Начало здесь:
http://www.gonduras.net/index.php?a=6606
http://www.gonduras.net/index.php?a=6611
http://www.gonduras.net/index.php?a=6615
http://www.gonduras.net/index.php?a=6619
http://www.gonduras.net/index.php?a=6625
ххх
Офигеть. Два. Сразу два. У него выросли два зуба. Снизу, острые, маленькие и белые. Это типа чтобы быть как зайка? Зайка-бибигайка. Блин, а я снова обессилел, потому что спит он теперь на диване со мной. Опытным путем выяснено: проще положить оглоеда на подушку на ногах и покачивать, когда он ночью заноет, чем бегать каждые полчаса в его комнату.
Возле березы прыгает белка, и Матвей с криком «эгек», рвется к ней из коляски. Вот если бы ты еще и ходить умел. Ох ты Господи. Скорей бы уж вырос. На завод, на завод! Первую зарплату принесешь папаше, а дальше хоть трава не расти.
Вообще-то, я уже три дня как должен быть на работе. Только мне, почему-то, не хочется. Поэтому я, ритмично дыша, бегаю в парке с летней коляской, в которой примостился Матвей, - засыпает он, видите ли, только если развить большую скорость, - кормлю его тут же, в парке, меняю в парке, купаю в еще прохладном, зато весеннем ручье, да стараюсь не отвечать на вызовы мобильного телефона. Правда, этот все же приходится принять.
Братан, Вован, здорово!
Здорово, братан, - присаживаюсь я на корточки, ведь если уж выдерживать стилистику общения, то до конца, мне бы еще спортивный костюм.
Братан, как дела?
Все оки, братан.
Нет, как это не смешно, но разговариваю я вовсе не со своим двоюродным братом, который бандит, и который два месяца тормошит меня, чтобы я помог ему получит визу в Испанию. Судя по его намекам, там нужно кого-то зарезать, и потом снова скрываться в Молдавии. Нет, это не брат. Звонит мой выпускающий редактор, явно не доигравший в детстве в казаков-разбойников, и поэтому усыпающий речь «братанами», и ласково говорящий на планерках редакции в составе из пяти-шести теток и одного меня - «здорово, бригада».
Когда возвращаешься?
Знаешь, - я не подготовлен, поэтому говорю коряво, - не знаю...
В смысле, - хихикает он.
В том смысле, - вдруг ни с того ни с сего говорю я, - что я не возвращаюсь.
Что? - кротко спрашивает он.
То, - кротко отвечаю я.
Я напуган не меньше его. Потому что ничего такого говорить не собирался.
Что это на тебя нашло? - зло спрашивает он.
Понимаешь, - Матвей ползает по траве, и чтобы следить за ним, я привстаю, отчего у меня кружится голова, - надоело.
Что?
Ну, - выдыхаю я, и пускаюсь в объяснения, - меня затрахало все это, понимаешь. Надоело. Выхожу из игры.
Ты здоров?
Конечно. Не делайте психа из меня. Мне надоело.
Ну, а чем заниматься будешь?
Да ничем.
Слушай. Давай еще раз. Здорово, братан.
Здорово, братан. Я ухожу.
Ну объясни.
Ох, - я снова вздыхаю, блин, я только и делаю, что вздыхаю, - боюсь, ты будешь смеяться, но... Я не хочу больше этим заниматься. Не хочу звонить тетке, семья которой сгорела в авиакатастрофе час назад, вся гребанная семья, сын, внук и невестка, и вымогать у нее фотографии покойников. Не хочу курить возле озера, пока оттуда вытаскивают жмурика, которого снимут для хроники. Не хочу брать бабла у экс-премьеров за интервью, и делиться этим баблом с тобой тоже не хочу. Не хочу суеты, не хочу людей. Не хочу всего этого дерьма. Вот так. Извини, что невнятно, но...
А теперь еще раз, - сухо говорит он, - и правду.
Ок, - смеюсь я, - ладно. И правда неубедительно. Брось палочку!
Что?!
Да я не тебе, сыну!
Аа-а-а. Как он, в норме?
Ага, только вчера предста...
Ну так, что с объяснениями?
Я, - пытаюсь ответить прежде всего себе, - не хочу возвращаться на работу по той же причине, по которой бросил курить. У сына некурящего меньше шансов задымить, понимаешь?
Нет.
Ладно. Другой момент. Мне просто мало денег. Это говенная работа, я у тебя не заработаю столько денег, сколько нужно для ребенка.
Раньше хватало.
Нет, не хватало. Просто я живу на то большущее пособие, да на два рассказа, которые у меня один журнал в Москве с перепугу купил...
... да на те семь штук, что ты позавчера из Васи Гарабы вытащил, за то, что разгромная статья не вышла. Как ты хотел ее назвать? «Испанские конкистадоры продолжают уничтожать аборигенов. Только теперь в Молдавии». Так?
Вижу профессионала, - смеюсь я.
Надо бы поделиться, - мягко говорит он.
Хер тебе, - отрезаю я.
Теперь вижу, что ты и правда не собираешься возвращаться.
Да, мы оба это понимаем. Если бы я возвращался. то непременно бы откатил. Как залог того, что и в дальнейшем смогу заниматься подобного рода вещами. Нет отката, нет возможностей. Голый Матвей на руках подползает к сосне, и начинает грызть ее. Бобер, бля. Выглядит это так смешно, что я прыскаю. Настроение отличное. Чего уж там.
Я ухмыляюсь до ушей.
ххх
Оттащив Матвея от сосны, я умудряюсь впихнуть его в коляску, и бегу вокруг озера. На третьем круге он, укачиваемый тряской, засыпает. Сползает в угол сидения, и я укрываю его легкой накидкой из шерсти верблюда. Дорогущая фигня за сто баксов. Удивительно, как считаешь деньги после того, как тебе на спину, то есть, в коляску, но на самом-то деле, какая разница, садится оглоед с двумя маленькими белыми точками на десне. Типа зубы. Снова звонок.
Послушай, - снова мягко, наверное, в фильме «Бригада» такую интонацию подслушал, внушает мне выпускающий, - тебе могут простить, если ты свалишь по болезни. Из-за денег. Ладно, хер с ним, по твоим так называемым идеологическим мотивам, в конце концов. Но в любом случае, уходя, нужно закрыть все вопросы.
Ты о бабле, что ли?
Ну. В том числе.
Я не поделюсь, - кротко, теперь уже моя очередь, говорю я – потому что не вижу в этом смысла.
Не стоит уходить с говном на подошвах, - объясняет он, - хочешь уйти в белом, исстрадавшимся от грязной профессии пиарщика и журналиста, моралистом, совестью нации? Нет проблем. Но со всем этим и с семью тысячами, полученными за, бля, шантаж, уйти не получится.
А почему? - придуриваюсь я.
Потому что это коррупция.
Это шантаж, - смеюсь я, - а коррупция, это другое.
Что?
Коррупция, - вдохновенно жгу я мосты, - это когда принимают на работу родственников, когда берут беспроцентные ссуды, а потом втирают работягам, что средств для повышения мизерных зарплат нет, коррупция это когда открываешь фирму-спутник, просираешь бабло, а отдавать приходится основным бюджетом – теми самыми средствами, которых якобы нет. Даже когда ты собственной дочке выписываешь холодильник за то, что она стала мисс газеты такого-то года – это тоже коррупция. Понял, да? Вот это коррупция. Пусть мелкая, пусть провинциальная, пусть местечковая, но – коррупция. А я всего лишь шантажист, понял, да?
Я смеюсь, и он, нехотя, тоже. Мы оба знаем, что о коррупции может рассказать гораздо больше он, чем я.
Слушай, - видимо, он хочет резюмировать, но я его перебиваю:
Ты закончил?
Мне вдруг становится скучно и я не понимаю, как мог десять лет жизни угробить на такое дерьмо, как эта работа. Как? Почему? Что меня держало? Деньги? Их не хватало. Известность? Дешевая слава, когда в троллейбусе тебя узнают, и хотят пожать руку, а в автобусе узнают и хотят плюнуть в харю? А ведь я был упоен всем этим.
Внезапно я смотрю на себя глазами Оксаны, и вижу павлина, упоенного тремя перьями, торчащими из жопы. Пустышку. Ничтожество. И такое она видела подле себя шесть лет. Должно быть, с тревогой думаю я, я очень смешно выглядел. Очень нелепо. Не может быть. Нет, не может быть. В конце концов, я талантлив! Это-то она видела. Разве нет? Эй, Оксана. Эге-гей, Оксана?!
Никто не может взять и просто так послать систему, - устало говорит мобильный мне в ухо.
Я могу, - говорю я.
Такой фокус возможен максимум один раз. А потом... Дороги обратно нет и не будет. Ни-ко-г-да.
Отлично, значит я ухожу на-в-сег-да.
Дело твое...
Я не хочу тратить жизнь на это говно, кроме шуток. Я хочу видеть своего сына. Видеть, как он растет. Он говнюк, но забавный и интересный. Я хочу быть рядом.
Послушай, так не бывает, ты понимаешь? Так нигде и никогда не бывает. Мальчик не может вырасти возле тебя, как возле мамаши. Возле юбки.
Может. И вырастет.
Ладно, это ваши с ним проблемы, - сухо говорит собеседник, - хочу сказать только одно. Ты никогда. Нигде. Больше. Не. Найдешь. Работу. в Этих. Гребанных. Газетах. Больше того. Во всей этой сраной Молдавии ты работы не найдешь. Даю слово. Сам похлопочу.
Будь добр, - искренне радуюсь я, - окажи услугу.
Ты окончательно рехнулся, - говорит он и бросает трубку, но перед этим я, нарочито презрительным тоном, успеваю бросить:
Да я лучше, блин, астрологические прогнозы составлять буду, чем вернусь к вам, во все это дерьмо, понял, да? хоть я и не провидец какой-то, а все равно, лучше, бляха, астропрогнозы выдумывать, чем собой торговать!
Первый и последний раз в жизни я оказываюсь пророком.
Да и то сгоряча.
Продолжение следует. |