Девочка, девонька", - тихонько мурлыкала она, расправляя лопасти и хлопья усталого тела, рассматривая по отдельности его бесформенные фрагменты в случайно сохранившийся осколок зеркала.

В последние дни от авианалетов страдала другая часть города, и судорога страха, сводившая в наконечник яйца ягодичные мышцы, перестала ее беспокоить. В бомбоубежище она спускалась теперь лишь в дневное время, когда бомбежки и артобстрелы велись наиболее интенсивно. Но уже в течение недели на их улицу не залетал ни один осколок. Дом ее был разбит лишь наполовину, и она, зная, что большинство соседей лишились всего своего имущества, старалась удерживать улыбку, когда видела на пепелищах бледные, почти бестелесные тени.

Ей было тяжело и странно двигаться. Сохранившее к ее 50-ти приемлемую геометрию тело, с началом боевых действий расползлось, раздвинулось хаотично, как гигантская улитка. Его словно беспорядочно разогнали в разные стороны кривым веслом, на которое кто-то постоянно и враждебно налегал, выворачивая и умножая сбитые, искареженные войной внутренности. Когда она по привычке пыталась кокетливо строить глазки грузинским и американским офицерам, она чувствовала, как военных начинает выкручивать в приступе неконтролируемого ужаса. Они понимали, что местное население их ненавидит,но гримасы невероятной женщины отзывались эхом детских кошмаров, когда неведомое безобразие стучалось в тонкую перегородку ребенку, грозясь разрушить его маленькое сознание. Но это ее уже не беспокоило. Она сейчас не чувствовала себя женщиной и потому совсем утратила потребность в мужском внимании. Нужно было просто изобразить всем своим многосоставным антуражем бесконечную покорность. Доказать, что ее лояльность сродни безволию тюленя, попавшего под корабельный винт.. Чтобы, не дай Бог, не припомнили, какими отвратительными (ее саму дергало от воспоминаний) словами и выражениями она еще недавно поносила и Грузию, и Америку, славя во всю свою позднюю утробную прожорливость кремлевских садистов.

Она так и произнесла про себя "кремлевских садистов". Но теперь ей доставляло удовольствие видеть, как робко и деликатно русские толпятся у американских "Хаммеров", с которых ловкие грузинские парни раздают пакеты с гуманитарной помощью. Ей сладко было осознавать беззащитность и открытость своего нечаянного уродства, когда, напялив соломенную шляпу с перьями, она шла, вытанцовывая,к штабу объединенных натовских сил. Там, выстаивая часами у крыльца, она с искренним интересом всматривалась в лица американских солдат, любовалась их рослыми и крепко сбитыми фигурами. С недавних пор ей пришло в голову наложить на себя своего рода епитимью. Она лишила себя мяса и шоколада, без которых еще недавно не могла жить. Всю тушенка и сладкое из гуманитарной помощи уходила бродячим собакам, которых американцы прикормили к собственному штабу.

Русские, пытаясь выбить натовские войска из города, разрушили Красноярск почти полностью. "Какие свиньи!", - уставившись в темноту желтым немигающим глазом, думала она во время авианалетов под трубой отопления в подвале. - "Бомбят, зная, что в городе десятки тысяч своих, которым некуда деться".

Всю жизнь она нежно любила и обглаживали любые власти, которым по недоразумению принадлежала ее страна. И только сейчас, наконец, поняла, что в глубине ее души гнездилась горьчайшая отрава. Она ненавидела тех, кто заставлял ее любить хлеб, карьеру, деньги, душевный покой и требовал искренности и забвения. А теперь, когда никто не просил любви, а просто по улицам передвигались гибкие юные кавказцы и квадратномордые американские младенцы, чувство полыхнуло само, накрыв ее с головой, затопив бездонные корабельные трюмы, закупорив сладкими соками бесплодный чернозем. 

Любовь до болезненных судорог, распластанная в грязи, мечтающая обмыть сотни расцарапанных солдатских ног, далась ей как выход в космос на излете. Ценой муравейника, который она считала городом, собственного уродства, напрасно прожитой жизни. Но и такая любовь, пусть на краю, всего на несколько мгновений, приросла к ней уверенностью ласточки  держать, бесконечно задерживать тяжелый воздух на соленых крыльях. Она, задыхаясь, ловила ртом струи горячего, соленого воздуха, чтобы выдохнуть их с удвоенной силой.

Хоронили ее не соседи, а специальная команда - грузинские мальчишки, которые каждый день инспектировали развалины в поисках трупов. "Это та странная старуха, - заметил один, - она все посылала нам воздушные поцелуи, носила мужской галстук с грузинским флагом. Жалко ее".

Солдаты с трудом затащили тело на борт грузовика, один из мальчишек бережно прикрыл куском брезента гигантские синие ноги и пригорюнился, глядя на счастливую улыбку, выглядывавшую из мертвых провалов окоченевшего лица.