В телевизионной студии было слышно только слабое гудение люминисцентных ламп. Руки доктора Малахова быстро и уверенно двигались, когда он ловко извлёк из разреза совершенно нормальный аппендикс у неподвижно лежащего пациента на бутафорском операционном столе. В тишине раздался его противный южноакцентированный голос.
- Ну, вот и всё, - сказал он, вздохнув с удовлетворением, - Теперь можешь приступать, Елена Иггоревна.
Он отвернулся от стола, быстро вытер испарину со лба, а «ассистент – хирург» стала готовиться к процедуре.
Если доктор и понимал, что аппендикс не воспалён, то его хитрые глаза над маской никак этого не показывали.
Он просто с одобрением наблюдал за ассистенткой. Эта женщина была одной из лучших. В ней присутсвовало настоящее призвание к хирургии. Медицина требовала много разных качеств, и Проклова обладала всеми. Её не смущали эмоции пьющего мочу человека, она не страшилась чистить печень нелицензированными средствами, она смело поглощала перемолотую яичную скорлупу и кости морских рыб, леча свой коксартроз, её не пугал вид крови даже в самом начале карьеры. Проклова было ловкой и уверенной в своих действиях.
Она взяла бутылку с перекисью и вылила содержимое на разрез пациента. Жидкость запенилась, образуя великолепную шапку.
- Вот твоё «лечебное пиво», Геннадий Петрович.

Малахов озорно ей улыбнулся. Он подошёл и начал медленно слизывать красную пену с разреза маленькими глоточками, смакуя.
- Ух, - сказал он и рыгнул, - Попробуй немного, это тебя возбудит.
- А тебе то что это даст? – удивилась Проклова, - Зрителям в студии, я думаю, тоже интересно знать?
В студии раздались аплодисменты.
- Это избавит меня от лишая на языке, - Гена показал волосатый язык, - И кроме того, моя часть кишечника очень маленькая по отношению к отверстию. Это их уравновесит.
Проклова слушала молча. Студия аплодировала.
- Попробуй, - Малахов не оступал, - Хуже не будет.
Проклова недоверчиво склонилась над разрезом.
Вместе с откровенной сексуальностью, которая проявлялась во всех движениях её тела (39 – 24 – 37 в дюймах), Малахов в то же самое время ощущал постоянно исходящую от неё глубокую духовность. Возможно, эту духовность излучают её серые широко поставленные глаза, полные глубокой мудрости.
- Ну как на вкус? – спросил он, когда Проклова попробовала.
- Как рак!
- Какой рак? Варёный?
- Злокачественный и с метостазами, - сдавпивая рвотные позывы усмехнулась она.
Плешивый доктор засмеялся.
- А теперь съешь аппендикс.
Под шквал аплодисментов она послушно приняла из его рук придаток слепой кишки. Лёгкий аромат коснулся её ноздрей, и она начала жевать. Холодная испарина выступила на лбу.
- Я чувствую себя так глупо, - сказала Проклова.
- Ещё бы, такое страшное напряжение, - Малахов похлопал Проклову по плечу, - Но тебе ни о чём не надо беспокоиться. Когда аппендикс выйдет, ты станешь звездой – одной из величайших.
- Надеюсь, - скромно ответила Проклова, - Когда я думаю обо всех этих людях, о том как они работали и как много вложили в передачу… Я бы не пережила, если бы разочаровала их.
- Этого не будет, - Малахов посмотрел на Елену Игоревну, - Я думаю, тебе не помешает запить чем- нибудь горячим.
Проклова улыбнулась, когда увидела, как Гена достал банку с какао.
- Шоколад?
- Нет - живая вода.
- Ой, как интересно!
- Пей небольшими глотками. Это избавит тебя от гноеродных образований.
- Как мило, - Проклова взяла из рук доктора банку.
Малахов улыбнулся своей любезной уродливой улыбкой.
Проклова почувствовала, как холодная тошнота поднялась в желудке. Лицо её стало строгим и однообразным. Она украдкой поглядывала на зрителей. Всплески хохота прокатывались по бесконечным рядам сидящих. Проклова одернула голову назад, собираясь духом.
- Ни разу не пила живую воду.
- Нервничаешь? – спросил Малахов.
Она беспомощно улыбнулась в ответ, и в это время тихо зазвучала музыка. Луч прожектора медленно сфокусировался на её лице, и в студии воцарилась тишина. Музыка была одной из лучших работ аранжировщика Потапова. Пианино, духовые инструменты и скрипки заиграли старинную песню, ведя мелодию под ритмичные удары барабана и контрабаса.
Проклова дождалась маленькой паузы и начала пить. Её глаза были полуприкрыты из- за яркого света, руки дрожали.

***
Время никогда не бежало так быстро, как сейчас, думал Малахов. Каким- то образом всё вокруг воспринималось более четко и ясно, даже решения приходили значительно легче. В какой- то миг ему показалось, что Проклова была одета в чёрную кружевную ночную рубашку, которая скрывала её полностью от шеи до лодыжек. Прогнав от себя фантазию, он понял, что решение пришло, но пока имело не совсем отчетливую форму.
Проклова, отпив немного, вытерла рукавом блестящие губы. Студия аплодировала.
- Господи, - наконец произнесла она, - Ну и вкус у меня во рту. Как собственная моча!
- Не обманывай себя, - обиделся Малахов, - Это живая вода.
- Попробуй сам, и убедись, - Проклова протянула банку, - Это моча!
- К чёрту мочу, - рассмеялся он, - Кто пьёт мочу, собираясь прославиться? Дай мне лучше желчи. Ведь сегодня день полнолуния.
Не проронив ни слова, она убрала банку и достала высокий бокал. Положила в него кубики льда, взяв их из термоса, затем налила желчи, накопленную ранее от дежурившего в студии циррозника. Опустив в бокал стеклянную соломинку, она протянула его Малахову.
Малахов выпил. Приступ боли мгновенно пронзил его, и он вдруг осел.
В студии переполошились.
- О, Господи! – Геннадий Петрович схватился за живот, - Вот оно. Решение. Убей меня, Лена.
Тотчас же Проклова одной рукой обняла его за плечи, поддерживая, а другой потянулась за шприцем с морфием.
- Нет, ещё пока не убивай, не надо.
Она смотрела на него мгновение, затем положила шприц на место.
- Хорошо. Скажешь мне, когда будет надо.
Малахов прилёг на диван, стоявший в студии, закрыл глаза и с минуту лежал спокойно. Затем открыл их, и в них появилось безумие, которого Проклова никогда раньше не видела.
- Мне кажется, что я телепузик! – произнёс он, садясь и прикрывая рот рукой.
В студии раздался смех.
Быстро, не оборачиваясь, Проклова взяла со стола кювету и поднесла к его рту. Малахов закашлялся, натужился, и его вырвало отвратительной черной массой.
- Желчь прекрасна даже когда выходит.
Проклова вытерла ему рот и подбородок и помогла снова лечь.
Студия погрузилась во мрак, оставалось лишь световое пятно на Малахове. Гул нарастал, шум обволакивал его. Он лежал спокойно, его бледная лысина поглощала и отражала мерцающий свет. Зрители свистели, вопили и топали ногами.
Прошло несколько минут, а шум, казалось, ничуть не уменьшался, и он прошептал:
- Сделай мне укол, Лена. Уже надо.
Проклова потянулась за шприцем. Автоматически нащупала запавшую вену и впрыснула в неё все до капли. Взяла другой шприц. Он улыбнулся.
- Спасибо, Лена.
Она наклонилась и поцеловала его в бледный, влажный лоб.
- Прощай, Гена.
Он опять откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. Проклова ввела ему вторую дозу. Вскоре уже шестнадцать пустых шприцев лежало на одеяле рядом с ним. Она сидела совершенно спокойно, держа пальцы на пульсе, который бился всё слабее и слабее. Наконец остановился совсем. Елена Игоревна смотрела на него мгновенье, потом закрыла ему глаза и натянула одеяло на голову.
В студии раздались аплодисменты.