Как только направление поездки определилось, остальным пяти экипажам был дан отбой. Прохрипев в динамики: это твой шанс, Томми-бой! Сделай их! – старик Макинрой объявляет в эфире трехчасовую паузу, и мы с Парвеллом явственно слышим, как лучшие в Объединённом Королевстве егеря и загонщики, состоящие на службе Её Величества, сопя и чавкая холодными ростбифами, возвращаются в свои служебные норы...
Снаряжение в багажнике. Неприметный бежевый седан, в котором сидят двое мужчин в серых клеенчатых плащах и белых шляпах – Парвелл за рулём, я на заднем сиденье –паркуется на обочине в запрещённом месте, прямо перед тоннелем моста.
Парвелл коротко кивает мне: приехали!
.
Камеры слежения передают движение каждой морщинки на лбу смуглого, рослого мужчины и его тонкой, нервной, светловолосой спутницы. В который раз я пытаюсь обнаружить в наружности красавицы-блондинки признаки ранней беременности – и снова не нахожу их. Может, лаборатория ошиблась?.. Наблюдая, как парочка оглядывается на ходу, стараясь, чтобы это выглядело незаметно, и в то же время не покидает друг друга из виду, я ощущаю волну растущего раздражения. Старина Макинрой прав, как всегда: корона Уиндзоров не потерпит, чтобы один из её брильянтов оказался фальшивым!..
Иначе Ричард Львиное Сердце, не ровён час, вновь окажется в сарацинском плену.
.
То, что я пишу, а вы читаете, тоже вызвано моей досадой и раздражением. Сразу после случившегося Макинрой, вместо обещанного повышения по службе, отправляется в Суррей, ухаживать на досуге за полем для гольфа. Я подыхаю от скуки, потихоньку спиваясь в этом ирландском захолустье, а Парвелл... о Парвелле вот уже две недели ни слуху, ни духу! Как принято с ухмылкой говорить в нашем кругу, он, судя по всему, отъехал-таки в Новую Зеландию...
Боюсь ли я участи Парвелла? Не знаю. Впрочем, не исключено, что я просто боюсь уйти, не поделившись своим бременем... бременем солнечных зайчиков.
Награды? Никто из нас не мечтал о наградах. Мы выполняли свою работу... выполняли то, чему нас хорошо и долго учили.
.
Парочка ускоряет шаг, их водитель плетётся следом с потерянным видом... что ж, Тревор и Макнамара потрудились на славу: один отвлёк беднягу, задев его за рукав, другой тут же плеснул ему в чай слоновью дозу транквилизатора!
Будь я проклят! Эти яйцеголовые фармацевты из компании профессора Теннера вовсе не зря едят свой хлеб... парень выглядит слегка тронутым, однако ни за что не признается, что стоит на грани безумия...
.
Повинуясь отчаянным жестам смуглого мужчины, длинный чёрный автомобиль тяжело срывается с места. Женщина уже беспрестанно оглядывается, её лицо наливается тяжёлым, измученным румянцем: ей явно хочется как следует отогнать этих сволочей-папарацци!.. Но бродячие шакалы, почуяв поживу, уже рванули гурьбой к выходу из отеля. В дверях возникает водоворотик давки, благодаря чему лакированный красавец-лимузин получает неожиданную возможность уйти в отрыв.
.
– Ставлю три к одному на принцессу! – бормочу я машинально, но Парвелл оглядывается на меня с дикие глазами, и я понимаю, что время для шуточных пари истекло... Я спускаюсь в тоннель и терпеливо жду зуммера в маленькой горошине, притаившейся в моей ушной раковине – я жду сигнала от Парвелла о том, что пора вступать в игру.
.
Парвелл никогда не подводит. Я занимаю заранее облюбованное место и становлюсь наизготовку. Сопровождение, в мундирах дорожной полиции, заученно отбивает в сторону идущие впереди фигурантов две-три случайных машины.
Завидев фары въезжающего под мост автомобиля, я поднимаю за середину вверх длинный чёрный тубус, другой рукой дёргаю за неприметный кусочек лески... Тубус исторгает длинный серебристый язык из полированной фольги, и я на минуту превращаюсь в живую стойку для огромного металлического зеркала. Заходящее солнце бьёт мне в глаза наотмашь – откуда под мостом взялся запоздалый солнечный лучик?!
.
Сидящие в автомобиле видят, как прямо на них, повторяя каждое движение лимузина, из темноты вылетает огромный сияющий призрак... водитель судорожно рвёт и выкручивает баранку, машину с визгом заносит, она цепляется за выступы стены и, наконец, бьётся всей тяжестью в стену тоннеля; неведомая, чёрная сила мнёт, сгибает, выкручивает, как мокрое полотенце, слабое железо лимузина и сильные тела экипажа...
.
Я привожу тубус в положение стенд-бай, перехватываю его подмышку и делаю несколько шагов к тому, что еще недавно было сверкающим лимузином. Из глубины обломков раздается тихий, прощальный вздох: До... Доо-оо... Ничего. Далее – тишина. Появляются летящие болиды фотографов, и я, изображая праздного гуляку, на вздрагивающих ногах выхожу из тоннеля к седану. Парвелл вопросительно вскидывает глаза, и я молча киваю.
Машина медленно отъезжает в сгущающиеся сумерки...
.
Я пью стакан за стаканом. У меня никогда не будет детей: врачи определили, что я бесплоден, и Долли уже пакует вещички. Может, это и есть Божья кара за оборванную жизнь не родившегося ребёнка? А может, моё наказание в том, что на Страшный суд я понесу тяжелое бремя? Бремя солнечных зайчиков...