«Для нас, убежденных физиков, различие между прошлым, настоящим и будущим — не более чем иллюзия, хотя и весьма навязчивая»
(Альберт Эйнштейн)



—Здравствуйте, месье. — Кель, не скрывая умиления, поприветствовал своего тайского кота Бутча, валявшегося на кресле. Лениво подняв голову, кот без особого интереса взглянул на опухшего хозяина, потянулся и направился в сторону лоджии, чтобы по обычаю поглазеть с высоты седьмого этажа на оживший к этому времени двор.
Не дождавшись одобрительного мурлыкания от любимца, Михаил Аркадьевич надел тапочки и побрел в ванну. В квартире стоял устойчивый запах, состоящий из смеси перегара и последствий зверского метеоризма. «Что же мы такое вчера с ней ели? Не иначе как филе скунса в чесночном соусе «Огни Мехико».
То, что он увидел в зеркале ванны, его несомненно расстроило. «Китайский пчеловод… Выходить на улицу с таким лицом не стоит. В доме живут люди добродушные, но думаю не надо им давать тему для лишних разговоров . Желательно как можно качественней реанимировать травмированный запоем фейс…»

Пока Кель приводил себя в порядок , кот мирно наблюдал, как дворник Андреич кроет прохожего, неосмотрительно кинувшего бычок на только что подметенный асфальт. Лучи солнца вкупе с ласкающей слух восьмиэтажной тирадой борца за чистоту привели Бутча в балдежное состояние, от которого он прищурился и задергал задней лапой. В отличие от кота, мадам, раскинувшая свое тело на диване, получила от утреннего перфоманса дворника импульс на подъем, тут же открыла глаза.
Добавил веселухи и хозяин квартиры. Из приоткрытой двери ванны послышался его громогласный бас :

Устал я греться, у чужого огня,
Ну, где же сердце, что полюбит меня?
Живу без ласки боль свою затая,
Всегда быть в маске— судьба-а-а-а
Мо-я-я-я-я-я-я-я-я-я-я-я-я-я-я-я-я-я.
Последний аккорд был сродни аварийному сбросу газа из 100-атмосферного ресивера. Дворник во дворе слегка вздрогнул, поднял голову и начал глазами искать Всевышнего. «Господи помилуй, отведи от лукавого», — перекрестился он.
Кот с испугу подпрыгнул, и чуть не отправился в свободный полет, конечной точкой которого стала бы клумба у подъезда.

Дама от неожиданности вскочила с дивана. «Хуясе Шаляпин… Надо, сука, рвать отсюда быстрей… Угораздило же меня вчера связаться с этим идиотом». Она спешно одела на себя разбросанные по спальне шмотки, и, наскоро причесавшись, стремительно покинула опасные, по ее авторитетному мнению, апартаменты.
Через пару минут Кель вышел из ванны. Выглядел он на твердую троечку. «Настоящий артиллерист должен быть гладко выбрит и слегка пьян». Следуя этой военной истине, он направился на кухню и открыл холодильник. Не тратя время попусту, Михаил Аркадьевич взял бутылку коньяка и употребил из горла где-то треть содержимого. «Эх, заебись пошло! Пора идти провожать гостью».
Войдя в спальню, он не увидел предмет своей вчерашней страсти и поинтересовался у кота:

— Бутч, а где наша фея? Что-то я ее не наблюдаю.
После искрометного исполнения хозяином отрывка из арии Мистера Икса, кот находился в легком нокдауне. Его кошачий мозг вообще не сообразил, что приключилось, и дал отмашку уйти в анабиоз. Хотя бы до проявления естественных позывов. Бутч покинул лоджию и благополучно отключился на месте, где еще недавно отдыхала мадам. «Миленько», — Кель улыбнулся. Через пару секунд улыбочка съехала. Он быстрым шагом направился в зал и заглянул в секретер, где к своему удовольствию отметил, что вся наличность на месте.
Тут же раздался звонок в дверь. «Наверное, что-то забыла»! — Михаил Аркадьевич нехотя открыл дверь и неожиданно увидел перед собой импозантного молодого брюнета. Незнакомец держал завернутую в упаковочную бумагу коробочку. Безупречный костюм сидел на нем как влитой, туфли были начищены до блеска. «Странный наряд, учитывая не спадающую уже неделю жару…» Складывалось впечатление, что этот парень шел на фотосессию глянцевого журнала и по дороге заблудился.
— Михаил Аркадьевич Кель?
— Да. Чем обязан?
— Мне поручено передать вам небольшую посылку.
— От кого?
— Я не владею данной информацией.

С этими словами брюнет передал коробочку Келю. Тот внимательно осмотрел ее со всех сторон, и уже решил отдать обратно, но, к удивлению, увидел пустую лестничную площадку. «Ни хуя себе фортель! А где хлопец-то? Только что сейчас передо мной стоял…» — Кель бросил взгляд на межэтажный пролет, и реально озадачился происходящим.
Вниз по лестнице никто не спускался, не было слышно и характерного лязганья тросов лифта. «Чертовщина какая-то!» Михаилу Аркадьевичу вдруг сразу вспомнилась нехорошая квартира из бессмертного произведения Булгакова. Где-то совсем в глубине сознания вдруг запел Макаревич: «Ты помнишь, как все начиналось? Все было впервые и вновь…»

Кель закрыл дверь и посмотрел в глазок. Никого. «Да, дела… А что с подарочком-то делать»? В голове у Келя мелькнули два варианта.
Первый: он радостно открывает эту коробочку. Содержимое банально — мигающая лампочка и коротенькая записка: «До свидания, друг!» Ниже подпись: «Усама Бэн Ладен». А пару мгновений спустя в сотне километров от его дома на каком-нибудь озере балдеющие рыбаки увидят вдалеке огромный гриб, взметнувшийся в небо. С криками «Ебаный в рот!» и «Пиздец!» они тут же побросают удочки и врассыпную начнут щемиться кто- куда и кто на чем, оставляя за собой глубокие следы от пробуксовки.
Второй вариант был прозаичней: коробочка скрывает граммов десять чистейшего героина. Как только Кель откроет ее и из любопытства попробует на язычок, в квартиру вломятся бойцы ОМОНа, и, для надежности вломив ему пизды , нежно упакуют. Потом в мусарне он долго будет рассказывать небылицы про испарившегося джентльмена в черном. А пару лет спустя, на зоне, он узнает от одного случайного «пассажира», что всю эту канитель придумала его бывшая жёнушка, искренне желавшая ему спокойствия, добра и здоровья…

Оба варианта настраивали на «оптимистический» лад. Появилась идея отправить посылочку в мусоропровод. Но вышеупомянутое природное любопытство не позволяло так просто закрыть эту тему.
«Я пью до дна за тех, кто в море..» Макаревич не думал успокаиваться, и намекал Михаилу Аркадьевичу, что негоже принимать смерть в почти трезвом виде. «Ну, до дна это будет много… А глотнуть еще не помешает». Он быстренько повторил утреннюю процедуру восстановления жизненных функций , и героически открыл коробку.
Ничего не произошло. В коробочке лежали карманные часы. Обычные. Правда, в глаза бросилась одна деталь: как часовая, так и минутная стрелки отсутствовали. Принадлежности к марке Буре, не говоря уже о Ralph Lauren и Cartier, после тщательного осмотра Кель не обнаружил. Единственное, что Михаил Аркадьевич отметил, так это гравировку на задней крышке «Fardel jugiter, Humanus res volaticus» «Похоже на латинский. Что бы это значило? Хорошо, что циферблат есть, а то я подумал бы, что это гигантская «кремлевская таблетка». Пришлось бы срочно ее проглотить и сидеть в сортире две недели, ожидая когда она, сделав свое дело нырнет в унитаз. Затем подсечь ее садком и повторить эту процедуру снова. И так до полного очищения организма... А вообще странно все это… Выкину я, пожалуй, эту диковинную вещицу туда, где ей самое место — на помойку». Кель собирался уже метнуть часы в ведро, но тут его как будто током ударило.

Часы словно ожили. По их корпусу забегали маленькие огоньки. Они двигались хаотично, но, встречаясь друг с другом, срастались. В итоге в течение нескольких секунд на ладони у Келя возник светящийся шар, который начал, подобно торнадо, образовывать воронку, уходящую в центр циферблата. Михаил Аркадьевич от ужаса не мог пошевелиться, и застыл как истукан.
Тем временем воронка стремительно росла. Когда верхняя часть ее жерла достигла около полуметра кухня заходила ходуном. Тарелки, стаканы, ложки и другая столовая утварь начали выплясывать «камаринскую». Придя в себя, Кель попытался сбросить с ладони часы и светящуюся воронку, но они намертво слились с ладонью. Ничего умней, чем сунуть руку под кран, ему в голову не пришло. Но как только он сделал первый шаг к мойке, в глазах его потемнело, и раздался мощный хлопок…
— Миш, мне откровенно наплевать, чем и как ты живешь. Пойми, мы уже расстались. Но дочери нужно твое внимание. Тебе что, трудно с ней просто поговорить?

Кель сидел на лавочке в городском сквере на набережной. В руке у него были злополучные часы.
Рядом сидела его бывшая жена. Она оживленно докладывала ему о проблемах в воспитании его дочери, о том, какой он гандон, и что она не знала, что прожила с чудовищем целых 10 лет. Михаил Аркадьевич смотрел на нее как человек, к которому подошел йети и попросил закурить…
Память ему никогда не изменяла. Четыре дня назад, в этом самом сквере он сидел на этой самой лавочке и слушал эту оживлённую речь Людмилы Анатольевны Кель. Самое веселое, что он был одет, как в тот раз — в свою любимую темно-синюю рубашку и джинсы, хотя еще минуту назад гарцевал по кухне в трусах.
«Что за поебень? Как вообще я здесь очутился?» Он тупо посмотрел сначала на часы, потом на Люсю, и, несмотря на шок, в принципе, верно оценил ситуацию. Это уже с ним происходило.

Он достал висевший как обычно на ремне мобильник, и уставился на дисплей. В верхнем углу красовалась дата: 5 июня 2009 года... «Бля, но сегодня с утра было 9 июня!»
—Это ты все придумал? Ты мне эти ебучие часы прислала?! Я тебе их сейчас в жопу засуну!
— Миш, ты чего? — теперь настала очередь удивиться и Людмиле Анатольевне.
— Нахуй на мне эксперименты ставить? Я смотрю, вы там у себя в институте капитально продвинулись. Уже людей в пространстве и времени перемещаете.
— Что с тобой? — Людмилу Анатольевну затрясло от происходящего.
— Возьми свою игрушку и метнись куда-нибудь. Желательно в Хиросиму 1945 года.
Кель хотел было отдать часы своей бывшей, но она заплакала и, вскочив, побежала прочь.
— Ненормальный! — все, что он услышал вслед.

Когда Людмила Анатольевна скрылась из виду, Кель огляделся вокруг. Огромное количество детей, катающихся на велосипедах, роликах, просто гуляющих со своими родителями. Пожилые люди, сидящие на лавочках. Легкий шелест листьев тополей, уходящих стрелой к горизонту, и чуть слышные всплески волн о набережную ласкали слух. Многочисленные фонтаны выбрасывали воду, и она преломляясь в лучах света, создавала эффект радуги.
Атмосфера благоденствия. Гнев и тревога испарились. Просто хотелось сидеть и смотреть на происходящее.
Кель поймал себя на мысли, что он давно не обращал внимания на все эти маленькие детали, в целом составляющие окружающий его мир.

Неизвестно сколько времени он провел бы в этой нирване, если бы не услышал скрипучий голос подсевшего рядом джентльмена:
— Знаете молодой человек, мы иногда не замечаем очевидных вещей. И порой надо возвращаться в прошлое, чтобы вспомнить — чему ты радовался, кого любил, как ты был наивен и вместе с тем чист. Время меняет нас, оставаясь само неизменным. Все исчезнет, а время останется. Не правда ли?
— Вас случайно не Воландом зовут? — Михаил Аркадьевич повернулся и с интересом посмотрел на пожилого человека. Черные рубашка и брюки очень гармонично сочетались с седыми ухоженными волосами. Черты лица выдавали его аристократические корни. Но самым удивительным были его глаза. Нельзя было назвать состояние Келя гипнотическим, просто он провалился в их огромный зеленый океан. Такой взгляд просто невозможно долго выдержать.
— А ваша фамилия не Берлиоз? — улыбнулся незнакомец. — Нет, естественно, не Воланд. Скажу больше, Михаил Аркадьевич: я не верю в чертовщину.

— А я вот, знаете, с некоторых пор верю. На божественного одувана вы как-то мало похожи. Да к тому же я вам не представлялся. Сдается мне, вы осведомлены не только о моем имени. Что я здесь делаю? И что это за фигня, которая кинула меня на четыре дня назад? Это ваших рук дело? — Кель протянул незнакомцу часы. — Может, вы мне растолкуете?
— Напрасно вы так нервничаете, молодой человек. Позвольте. — Незнакомец взял часы. — «Fardel jugiter, Humanus res volaticus», — прочитал он вслух гравировку на задней крышке, — «Время постоянно. Люди изменчивы»…
— Что это за часы, которые никогда не покажут время? — прервал его раздумья раздражённый Кель.
— Видите ли, Михаил Аркадьевич, если рассматривать время только как цифровое отражение прошлого, настоящего и будущего, трудно себе представить, что время не имеет параметров исчисления. Понятие времени вряд ли будет подвластно человеку. Сократ, Гераклит, Ньютон…. Многих гениальных людей занимала эта проблема. Но никто не может объяснить, почему одно и то же время — возьмем, к примеру, пресловутый час — для ждущего человека длится кажется вечностью, а для играющего, скажем, в бильярд — минутой. А часы — это просто проводник во временном пространстве. Не думаете же вы всерьез, что стрелки часов отделяют прошлое от настоящего и настоящее от будущего?

— Хорошо. Я не буду с этим спорить. Меня, по правде говоря, волнует другое. Можете вы мне внятно объяснить, каким образом я нарушил все законы физики и пропылил на какие-то пустячковые четыре дня назад? А почему не на лет так З8, чтобы очнуться в виде скрюченного эмбриона в утробе моей мамы?
— В вашем случае время дало вам шанс что-то исправить именно с этой отправной точки. Я же вам попытался объяснить, что тяжело понять неизученное.
— Ну, и что мне прикажете теперь делать? Ждать, когда эти часики метнут меня еще куда-нибудь? Или пойти домой, и, встретившись с самим собой, разложится на атомы?
Незнакомец засмеялся.
— Вам следует поменьше смотреть американские фильмы. Советую еще раз на досуге взглянуть «Иван Васильевич меняет профессию»... С вашего позволения я возьму это себе. — Незнакомец надел часы на цепочку, висевшую на его брюках, и спрятал их в карман. — К сожалению, мне пора.
— И все же вы мне не ответили…
— Вы сами ответите на свой вопрос. Но это будет позже.

Тут последовал уже знакомый Келю хлопок, и он остался сидеть на лавочке в гордом одиночестве. Незнакомец исчез так же внезапно, как и появился.
Через несколько минут зазвенел мобильник, выведя Михаила Аркадьевича из состояния временного оцепенения. Определитель высветил номер Ильи Сергеевича Конотопова, его давнего приятеля. Кель прекрасно помнил, что после его звонка, то ли в этом прошлом, то ли в том будущем, он поедет к кому-то на юбилей. И в итоге, изрядно накуралесившись, проснется только через три дня у себя в квартире с незнакомой мамзель. Подумав пару секунд, он сбросил вызов и набрал номер Людмилы Анатольевны. К его удивлению она ответила.

— Ты мне что-то не договорил? Я вся внимание. Куда мне еще что-то засунуть, и в какие края улететь? Миш, ты просто псих…
— Люд, прости меня, не знаю что нашло… Помутнение разума… Солитер в голове, наверное, поселился, мозги потихоньку кушает. Да, я еще вчера грибы ел. Точно. Может от них такой эффект? Нет, серьезно. Целое ведро съел. Сырых. И квасом запил. Тоже ведром…
Людмила Анатольевна еле сдерживала смех.
— Ты всегда был безбашенным…
— Люд, давай возьмем Катю и съездим к морю. Мне это очень нужно, поверь.
— Точно ненормальный…
— По нашим местам, Люд. В Крым.
После небольшой паузы Людмила Анатольевна тактично закончила эту милую телефонную беседу:
— Мы подумаем, Миш. Пока.
— Пока Люд, я завтра вам позвоню.

Сквер находился в пяти минутах ходьбы от дома Келя. Всю дорогу он думал о встрече с незнакомцем. Сознание отказывалось верить в реальность произошедшего с ним. Вместе с тем появилось отчетливое понимание того, что ответы на большинство своих вопросов действительно надо искать только в прошлом, хотя жить прошлым нельзя. Время не стоит. Оно меняет и разрушает нас. Нельзя тратить его на всякую чепуху.
Придя домой, Кель в одежде рухнул на диван. Ему безумно хотелось спать. Бутч, соскучившийся по хозяину, мурлыкнул и лег рядом.
— Fardel jugiter, Humanus res volaticus. Вот такая, брат, хуйня... Может и правда настало время меняться? А может и нет. — Михаил Аркадьевич обнял кота и уснул.

Он спал так крепко, что не слышал, как пьяный дворник Андреич затянул свою любимую «На муромской дорожке…» так, что заработали сигнализации почти всех машин, припаркованных к дому. Не слышал, как под порывом ветра с грохотом закрылась дверь лоджии.
Ничто в этот момент не могло разбудить Михаила Аркадьевича, потому что его сон охранял кот, который лежал рядом и смотрел на него огромными зелеными глазами.