Второй месяц я в Югре – Ханты-Мансийском автономном округе, вотчине «Лукойла». Разъезжаю по городам: Когалым – Лангепас – Покачи – Радужный. Накрутить по трассе шестьсот верст за день здесь настолько обычное дело, что об усталости говорить не принято. Главное – не заснуть за рулем, пялясь на бесконечную тундру, замерзшие озеры и редкие перелески из карликовой березы и сосны. Температура за сутки может прыгать вверх-вниз на 30 градусов. Сейчас за бортом -16, по здешним меркам тепло. Сижу и вспоминаю интересные диалоги, которые довелось слышать или самому вести.

Недоёб

Когалым, гостиница для командировочных и молодых специалистов «Лукойла», одиннадцатый час вечера. Сижу в фойе, возле вахты, и жду, когда горничная принесет мне новый пульт для телевизора. В стеклянном аквариуме с маленьким окошком – вахтерша Наиля, жирная бабища под пятьдесят. На каждого проживающего смотрит как на личного врага. Ключи не выдает, а швыряет в окошко.
Сейчас Наилю обхаживает Саня, питерский инженер, с которым мы пару раз уже успели выпить. В данный момент он тоже подшофе, рядом топчется существо женского пола в китайском пуховике с надвинутым капюшоном. Виден только большой пористый нос и два маленьких мутных глаза. По выражению глаз ясно, что ей все равно, кто ее сейчас будет ебать. Видимо, Саня только что подснял эту прелесть в «Миснэ», одном из двух когалымских ресторанов. Далее, собственно, диалог.
Саня: - Наиля, лапочка, мы пройдем?
Наиля: - Сказано же, нельзя. Порядок. Инструкцию читай, если грамотный! Лапочку себе нашел, бля.
Саня: - Ну, пойми ты, я в командировке вторую неделю… и без бабы… пожалуйста.
От ответа Наили начинаю ржать не только я, но даже санина спутница:
- Ой, блядь, неженка! Я уже десять лет без мужика – и что???

«Кыргыдый»

Лангепас, площадка перед магазином «Сияние Севера». Кстати, о местном креативе: с этой точки видны еще два магазина – «Север» и «Северный», а также парикмахерская «Северное сияние». Разнообразие названий здесь не поощряется.
Перед магазином топчутся хант и хантыйка в вышитых парках и торбазах. Обоим слегка за сорок, насколько я разбираюсь в монголоидных типах. Лица типичные для хантов, которые начинают бухать с десяти лет и нажираются ежедневно. Перед ними – корзины с традиционным товаром аборигенов: морошка, мороженый муксун, чучела белок.
Жизнь у них, кстати, просто замечательная: «Лукойл» платит каждой хантыйской семье за то, что добывает нефть на их родовых землях, строит им квартиры, дает по снегоходу в год на семью и бесплатный бензин. В квартирах они практически не живут, предпочитая деревянные балки. Подачки «Лукойла» традиционно пропиваются, включая снегоходы.
Подхожу, рассматриваю муксуна. Хант:
- Паря, бери рыба, хорош.
Рыба меня не интересует, морошка при ближайшем рассмотрении оказывается давленой. Чучела мне тем более ни к чему. Хант, отчаявшись впарить мне товар, внезапно замолкает, оглядывается по сторонам, заговорщически подмигивает и извлекает из-под парки какой-то корешок бурого цвета, весь в выпуклостях и древесных наплывах. Так мог бы выглядеть хуй состарившегося Буратино. Хант, вполголоса:
- Это хочешь, паря?
- А что это?
Хант смотрит на меня как на идиота и произносит нечто вроде «кыргыдый».
- А зачем он мне? Какая от него польза? – спрашиваю.
Хант внезапно начинает глупо хихикать и подталкивать хантыйку локтем. Та тоже прыскает в кулачок и отталкивает расшалившегося напарника. Не прекращая хихикать, хант с трудом выдавливает:
- Кыргыдый, настояща! Берешь, нет?
- Да объясни толком, что это за кыргыдый???
Мой вопрос повергает хантов в совсем уже истерическое веселье. Хантыйка грузно осела в снег и продолжает ржать. Хант согнулся и держится за живот. Я стою, тупо глядя на этот перфоманс.
Наконец, отсмеявшись, хант говорит:
- Совсем паря дурак, кыргыдый не знаешь. Иди, дурак!
Я ухожу – а что еще остается? Позднее я излазил весь интернет с целью найти что-то похожее по звучанию, но все сходные семантические конструкции уводили меня не на Север, а в Азию. У местных я почему-то постеснялся спросить, что такое «кыргыдый».

Продолжение следует, если мне будет не лень.