Я думал, что просто умру.

Я не мог сидеть, не мог лежать, есть или пить – ничего не получалось. Я даже думать связно не мог – мысли скакали в голове, и последняя Нинкина фраза плавала взад и вперёд, проедая мой мозг дырками, как гусеница яблоко. Может, я и совершил бы что-то непоправимое, дойдя до точки невозврата, но, на моё счастье, вернулись мама и Катя, и их любовь, стопроцентную и настоящую, в отличие от той, поддельной, я не мог предать!

Мама всё порывалась помирить нас и хотела звонить Нине. Пришлось рассказать ей, в общих чертах, что Нина бросила меня, причём не самым обычным способом, а предварительно втоптав в грязь и от души покуражившись.

- Вот и вспомнишь, поневоле, что мать Славки Лыкова меня предупреждала, что твоя Нина – сущая дрянь! Честно говоря, давно надо было самому её бросить, истеричку эту! Что вы в ней находите, просто не понимаю – обыкновенная девочка! Да ты у меня видный парень, найдёшь себе такую красавицу, что Нинка твоя слезами изольётся от ревности! – утешала меня мама.

- Давай больше никогда не будем об этом говорить. Забудь, - попросил я, и мама согласно закивала головой.

Я запретил близким говорить о Нине, но избавить себя от кислотной, разъедающей внутренности боли, не смог. Надо было чем-то заливать бушующий в груди пожар, и я выключил сердце и завалил его битыми кирпичами. Попытался начать, как говорят в кино, жизнь заново. Просто стать другим человеком и оставить прошлое в прошлом.

И у меня получилось.

Я словно окаменел изнутри – события и происшествия моей жизни не вызывали ровным счётом никаких эмоций. Остались самые примитивные ощущения – как у простейших: поесть, попить, одеться, чтобы не мёрзнуть, учиться – так положено, работать – чтобы убить время, покувыркаться на диване с красивой тёлкой, в комнате, за гаражом – раз уж они сами предлагают, а почему, нет?

Как заводной механизм. Утро, день, вечер, ночь. И опять. По кругу.

Оказалось, что в такой жизни есть и свои преимущества. Тело тоже, как выяснилось, умеет получать массу удовольствий, даже если душа отказывается в этом участвовать.

Я сделал для себя несколько открытий: во-первых, я нравлюсь девушкам, во-вторых, умею быть хитрым, обаятельным и получать то, что желаю, стоит только приложить минимум усилий, ну, и, в-третьих, я хочу сделать Нинке больно. Мне её ничуть не жаль - пускай ей будет не просто плохо, а очень плохо! Я только не знал, что придумать этакое, чтобы она, хоть отчасти, прочувствовала то же, что и я тогда! Да, теперь мне уже было плевать на неё, но у меня оставалось так мало желаний, почему бы не исполнить одно из них?

Наташа всё надоедала мне звонками и клялась, что любит меня с начальной школы. Я, естественно, не верил ни единому слову. Но Наташа могла быть мне полезна, и я решил, что стану встречаться с нею! Наверняка она, при её болтливости, проест Нинке весь мозг нашей великой любовью!

Это оказалось нелёгким испытанием!

Наташа страшно гордилась своей красотой, считала это чем-то вроде титула, что ли, и требовала не просто хорошего отношения, а прямо-таки почитания своей персоны! При этом она так откровенно ломала себя, чтобы угодить мне, что становилось даже неловко. Я бы уважал её намного больше, если бы она вела себя естественно и высказывала искренние эмоции без этого, шитого белыми нитками, притворства!

С внутренним презрением взирая на Наташину плохую актёрскую игру, я не мог не видеть в ней себя – ведь я проделывал всё, то же самое. Насмехаясь над собой, я, тем не менее, продолжал с нею встречаться.

Я приволок Наташу к Ваньке на Новый год, будучи уверенным, что окажусь там рядом с Нинкой и пущу ей пыль в глаза – так я обманывал самого себя. На самом деле, потребность увидеть её, вновь приблизиться, хотя бы вдохнуть воздух рядом с нею, становилась нестерпимой – замурованная в цемент душа, ночью, во сне, так и норовила выбраться наружу разобрав тюрьму по кирпичику!

Но Нины с ребятами не было.

Спросить я не мог, а они помалкивали и всё глазели, исподтишка, на Наташу. На их лицах сквозило осуждение, хотя и замаскированное приветливостью. Я всё ждал, что Машка не выдержит и выскажет мне своё «фи» - она самая откровенная из всех, но и она молчала.

Я понял, что это всё неспроста – значит и у Нины кто-то есть, значит она сейчас с другим парнем, причём наедине - вот ребята и не могут ничего сказать!

Когда я додумался до этого, то дикое бешенство, вспыхнувшее внутри, испугало меня самого! Я тискал Наташу, искромётно шутил, веселился … и боялся себя! А тут ещё внезапно выяснилось, что Нина встречает Новый год в романтической обстановке – она в Париже!

Я, как мог, изображал невозмутимость ещё часа полтора, а потом понял, что вот-вот взорвусь! Мы ушли.

Если бы Нинка была здесь и повстречалась сегодня на моём пути, наверное, я бы придушил её! Но она была далеко и не одна!

Наташа привела меня к себе, поила шампанским. Я же следил за сменой выражений у неё на лице и слышал все Наташины мысли, будто она произносила их вслух:

- Ох, ну, как же мне приступить к следующей части спектакля? Так, а может быть этак?

Я не собирался спать с нею и тем самым осложнять эти, совсем мне не нужные отношения, но глухая, терзающая меня боль, требовала выхода, и после того, как Наташа проговорилась, что Нинку в Париж повёз Мишка, я перестал себя контролировать.

Ясное дело, лучше мне не стало!

Наташа, наивная как многие девушки, посчитала, что если она оказала мне «особую честь», то я навечно прикован цепями неземной любви к её полненьким ножкам! Я старался её не разочаровывать, тем более что теперь мне действительно нечего было терять.

Наверное, я всё ещё надеялся на что-то, пока Нинка, пусть мы и в ссоре, была только моей, только для меня! Но теперь, побывав в чужих руках, она окончательно добила меня, и я умер. Даже сны о ней перестали изводить меня ночами – я спал крепко, и наутро ничто не будоражило мой мозг.

Продолжение следует.