давай, - помахал я перед своим пахом пухлой колбасой с ламинированным приёмником.
Ну, как уличный торговец, демонстрируя привлекательность и преимущества предлагаемого устройства.
Всунул ей в руки, отвернулся к дверной расщелине, дал отмашку начинать.
- - Паш, уши заткни. И… нос тоже.
Я имитировал затыкание, через секунду за спиной зажурчало, потёк слащаво-едкий запах. Я задышал ртом – снизу из лифтовой шахты, пахло вряд ли лучше. Застарелая пыль, мерзость кошачьих экскрементов.

- …Я всё, - тихо молвила Лиля.
Я повернулся.
Сгорбилась, голова втянута в плечи, лицо в красных пятнах, ступни внутрь, в вытянутой руке мой бедный «Тэйлор. Джон Тэйлор», основанный в 1964-м году.
«Клинекс» выдержал, но узкий конец галстука опасно набухал.
Я вытащил из влажного галстука свой техпаспорт, и, донеся на отлёте тёплую пухлую трубку до дверей, аккуратно пробросил её в расщелину. Прошёл легко, снизу раздался почти неслышный «Шлёп».
- Ну, вот и всё. Да не переживай ты – неужели с лужей на полу было бы лучше? И ненавидела бы и меня и себя. Сейчас как у нас с ненавистью?

Лиля вслушалась в себя и улыбнулась:
- Не-а. Никакой ненависти.
Ты не подумай, что… Я просто утром без трёх больших чашек кофе не просыпаюсь, понимаешь?…Даже до работы всегда еле доезжаю…
- Ну, давай тогда уничтожим последние следы нарушений «Правил…» и забудем про это. Вытаскивай свою горечь дубовых листьев.
Мы опрыскали духами оставшийся «Клинекс» и подожгли. Бумага вспыхнула, съедая воспоминание об едком запахе. Распылив в воздухе пару капель «Демона», Лиля ожила на глазах.
- Жалко, Лиль, мы галстук не засняли. Для шокирующей рекламы. Одно время «Бенеттон» любил такие снимки. Как думаешь, Джон Тэйлор не отказался бы?
Лиля смущённо мотнула головой.

- Ладно, Бог с ним. Есть хуже проблема. У меня. Аналогичная твоей, но гораздо более серьёзная. Большая, так сказать.
Ничего не могу придумать, как чашечками твоего бюстье пожертвовать.

У Лили округлились глаза.
Она закусила губу и завела руку за спину, цепляя застёжку бюстгальтера.
- А… ты…
- Да я пошутил, ладно. Давай одеваться.

- Лилечка, мне в командировку в Питер на будущей неделе – сможешь отпроситься? Ночь туда, два дня там, ночь обратно.
Я целовал ей кончики пальцев.
- М-м..? Сможешь?
- Паша, а если машинист окажется маньяком, остановит поезд и потребует показывать ему интимные сцены?
Я рассмеялся.
- Так это же здорово. Это большое человеческое счастье. Тогда получится не ночь в поезде, а вся неделя. Мы ж даже попробовать ничего не успели…надеюсь?
Она улыбнулась и, прикусив нижнюю губу верхней, кивнула.

Лифт лязгнул и дёрнулся.

- Живы? – прогудел голос сверху.
- И ещё как! – крикнул я аварийщику.
- Одеваемся скорей. Я ж говорил, что быстро починят.

Лиля успела одеться, наспех провела по губам помадой.
Выскочила на восьмом этаже, «приводить себя в порядок».
Я, скомкав осквернённый пиджак ( о химчистке не забыть!!!), полетел вниз.

Окончание следует.