Пилотный, сука, выпуск

Дрался я всегда. Сколько себя помню. На меня жаловались в детском саду, не уставали писать огромными красными буквами замечания в мой дневник в школе, звонили родителям из деканата института. До сих пор храню свои дневники за 1 и 2 классы, не из-за невероятной успеваемости и отметок, не из-за умиления своим детским корявым почерком, а исключительно за их красные, разгромные страницы. «Уймите своего ребенка, дерется кулаками в живот, все от него страдают»; «сорвал урок чтения»; «два урока стоял в углу»; «разбил нос ученику из 2 «Б» класса».

При этом я хорошо учился - был ударником с большинством пятерок по предметам. Надо сказать, что учась в 1 классе я жил с бабушкой. Родителям было походу некогда приглядывать за моим образованием, они были заняты какими-то взрослыми делами и рутинной ебатней. Когда я вырос, бабушка очень любила рассказывать о том, как она приходила в школу за 10 минут до звонка и всегда встречала меня в коридоре, выгнанным из класса.

В 1 «А» школы № 41 я был шишкарем. Каждую перемену прибегали одноклассники и кричали что-то вроде «наших бьют», и я, срываясь с места и крича на весь класс, несся в рекреацию, где никогда не разбираясь тут же дрался с шишкарями из других классов. Мы дрались в столовой, куда нас водили гуськом на большой перемене, в спортзале, где устраивались межклассные спортивные соревнования, на дворе школы, до и после уроков. Почти всегда честно – раз на раз или два на два, но однажды бэшники меня поймали втроем. Их, видимо, заебала моя гегемония в первых классах нашей школы и они решили преподать мне серьезный урок. По-всему, я должен был испугаться, я и испугался, но не отступил. Что-то крича, с трясущимися руками, не исключено, что даже всхлипывая, я бросался на них как ударенный головой о кафельный пол, и в конце концов они разбежались. Я стал шишкарем 1-х классов. Я был ебаный Эдвард Нортон и это был мой бойцовский клуб. Теперь, если кто-то забегал в класс и кричал, что кого-то бьют, я не срывался, не подскакивал, а спокойно, без суеты, с несомненным чувством превосходства выходил в коридор и двумя тычками решал спор.
Авторитет. Для мальчика – это как титановый защитный костюм из будущего, это неприступный замок со рвом и подъемным мостом, это непобедимая т-34ка. Родители, не зная причины, были очень рады, что я перестал на какое-то время приходить домой с разбитыми очками. А, да, я же – очкарик. Назвать в то время меня очкариком – было стопроцентной дракой. Многие с удивлением узнавали, что можно получить пиздюлей и от очкарика.

Второй класс я начал в новой школе. Лицей с языковым уклоном. Мальчишки-лицеисты ничем не отличались от любых других, и я подрался сразу в первый же день. Из-за «очкарика». Соперник попался хороший и победителя мы не выявили. Зато выявили, что я не очкарик, а он не слабак. Как это часто бывает, мы подружились и соединили свои силы и возможности для укрощения остальных. Записи в дневник не прекратились, успеваемость ожидаемо скатилась и в 5 классе меня перевели в третью школу.
Вся эта канитель с постоянными драками, порванными штанами и разбитыми очками длилась вплоть до 6 класса. Потасовки становились реже но жестче, последствия были серьезней, походы к завучам и директорам стали на постоянной основе.
Потом грянул класс 7ой. И я с удивлением обнаружил, что те, кого я нещадно пиздил во дворе, школе и пионерлагерях, стали угрюмыми подростками, ее выпускавшими сигареты из зубов и стоявшие на учете в детской комнате милиции. В 8-х они уже вовсю раскуривались анашей, пили пиво и семиреченское вино и «прикалывались» щеглами на районах