Начало здесь: http://www.gonduras.net/index.php?a=5724  

http://www.gonduras.net/index.php?a=5730  

http://www.gonduras.net/index.php?a=5735  

http://www.gonduras.net/index.php?a=5738

http://www.gonduras.net/index.php?a=5746

12.

СНОВА ПОДЪЕЗД.
ДОМОФОН.
Перед тем, как набрать номер квартиры, Виноградов обращается к Леонову:
-И как тебе Лида?
-В смысле?
-Думаю, я имею право спросить…
Лицо Леонова покрывается румянцем.
-Антон!
-Тебе понравилось?
-Хватит!
-Ладно-ладно. Я только спросил…
Леонов недоволен.
-Антон, хватит, я был неправ, - наконец говорит Леонов.
-И? - намекает Виноградов.
-И больше так не буду.
-И?
-Извиняюсь.
-И?
-И хватит! Отстань от меня!
-Тебя кумарит еще?
-Нет… Да… Заебал… Отстань.
-Ладно-ладно.
Виноградов набирает на домофоне «432».
-Кто? - раздается голос с непонятным акцентом.
-Диму можно?
-Я Дима.
-Мы от Александра.
-От кого?
-От Сани.
-Так бы сразу и сказал.
Подъезд на сей раз не в меру захламлен. Консьержка отсутствует. Почтовые ящики выкорчеваны с мясом, лежат на полу. На их месте черным маркером выведено: «ЛЕНА, ПРОСТИ! Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!».
-Какой порыв! – восхищается действиями пылкого любовника Леонов.
-Широкой души человек, - соглашается Виноградов.
Они идут в лифт.
-Нам какой этаж? – спрашивает Виноградов.
Леонов считает в уме. Видно как шевелятся его губы.
-Пятый.
Дверь квартиры обтянута зеленым дерматином. Воняет тухлятиной. Не обнаружив звонка, Виноградов стучится. На звук выходит коренастый азиат в лоснящихся спортивных штанах.
-От Сани? – уточняет он.
-Ага. А вы Дима? – отвечает Виноградов.
-Вообще-то Джанибек, но для вас так и быть – Дима.
-Мы вам тут кое-что передать должны… - начинает Виноградов.
-Ай, зачем так сразу. Проходите, у нас праздник большой, - всплескивает руками восточный человек и чуть ли не за шкирку вталкивает в квартиру Виноградова и Леонова.
Он проводит их на кухню.
Там за столом сидит мальчик лет 12. Европеец. Поверх густой копны русых волос на его голове нахлобучена синяя тюбетейка, расшитая бисером.
Дима представляет его:
-Марс.
Виноградов и Леонов называют себя.
На столе лежит открытый пакет с марихуаной. Мальчик с именем бога войны снимает с полочки большую глиняную трубку, расписанную желтым и зеленым цветами. Он жирно набивает трубку травой и раскуривает ее. После передает Диме.
Тот делает тяжку.
-С моей родины трава. Чуйская, - со слезами на глазах говорит он и передает трубку Виноградову.
Виноградов затягивается.
Кровь приливает к голове, кажется, что глаза вот-вот лопнут. Он щурится и вздрагивает. На смену давлению приходит умиротворяющая нега.
-Ну как? – интересуется Марс.
-Круто. Как будто боженька босиком по жилкам пробежал.
Виноградов передает косяк Леонову. Тот, памятуя свой недавний опыт, отказывается.
Трубка, минуя Леонова, совершает круг.
-Так что там у вас? – спрашивает Дима.
-А точно… Совсем забыл, - глупо хихикает Виноградов и достает сверток.
Дима принимает из его рук пакет и кладет его на батарею.
-Жакшы, - говорит Дима. – В смысле, заебись.
Виноградова прет. По шпалам его вен снова несется эшелон с лихими бойцами. Развратные медсестры топлес пляшут. Антонов-Овсиенко наяривает на гармошке. Латышские стрелки палят в воздух из ружей. И все они хором поют:

-Этот поезд в огне,
И нам не на что больше жать.
Этот поезд в огне,
И нам некуда больше бежать.
Эта земля была нашей,
Пока мы не увязли в борьбе.
Она умрет, если будет ничьей.
Пора вернуть эту землю себе.

Из трубы паровоза валит густой, лохматый дым. Черная полоса, оставленная проезжающим эшелоном пропагандистским плакатом, зовет за собой новых рекрутов.
Ширится, растет психоделическая армия.
-Недавно поймали одного беляка, - рассказывает щербатый боец с торчащим из-под папахи кудрявым чубом. – Одет был, гад, по-простому – шинелька солдатская, фуражка с красным околышем, такой же заросший, голодный, но я его сразу раскусил. И знаешь, как? Все люди как люди сморкаются, а он - в платок. Я сразу смекнул: «Вот он, голубчик!». Хвать его за руку: «Попрошу утирочку вашу». А платок, как у барышни, у гимназистки – весь золотом расшит и с вышитой буковкой «М». Деваться некуда, он ручки вверх. «Ваша взяла, попался». Так мы его по закону военного времени и шлепнули, без лишних разговоров. А платок тот я себе забрал. От соплей отскреб - и в карман. А одежда у него простая была… Шинелька солдатская, фуражка с красным околышем…
Ветхая нить, скрепляющая внутренний мир Виноградова и его внешние проявления лопается. Причина тому голос белобрысого паренька.
-По поездам прикалываешься? – спрашивает Марс.
Виноградов удивлен.
-Ты это…
Марс подмигивает Виноградову.
-Не бзди. Вижу и поезд, и твоего гармониста.
-Как?!
-Вот здесь вижу, - он прикладывает свою ладонь к сердцу.
-Охуеть можно! А что еще видишь?
-Много чего…
-Я его на бахче нашел, - многозначительно говорит Дима, погладив Марса по голове. – Как сейчас помню: сидит между дынями. Волосы длинные, сам чумазый. Пальцами по земле водит и улыбается. Я ему: «Эй, ты, чей будешь?». А он и говорит: «В Москву тебе надо, Джанибек. В Москве вся сила». А я ему: «Да, как же я в Москву поеду, у меня там никого. Что я там делать буду? А здесь у меня бахча, корова. Здесь меня все знают. Уважают. А там?». «Не ссы, Дима, все у тебя будет», - отвечает он. Вот так и приехал. Продал дом, корову. И приехал. Сперва трудно было, но Марс помог…
-В смысле? – оживляется Леонов. – Как помог?
-О-очень помог, - подняв указательный палец, вверх отвечает Дима.
-О-очень, – подтверждает Марс.
-Это хорошо, когда есть на кого положиться, - говорит Леонов.
Трубка совершает очередной круг.
После следующей затяжки лицо Виноградова превращается в подобие предсмертной гипсовой маски. Мускулы немеют.
Полный паралич.
-Вот так в блокаду, наверное, люди замерзали, - думает Виноградов. – Замерзали, коченели, а потом - на саночки и в последний путь. Бр-р-р-р.
Теперь он уже ничего не видит и не слышит. Виноградову кажется, что его тело становится все прозрачнее и прозрачнее, пока не исчезает совсем.
-Вот так был человек, и нет человека, - думает Виноградов.
Постепенно слух возвращается. Виноградов слышит, как стальным ревом ревет эшелон. Зараженный безумием своих пассажиров, он несется по бледной равнине.
Вагоны рвет, бросает, кидает.
Треск, грохот, лязг.
Эшелон сошел с ума.
-АНТОН, ЧТО С ТОБОЙ? – шепчет голос.
Это Леонов.
-После скажу, - отвечает Виноградов.
Железные мускулы вагонов напряжены. Вот-вот они порвутся. Луженые глотки матросов ржавеют без лозунгов.
Снова тишина.
А потом вихрь.
Железный вихрь.
Алчущая угля топка паровоза.
Искры от колес бросаются в снег и долго в нем не тухнут. Сельские ребятишки, собравшиеся у железнодорожного полотна, смотрят на светящихся червячков глазами, полными восторга.
Они тоже сходят с ума.
-Антон.
-Отстань!
Эшелон Виноградова притормаживает на станции.
Бабушки в платках и истасканных шубах предлагают солдатам вареные яйца, булки и самогон. К одному из вагонов подбегает костлявая старуха с черным чугунком, обмотанным полотенцем. Один глаз у старухи косит, на шее, словно отпечаток от удавки, воспаленный красный шрам.
-Бери, сынок. Вареники с картошкой. Вкусные, внучка делала.
-Почем? – спрашивает усатый солдат.
-А сколько дашь?
-Пуд говна и зайца рябого.
-Какого такого зайца? – удивляется старуха.
-А лезь сюда, покажу.
Солдаты помогают старухе забраться в вагон. Там они отбирают у нее чугунок и бросают бабку на пол устеленный сеном.
-Ну, что, бабка, вспомним молодость?! – хохочет Усатый, в одной руке он держит вареник, второй рукой спускает штаны.
-Что же ты делаешь, ирод! – визжит старуха.
-Революцию старая. Революцию, - Усатый задирает ее юбку и наваливается на старуху. – В новом коммунистическом обществе, старая, все равны будут!
Старуха сопит.
-Мы наш, мы новый мир построим! – рычит Усатый.
-Антон, блядь!
Виноградов снова на кухне дома 12 по улице Лавочкина.
-Что?
-Ты где был? – спрашивает его Леонов.
Виноградов не может произнести ни слова.
-Выпей – отпустит, - Дима протягивает ему открытую бутылку темного пива.
Виноградов делает глоток.
Действительно отпускает.
Леонов и Дима смотрят на него вопрошающим взглядом.
-Нам Саня говорил, что ты должен сверток какой-то передать... – выдавливает он из себя.
Дима ухмыляется и выходит из кухни.
Леонов исподлобья смотрит на Виноградова.
-Что? – недоумевает тот. – Приход у меня! Мерещится всякое, а тут еще этот Марс и старуха…
-Какая старуха? – отряхиваясь, спрашивает Леонов.
-Та, которую солдаты в эшелон затащили, - поясняет Марс.
-Во-во, - поддакивает Виноградов.
-А я смотрю, ты побледнел. Ну, думаю, все - преставился, - скороговоркой лопочет Леонов. - Я по телеку видел, как одного тибетского монаха в землю закопали. А потом через тридцать лет выкопали, так он такой же был. Недвижимый. Вроде мертвый, а на самом деле не мертвый. Живой. В анабиозе.
-А после того как выкопали, что с ним стало? – спрашивает Марс.
-Не знаю, я программу не досмотрел.
Леонов недоволен, что его перебили, но все же продолжает:
-А Дима говорит, что ничего, что тебя отпустит скоро. А я спрашиваю: «Когда?». А он: «Скоро». А я: «А это когда?». А потом ты очухался…
-Да ладно… - говорит Виноградов.
Входит Дима. В его руках такой же сверток, но вдвое меньше прежнего.
Он передает сверток Виноградову.
-Тебе курить надо чаще, а не синьку жрать, - говорит Дима. – Ты вообще понимаешь, чем ты обладаешь?
-Нет, - признается Виноградов.
-Как же тебе объяснить… Вот представь, есть озеро. Такая грязная илистая лужа с дном из битого стекла и ракушек, а ты нашел в нем место, где ключ бьет подводный и вода поэтому чистая, проточная. И дно – сплошь песочек просеянный. Конечно, в этом зассаном озере все купаются, но только ты, Антон, в курсе, где находится ТОТ САМЫЙ ПЛЯЖ.
-А можно я на этот пляж друзей позову? – интересуется Виноградов.
-Нет… Хотя бывали случаи. Попробуй, конечно…
-Ладно… - Виноградов прячет сверток в карман. - Слушай, а что за праздник-то? Ты, как мы пришли, говорил, что праздник у тебя большой…
Дима подмигивает Виноградову.
-Гость пришел – праздник. Два гостя – большой праздник!
Они смеются.
Все, кроме Марса.
Он не сводит глаз с Виноградова, и когда смех замолкает, говорит:
-Большая любовь тебя ждет, Антон. Большая любовь и большое испытание.
-Какое такое испытание? – интересуется Виноградов.
-Большое, - повторяет Марс.
-Да, - кивает Дима. – Бо-ольшое.

13.

ВСЮ ДОРОГУ ДО ЛЮБЛИНО ВИНОГРАДОВ И ЛЕОНОВ ЕДУТ МОЛЧА.
И только у самого подъезда Леонова снова обуревает любопытство:
-Слушай, а что в этом свертке?
-Тебе того раза мало? – хмыкает Виноградов.
-Да ладно…
Леонов был любопытным от природы, а если точнее, то его любопытство было, каким-то болезненным.
-Ну, пожалуйста… - умоляет Леонов.
-Странный ты человек, Серега, тебе что прошлого раза мало было?
-Хоть одним глазком…
-Где-то я это уже слышал…
-Все не без греха.
-А кто-то в особенности.
-А если бы не я, ты, может быть, до сих пор кумарил там, на своем ПЛЯЖЕ, - язвит Леонов.
-Не факт.
-Хоть одним глазком…
-Только без фокусов… - предупреждает Виноградов и вскрывает пакет.
Внутри синий кристаллический порошок.
-Синька, что ли? – спрашивает Леонов.- Они что там стирку затеяли?
-Ага. Большую. С Андреем Малаховым.
Леонов берет из ладони Виноградову щепотку порошка и кладет ее в рот.
-Ты опять за старое?! – орет Виноградов и прячет сверток за спину.
-Уй, блядь! – вырывается из Леонова. – Вижу!
Виноградов от греха подальше пакует сверток в сумку.
-Что еще?
-Вот вштырило-то!
-Так, Серега, успокойся. Вдох-выдох. И еще раз.
Зрачки Леонова расширяются, с нижней губы начинает капать слюна.
Он похож на ребенка-олигофрена.
-Эй, ты где? – щелкает пальцами перед носом Леонова Виноградов.
-Вот вштырило-то! – снова произносит Леонов.
-Очнись! – Виноградов звучно хлопает в ладоши.
Услышав хлопок, Леонов принимает стойку «смирно». Руки по швам, ноги вместе.
-Ари-ури! – громко скандирует он.
-Что? – удивляется Виноградов.
-Ари-ури, жопа в шкуре! – в припадке ржет Виноградов.
-Ты что Серега?
Он заходится нездоровым истерическим смехом, поднимает руки вверх и начинает размахивать ими над головой.
-Эй… - шепчет Виноградов. – Эй…
Леонов замирает, потом садится на корточки.
Быстро встает.
Прыгает на месте, потом обхватывает голову руками и начинает стонать.
-Серега…
-Ари-дери! – визжит Леонов.
-Что?
-Ари-дери, Том и Джерри! - после этих слов, он снова начинает трясти над головой руками и, сорвавшись с места, бежит вдоль гаражей, едва не сбив прогуливающуюся во дворе влюбленную парочку.
-Вот, мудак, - ругается Виноградов и бежит вслед за Леоновым.
Они пробегают мимо кучи мусора.
Дальше травмопункт.
Сквер.
Еще двор.
Беглецы сеют тревогу и панику среди населения. До ушей Виноградова добираются редкие комментарии:
-Уроды!
-Эй, стоять!
-Держи его!
Последний раз Виноградов совершал добровольный марафон, когда спасался от ментов бегством с граммом твердого на кармане. Еще пять минут, и дыхалка сдаст. Две пачки крепких сигарет в день не проходят даром…
-Москва-Лондон, Майкл Джордан! – орет Леонов.
-Стой, твою мать! – кричит Виноградов.
-Валера-холера, Кристина Агильера! – отзывается Леонов.
Виноградов делает над собой усилие и начинает наращивать темп. Через две минуты, очутившись на расстоянии удара от Леонова, он сбивает беглеца подножкой.
Они падают на грязный асфальт.
Леонов по-прежнему машет руками и пускает слюни.
-Что? – орет Виноградов. – Что с тобой, мудак?!
Леонов бормочет невнятицу.
-Что?!
-Голова! – наконец выдает Леонов.
-Что – голова?!
-Нет.
-Чего нет?!
-Головы нет! – хрипит он в тисках рук Виноградов.
-Не пизди… - пытается утихомирить безумца Виноградов и отвешивает Леонову пощечину.
-Головы нет! Нет головы! – не унимается Леонов.
-А это что?! – с этими словами Виноградов бьет Леонова кулаком по кумполу.
Спазм, поселившийся в теле Леонова, проходит. Он смотрит на Виноградова осмысленным взглядом годовалого ребенка. Скоро он эволюционирует до пятилетнего. Потом до десятилетнего.
-Голова… - стонет уже взрослый, оформившийся тридцатилетний оболтус-Леонов.
-Что с головой? – громко дыша, спрашивает Виноградов.
-Улетела. Я стоял, а она – оп, и в небо, а я за ней погнался…
-Мудак, блядь.
Виноградов слезает с Леонова.
В трех метрах от них, возящихся в осенней грязи, стоит старушка и креститься.
-Пошли, - Виноградов поднимает Леонова за шкирку и тащит в сторону.
-Антон, извини, я не хотел… Честно…
Вместо ответа Леонов получает кулаком в зубы.
-За что?
-За всю хуйню!
Виноградов успокаивается только после того, как отвешивает Леонову еще пару подзатыльников.
-А теперь слушай сюда, сейчас мы приходим – отдаем сверток и быстро линяем. Понял? – говорит Виноградов.
-Отдаем. Линяем. Как не понять? – поглаживая челюсть, соглашается Леонов. –Только ты меня больше не бей.
-Не буду. Извини.

14.

НА САНЕ НЕТ МАЙКИ.
ЕГО ГОЛЫЙ ТОРС С ТАРАКАНЬЕЙ МУСКУЛАТУРОЙ ПОКРЫТ РЕДКИМИ ЧЕРНЫМИ ВОЛОСАМИ.
ОН ДЕРЖИТ В РУКАХ ГИТАРУ.
САНИНО ПЛЕМЯ ЖДЕТ, КОГДА ЧЕРНЫЙ ВЕЛИКАН, НАКОНЕЦ, ВОЗЬМЕТ АККОРД.
-Вот, - Виноградов отдает сверток.
-А что грязные такие? – спрашивает Саня.
-Погодные условия.
-Осень, - вздыхает Саня. – Осень – это русская весна.
-Верно подмечено, - соглашается Виноградов.
Саня бет по струнам. Его голос становится комично хриплым, как у заправского барда.
-Добрый вечер, тетя Хая, вам привет от Мордехая… - поет он.
Он прекращает играть. Откладывает гитару в сторону.
-Слушай, Антон, а не хочешь еще заработать? Я вижу на тебя можно положиться.
-А какого рода работа?
-Это даже не работа, так…
-Сколько? – встревает в разговор Леонов, его еще прет.
-Пятьсот. За ночь.
-В смысле? – уточняет Виноградов, формулировка «пятьсот за ночь» не внушает ему доверия.
Саня задорно хохочет, он понимает, о чем думает Виноградов.
-Нет, ты меня не так понял… Ты что подумал, что я… Ха-ха-ха-ха-ха!
Черное племя регочет вместе со своим вождем.
Вволю нахохотавшись, Саня смахивает набежавшие слезы и наливает себе водки.
-Понимаешь, у меня сестра есть. Младшая. Сводная. Она завтра в Москве проездом будет из Омска. Понимаешь, провинциальная девочка, со всеми вытекающими… Я ей культурную программу обещал, но не складывается у меня. Встреча важная, с серьезными людьми. А она соплячка еще. Обидится. А я не люблю, когда на меня обижаются. С детства не люблю, мне людям счастье дарить нравится и любовь…
При слове «любовь» Виноградов понимающе кивает.
-Так вот, - продолжает Саня, - ты, человек интеллигентный, знаешь, наверное, места разные… Сводил бы ты ее, что ли, в театр какой-нибудь или в цирк… А я тебе денег дам, и на развлечения тоже…
-Мы согласны, - уже закатив глаза, бросает Леонов.
-Только один иди, без этого чижика, - Саня тыкает пальцем в Леонова. – От него ущербностью за версту тянет.
Леонов никак не реагирует на слова Сани-негра. Он неспешно раскачивается из стороны в сторону и даже насвистывает какую-то мелодию.
-Значит, пятьсот? – уточняет Виноградов.
-Да, и штуку на досуг, - говорит Саня.
-Идет.
Саня что-то бормочет одному из своих вассалов. Тот пулей вылетает из комнаты и скоро возвращается с деньгами. Передает их Сане. Он в свою очередь отдает их Виноградову.
-Только смотри у меня там, - предупреждает Саня, - без глупостей!
-В смысле?
-Ты понимаешь…
-Ну да.
-А то я кишки тебе выпущу и за них же и повешу…
-Думаю, без этого обойдется.
-Надеюсь.
Саня окунает вилку в сковороду с размякшей картошкой.
-Паспорт оставь кстати.
-Зачем?
-Для порядка.
Виноградов покорно достает документ и передает его Сане.
-Вот, - черный великан пишет на сигаретной пачке телефонный номер. - Зовут Дарья. Запомни, не Даша, а Дарья. Это принципиально, она обижается, когда ее Дашей зовут, - строго наказывает Саня.
-Запомнил – Дарья. Не Даша – Дарья.
-Завтра на «Пушкинской» в семь в центре зала. Она девочка приметная, ты ее сразу узнаешь…
Виноградов уже видит в мыслях симпатичную мулатку с еще несформировавшейся грудью, но уже с полными африканской страстью глазами.
-Я ей тебя опишу. Найдетесь, она девочка смышленая. И запомни – головой за нее отвечаешь!
-Понимаю.
-Все. Свободен. Выспись. Похмелись. Пивка пару бутылок, но не больше.
Виноградов дергает Леонова за рукав.
-Серега, пошли.
-А?
-Хуй на! Пошли!
-Ой, извини. Я задумался, у меня много идей, - извиняется Леонов и покорно плетется вслед за Виноградовым.
-Слушай, Антон, а как ты думаешь, может женщина полюбить вот такого, как я? – уже в лифте спрашивает Леонов.
-Не может.
-Почему же?
-Потому что имя твое Хаос!
-В смысле?
-В смысле, что долбоеб и неприятности от тебя сплошные.

15.

ЛЕОНОВ МИРНО СПИТ НА ДИВАНЕ.
ВИНОГРАДОВ КУРИТ.
НОЧЬ СЕГОДНЯ КАКАЯ-ТО ОСОБЕННАЯ.
НЕОБЫКНОВЕННО ЗВЕЗДНАЯ.
В ТАКУЮ НОЧЬ ХОРОШО ПИСАТЬ СТИХИ.
ПЛОХИХ СТИХОВ В ТАКУЮ НОЧЬ НАПИСАТЬ ПРОСТО НЕВОЗМОЖНО.
И ЧТОБЫ ОБЯЗАТЕЛЬНО ОНИ БЫЛИ ПРО ЛЮБОВЬ.
ПРО САМУЮ БОЛЬШУЮ В МИРЕ ЛЮБОВЬ.
ТАКУЮ, КАКОЙ ЕЩЕ В ПОМИНЕ НЕ БЫЛО!
ВИНОГРАДОВ ТУШИТ БЫЧОК В ПЕПЕЛЬНИЦЕ И ИДЕТ СПАТЬ.
В ЕГО СЕРДЦЕ РОЖДАЮТСЯ СТИХИ.
ТЕ САМЫЕ, ЛУЧШИЕ НА СВЕТЕ, КАКИХ ЕЩЕ В ПОМИНЕ НЕ БЫЛО.

16.

НА «ПУШКИНСКУЮ» ВИНОГРАДОВ ПРИХОДИТ СВЕЖЕВЫБРИТЫМ, ПАХНУЩИМ ДОРОГИМ ФРАНЦУЗСКИМ ОДЕКОЛОНОМ.
БОЛЕЕ ТОГО, ОН НЕ ВЫПИЛ С УТРА НИ ГРАММА СПИРТНОГО.
ЛЕОНОВ НЕ ОДОБРИЛ СТАРАНИЙ ДРУГА.
-Много чести для какой-то прошмандовки, - фыркнул Леонов и открыл бутылку пива.
-Ты так ничего и не понял, Серега, может, именно она несет в своих черных лапках факел, пылающий зеленым огнем. Факел, который зажжет в моей душе огонь великой любви, - пояснил ему Виноградов.
-Все равно.
-Успокойся, пива выпей, книжку почитай. Ты, кстати, матери звонил, а то она тебя по всем моргам уже небось ищет?
Леонов потускнел лицом.
-Позвоню. И еще… Ты мне денег оставь, баксов пятьдесят…
-Зачем тебе так много?
-Схожу в магазин, еды нормальной куплю, а то у тебя в холодильнике пусто как-то…
Виноградов выдал Леонову тысячу рублей, и со спокойной душой поехал на встречу.
И вот он стоит, прислонившись к колонне. Суетливые пешеходы проходят мимо, не замечая светящегося лица Виноградова. Он даже предполагает, что все они, эти серые, забравшиеся в колодец собственных проблем людишки, завидуют ему, окрыленному невиданным до сих пор чувством.
Виноградов поправляет прическу и, щурясь, высматривает в толпе ее. Смуглую нимфетку. Не исключено, что она даже симпатичная…
Кто-то со спины трогает Виноградова за локоть. Виноградов оборачивается. Ретроспектива его мечтаний прервана. Перед ним низкорослая, коротконогая девочка. Ее ногти выкрашены в черный цвет, на широкий лоб спадает черная же челка. Она одета в серый балахон, капюшон которого венчают плюшевые заячьи уши.
-Ты Антон? – спрашивает зайчик. – Я – Дарья.
Она не такая, как Саня. Белая.
-Я тебя сразу узнала, брат сказал, что ты на тюленя похож. Взгляд такой же бессмысленный.
-В первый раз меня с тюленем сравнивают, - бормочет Виноградов.
-А раньше с кем сравнивали? С козлом?
-Почему сразу с козлом?
-Ладно, давай без лирики. У нас какой план действий?
-Саня сказал…
-Насрать, что он сказал. Я слышала, тут недалеко место одно есть. Театр - не театр… Модное. Я карту из Интернета даже распечатала.
В доказательство этого Дарья вынимает из кармана вчетверо сложенный листок.
-Тогда пойдем в твой театр.
Они едут по эскалатору, потом выходят на улицу.
-Дай сигарету, - говорит Дарья.
Виноградов колеблется.
-Я совершеннолетняя, мне можно.
Они раскуривают свои сигареты.
-Судя по карте, нам идти-то всего ничего…
-Тогда пошли.
Они долго идут дворами, вдруг Дарья делает жест рукой. Стоп!
-Здесь, - говорит она.
Виноградов присматривается к вывеске, болтающейся на одном шурупе у входа в жилое здание. На ней черными буквами значится: «ТЕАТР», и ниже что-то заскорузлыми, пухлыми буквами.
Кажется «Клумба» или «Тумба»…
На входе квадратного вида охранник требует триста рублей за вход. Виноградов расплачивается. Доллары он поменял заблаговременно.
-У нас тут с отоплением проблемы, так что можете не раздеваться, - предупреждает охранник.
В небольшом, прокуренном зале тесно, зрителей битком. На сцене в горячке мечутся трое явно молодящихся актеров. Судя по стойкому аромату матерщины, лицедеи изображают школьников или, по крайней мере, студентов первых курсов. В отличие от большинства академических театров, публика, стоящая у сцены, активно распивает спиртное и даже вступает в диалог с актерами.
Виноградов в пол-уха прислушивается к происходящему на сцене.
-Новое искусство, - лепечет Дарья.
-Это ты про мат? – спрашивает Виноградов
-Не только…
-Всегда говорил, в нашей стране слово «жопа» всегда звучало актуальнее, чем «Родина», - думает Виноградов.
Тем временем истерия на сцене достигает своего пика. Актеры начинают биться в конвульсиях и кататься по сцене. Один из них даже снимает со спины ранец и с размаху заряжает им по голове своему партнеру.
Из ранца льется что-то жидкое, по консистенции похожее на дерьмо.
-Говно! Говно!- упоенно визжит одна из зрительниц.
Актеры раскланиваются и уходят за кулисы. Зрители аплодируют. Видя, что Дарья не отстает от них, Виноградов также дарит лицедеям порцию оваций.
Между тем на сцену выползает помятый мужичонка с трехдневной щетиной, внешне напоминающий спившегося учителя физкультуры. Мужичонка чешет яйца и прокуренным баритоном сопит:
-Знаете, я вчера проходил мимо одного кафе… Ну, такое невзрачное кафе, казалось бы, которое не должно было привлечь мое внимание. И тут я ощущаю на себе чей-то пристальный взгляд. Женский взгляд. То есть я после осознал, что смотрела именно женщина, но тогда… - он закуривает. – Я повернулся. Она смотрела на меня большими карими глазами и улыбалась… Знаете, просто улыбалась. И я тоже ей в ответ улыбнулся. Так просто, без какого либо умысла. Ведь как хорошо бывает просто улыбнуться… Вот вы… Да, да, именно вы. Вам приходилось испытывать подобное? Нет? А я, честно говоря, по несколько раз на дню ловлю улыбки. Просто иду в толпе, вижу симпатичное лицо и улыбаюсь… Конечно, не всегда получаю в ответ то же самое, но когда, улыбка взаимная, почему-то вспоминаю детство. Детство, когда мама варила варенье, и его запах разлетался по всей коммуналке. Детство, когда я бегал к соседям за солью, когда каждую неделю к нам приходили сослуживцы отца, от которых пахло «Шипром» и коньяком, и кто-то из них обязательно дарил мне леденец…
Виноградов не в восторге.
-Слушай, - говорит он Дарье, - ты здесь постой, а я поищу, чем горло промочить…
Она отвечает молчаливым согласием.
Бар Виноградов находит тут же. Цены аховые, но ему все равно, за все платит Саня. Виноградов сразу берет бутылку мартини и четыре картонных стаканчика. На всякий пожарный.
Среди публики много студентов, но есть и старперы. Обычно в такие места ходят гомосеки, но их Виноградов не наблюдает.
На ходу вскрыв бутылку, Виноградов делает мощный глоток и идет к Дарье. Она по-прежнему стоит на том же месте.
-Держи, - он наливает ей мартини.
Она пьет медленно, маленькими глотками. Виноградов сминает свой стакан и прячет его в карман.
Он пьет прямо из ствола.
-В институте я любил одну девушку, а она меня не любила, - продолжает сопеть мужик на сцене. – Казалось бы, что в этом такого – взять и полюбить другого человека, правда? А для нее – это трудно… Она ни разу не любила раньше, а я страдал… А она: «Не люблю! Уйди!». И я уходил, чтобы потом вернуться… Я, может быть, и хотел уйти, а не мог. Такая вот любовь… А детские игрушки? Ведь у вас были детские игрушки, правда? Моей любимой был большой деревянный самосвал с разноцветными кубиками… А санки? Это сейчас для нас санки – так, фигня, а тогда – это были САНКИ! У меня со спинкой были, с алюминиевой… Мальчишки тогда считали, что алюминиевая спинка – это для девочек… Так я отверткой и плоскогубцами спинку отодрал. И в хоккей мы играли, только без коньков. Клюшка у меня была чехословацкая, а шайба наша. Черная, тяжелая. Наши шайбы лучше всего были…
Аплодисменты.
Мужик присаживается на сцену, свесив вниз ноги:
-Я знаю о вас ВСЕ… Да-да… Все, я многое повидал… Видел очень многое и ЗНАЮ О ВАС ВСЕ. ВСЕ! Вы, конечно же, не верите, но это так. Вот я выхожу на сцену, а сцена – это знаете… Да… Я вижу вас! Понимаете – ВИЖУ! Я чувствую ваше дыхание, чувствую ваши взгляды… Восторженные, недоброжелательные… Разные… Вы все разные, но для меня вы один человек. Публики нет, есть зритель. Да. Я вижу вас, вы видите меня. Я говорю вам – ТЫ. Ты - мой зритель. И я люблю тебя, я тебя ненавижу, но ты… Ты - мой зритель. Я - уши, потому что я слушаю, но вы не говорите… Говорю я, я говорю о вас… Потому что я знаю… А ТЫ… ТЫ – МОЙ ЗРИТЕЛЬ. И Я ПОКАЖУ ТЕБЕ…
-Тебя не заебло еще? – обращается к Виноградову Дарья.
Виноградов удивлен.
-Я думал, что тебе нравится…
-Ни капли, ерунда какая-то. Я думала, круче будет…
Виноградов пожимает плечами.
-Богема.
Она залпом допивает свой напиток.
-Давай смоемся отсюда?
-Куда? - спрашивает Виноградов.
-По хуй, главное, чтобы без «богемы»… К воде хочу.
-Это можно.
Они берут такси и едут на Речной вокзал.
Холодно.
Виноградов не взял шапку, он поднимает воротник пальто. Мартини они выпили еще в такси.
По пути к пристани Дарья предлагает купить еще выпить и пожрать.
-Слушай, я твоему брату обещал… - виновато произносит Виноградов. – Если что не так будет, он же убьет меня.
-Не убьет, - уверенно говорит Дарья.
-Точно?
-Тогда покалечит…
-Это он может…
-Но я совершеннолетняя… - вслух размышляет Дарья.
-А равноправие у нас прописано в Конституции, - вторит ей Виноградов.
-Демократия, толерантность…
-Мир, дружба, жвачка. Твоя взяла, только не напивайся.
В магазине Виноградов берет бутылку дорогого армянского коньяка.
-А тебе что взять? – спрашивает он у Дарьи.
-«Виноградный день».
-А что это?
-Пойло такое химическое в полторашках. Дешевое и башню сносит капитально.
-А может что-нибудь другое? Деньги у меня есть.
-Нет, хочу «Виноградный день».
Виноградов также приобретает несколько пакетов с чипсами, три плавленых сырка, каких-то жевательных конфет и большую бутылку «Пепси».
На набережной еще холоднее.
Виноградов открывает бутылку и делает глоток. Дарья тоже вскрывает свою бутылку и начинает пить.
-Хочешь попробовать? – она протягивает полторашку Виноградову.
Виноградов осторожно отпивает из бутылки.
-Какая гадость! – ворчит он.
-А мне нравится, - говорит Дарья, – не знаю даже, почему. Даже когда деньги есть, все равно эту муть пью. Просто нравится.
-Бывает.
-А как будет Антон… ээээ… уменьшительно-ласкательно? – интересуется Дарья.
-Тоша. А ты меня уменьшить хочешь или приласкать?
-Не то и не другое, - фыркает Дарья.
-Почему так?
-А ты меня клеишь?
-Нет.
-Я что тебе, не нравлюсь?
-Не то чтобы, просто нельзя мне тебя клеить.
-Саню боишься?
-Боюсь.
-Таких, как он, все бояться.
-Это точно.
Дарья просит у Антона сигарету.
-Вообще, Саня мне не родной брат, точнее даже не брат. Мы в Омске познакомились. Он раньше туда часто по делам мотался. По делам. А я в школе училась… Меня мать воспитывала. Она врач, часто в ночную смену работала, так что у меня полная свобода была. Все одноклассницы завидовали. Шлялась везде, водка, мальчишки… Мать сначала воспитывать пыталась, а потом плюнула. Бесполезно. Она мне слово ,я - три. Она – «нет у меня больше дочери». Я – «пошла на хуй». Она – «зря я аборт не сделала». Я – в ванной вены режу. Весело, в общем. А потом Саня появился… Была какая-то вечеринка. Друзья-художники организовали, типа выставка-пьянка. Народу много, водка, трава… Я там в первый раз экстази попробовала. Забалдела сразу. Помню, прет меня, улыбка на всю рожу. Всех люблю. И тут вижу он. Саня. А мне сразу интересно стало, я раньше никогда с черным не зажигала. Подошла и в засос его сразу поцеловала. Я говорю: «Меня Дарья зовут», а он: «А меня, Саня». Мне сразу дико смешно стало. Саня. Если бы его звали Матумба или там Джон, то это нормально… Негр Матумба… А тут Саня. Потом поехали на какой-то флет. А утром он мне сказала, что через неделю вернется и телефон спросил. Я, конечно, не поверила, а он вернулся. С розами. Романтика. Потом еще приезжал. Я тогда уже школу бросила, а Саня заставил доучиться. И подготовительные курсы потом в институт оплатил. Я сейчас на первом учусь – на экономиста… А он уже реже приезжает, чаще деньги шлет. Ну, созваниваемся иногда. А после того раза мы больше не спали, прикинь? Зачем я ему? Хуй поймешь. А в Москве у него никого нет. В смысле женщины. Это точно.
-Занятная история, - говорит Виноградов.
Виноградов чувствует, что коньяк не идет и решает повременить со следующим глотком.
-Слушай, Даша… Ой, прости, Дарья, давно у тебя хотел спросить…
-Правда что у негров огромные хуи и что ебливые они, как черти? – предвидит Дарья.
-Ну, да.
-Все вы, мужики, предсказуемые, - вздыхает она. – Успокойся, ничего особенного. Хуй как хуй, только черный. А насчет ебливости - это к китайцам…
-Странно, я всегда полагал, что узкоглазые в этом деле доходяги…
-Враки это. У них даже наука такая есть, «Дао любви» называется. Так вот по этой самой науке мужчина должен в первую очередь удовлетворить женщину, а уж потом себя. Более того, по их мнению, мужик должен как можно реже кончать…
-Это зачем же?
-А затем, чтобы потом не лупить тупые отмазки, - Дарья начинает изображать мужской голос. – «Дорогая, я что – автомат? Я не могу так сразу!».
Виноградова уже не тошнит. Он распечатывает плавленый сырок «Волна» и почти целиком запихивает его в рот.
-Ой, забыл тебе предложить, - с набитым ртом говорит Виноградов.
-Забудь. У меня аллергия на лактозу.
Виноградов методично пережевывает сырок.
-А татары? – спрашивает он, расправившись с «Волной».
-Что татары?
-Мне говорили, что татары тоже о-го-го…
-Пьянь твои татары. Те же русские, только выебонов еще больше.
-Понятно.
Виноградов целиком и полностью удовлетворен ее ответом.
-Слушай, а объясни мне такую вещь, - спрашивает Дарья.
-Какую?
-Почему всем мужикам нравятся бабы с большими сиськами?
-Почему это всем? Мне не нравятся.
-Не о тебе разговор, - говорит Дарья. – Я про большинство…
Виноградов задумывается.
-Если в глобальном смысле, то это скорее подсознательное стремление к стабильности. Чем больше сиська, тем больше в ней грудного молока…
-А если без глобальности?
-Большие сиськи – это пиздато!
Виноградов поднимает газа вверх. На черном небе почти нет звезд.
-Скоро декабрь, - говорит Дарья.
-И что? – Виноградов распаковывает новый сырок.
-Ну как же. Зима. Новый год.
-А, ну это да…
-Мандарины, шампанское, Дед Мороз.
-Повышение тарифов на проезд, запой…
-Не любишь Новый год?
-Почему же, люблю, но без фанатизма.
Виноградов доедает сырок и вытирает рот ладонью.
Теперь можно и выпить.
-Я раз Новый год в лесу справлял, в Подмосковье, - рассказывает он. - Нарядили живую ель, хороводы плясали, песни пели, а потом я в лесу заблудился. Пьяный был. На помощь звал, результат нулевой. Все перепились просто наглухо, не слышали меня. Уже совсем отчаялся, как, смотрю, ежик идет по стежке…
-Так, подожди, - останавливает его Дарья. – Какой такой ежик? Они же вроде зимой спят, как медведи?
-Ну, я о чем и толкую… Ежик зимой! Думаю, неспроста это.
-Типа, знак свыше? – спрашивает Дарья.
-Вот-вот, знак свыше. Знамение. Я - за ежиком, он - от меня. Я - за ним, он - от меня. Так он меня и вывел.
-И на прощанье рукой помахал… - скептически добавляет Дарья.
-Не веришь? – спрашивает Виноградов.
-Нет.
-Ну и не надо.
-А я на Новый год в Европу хочу, - говорит Дарья, - в Италию или во Францию.
-Был я в вашей Италии, ничего хорошего, - врет Виноградов. – Все то же, что и у нас. Даже «Балтику» в магазинах продают. Не везде, конечно, но продают. Факт.
-Тебе бы все о водке…
-О пиве.
-Какая разница. Посмотри на себя, ты уже еле на ногах держишься.
Вспышка здравого смысла, озарившая затуманенное алкоголем сознание, говорит Виноградову, что без посторонней помощи он доберется разве что до ближайшего отделения милиции.
-Точно. Слушай, ты мне до дома не поможешь добраться?
Дарья смеется.
-Нет, ну ты нахал.
-Так что?
-Значит, Саню уже не боишься?
-Еще как, но также за себя боюсь. А себя я больше люблю, чем Саню… Вернее, я его совсем не люблю, боюсь только.
Дарья вздыхает.
-Сам идти-то можешь?
Виноградов делает глоток из ствола.
-Могу. Но думаю, что это явление временное.

Продолжение следует.