Начало здесь: http://www.gonduras.net/index.php?a=4809  

http://www.gonduras.net/index.php?a=4813  

http://www.gonduras.net/index.php?a=4818  

http://www.gonduras.net/index.php?a=4824  

http://www.gonduras.net/index.php?a=4827  

http://www.gonduras.net/index.php?a=4836  

http://www.gonduras.net/index.php?a=4843  

http://www.gonduras.net/index.php?a=4858  

http://www.gonduras.net/index.php?a=4883

http://www.gonduras.net/index.php?a=4888

18 Cаша

Дима был сдержан, холоден и спокоен. Впрочем, за тщательно демонстрируемой внутренней невозмутимостью скрывались злость и раздражение. Он ощущал, как мир оскалился на него подобно бездомному псу, бросающемуся от голода на каждого встречного. Порой он мечтал о том, как можно было вернуть все назад, выйти на старую работу, которую он только уйдя из института, понял, что любил, приходить домой в одно и то же время, будучи уверенным в том, что дома его с нетерпением ждет жена, которая, едва он повернет ключ в замке, тут же бросается разогревать ужин. Конечно он поступил как последний подлец, оставив Сашу с дочерью без денег, практически бросив их на произвол судьбы. На самом деле он поступил так только потому, что не мог пойти наперекор Андрею, потребовавшему , чтобы в целях непонятно зачем выдуманной им конспирации он в течении месяца не поддерживал связи с домом. Как бы там ни было, заниматься бизнесом он решил исключительно ради благополучия семьи, а значит …Впрочем, Дима сам прекрасно понимал, что на этом месте что-то в его рассуждениях дает сбой. Когда же он предпринимал слабые попытки вникнуть в это поглубже, всякий раз кто-то внутри него этаким пакостным голосом дребезжал: «Ну подлец я, сволочь, и что дальше-то? Между прочим, я совсем не виноват в том, что у жены появился кто-то, кто позволяет себе звонить посреди ночи. И вообще…»
За «вообще» следовала целая цепочка обвинений, выдвигающейся неверной жене и естественно усиливающихся ощущением собственного превосходства. Парадоксально то, что в глубине души Дима был совершенно уверен в том, что у Саши и в мыслях не было изменять ему в привычном значении этого слова. И все же он ощущал, что имеет полное право обвинять ее в измене.
После целого дня работы на компьютере голова трещала, а тело сделалось ватным. Сбор информации, которым он по поручению Андрея занимался уже неделю, чрезвычайно утомлял. Быть может, если бы он представлял себе, зачем Андрею понадобились эти бесконечные подробные списки строительных фирм Петербурга, работа бы не казалась столь тупой и монотонной. Но Андрей не любил вдаваться в подробности. Так был с самого начала. Кроме того, он заранее предупредил Диму, чтобы тот не задавал лишних вопросов. Дима и не задавал, решив искать ответы сам, все глубже погружаясь в мутную воду теневого бизнеса. Сегодня Андрей, весь день выглядевший особенно возбужденно, перед самым уходом домой сунул ему конверт – именно сунул, а не дал, подложив под клавиатуру компьютера – в котором было пять тысяч. Торопливыми буквами на конверте было выведено «премиальные», что само по себе исключало дальнейшие комментарии.
Выйдя из метро, Дима внезапно остановился, объятый только что пришедшей ему в голову мыслью: на эти деньги он может купить себе мобильный телефон, без которого нынче трудно представить себе существование современного человека. Конечно он сможет позволить себе только недорогой аппарат, но это не имеет никакого значения…
Саша встретила его в прихожей. Всю неделю Дима появлялся домой, когда они со Светкой уже спали. Тогда заспанная жена молча ставила чайник, разогревала ужин и тут же уходила спать.
- Аврал закончился? – участливо спросила Саша.
- А с чего ты взяла, что он был?
- Ты сам так говорил, приходя домой ночью.
Опять эти раздраженные интонации. Можно подумать, что он в чем-то перед ней виноват.
- Светка где?
- Рисует. – Пожала плечами Саша.
- Почему меня не встречает?
Сняв ботинки, он направился в комнату. Девочка даже не повернулась при виде отца.
- Привет! – он поцеловал ее в макушку.
- Здравствуй, папа! – едва скользнув по нему взглядом, бросила Светка.
- Красиво получается. А откуда у тебя такие карандаши? – показал он на огромную коробку с красками, фломастерами и карандашами и еще целой горой канцелярских принадлежностей.
- Баба Валя подарила.
- Баба Валя? А кто это такая?
- Это Никина мама, – Вмешалась Саша. – Помнишь, я говорила тебе, что оставляла с ней Светку, когда ездила в Москву.
- А почему она дарит нашей дочери такие дорогие подарки? И ты зачем это взяла?
Саша молча пожала плечами, а Светка закрыла своими крошечными ручонками коробку, испуганно глядя на отца. От взгляда детских глаз ему стало не по себе.
- Да ты что, маленькая? Неужели ж я у тебя заберу твои игрушки? Смотри-ка что есть у папы!
Он достал из кармана мобильный телефон.
- А давай-ка позвоним маме!
Светка была в восторге от возможности разговаривать по телефону с мамой, находящейся в это время на кухне. Однако, следуя детской логике, она почему-то решила, что этот телефон папа решил подарить ей и закатила страшную истерику, когда Дима забрал его у нее.
- Ты подарил, а теперь забираешь, - капризничала девочка, катаясь по полу. – Ты –плохой. Не люблю тебя!
Выхватив аппарат из ее рук, Дима, сжав руки, вплотную подошел к Саше.
- Ты тоже считаешь, что я плохой? Скажи, ну скажи, что я сволочь? Что ж ты молчишь? А? Ведь я оставил вас без денег и уехал, ну скажи, скажи, что я – гад!
- Дима, прошу тебя, успокойся!
Хлопнув дверью, он вылетел из квартиры, оставив хнычущую Светку и пребывающую в полной растерянности Сашу.
Успокоив дочку, она достала портрет Морозовой, присланный ей сегодня Сильвестром и внимательно всмотрелась в красивое лицо молодой боярыни. Выполненное неизвестным художником, изображение завораживало, приковывало к себе взгляд.
- Свет, посмотри, похожа тетя на маму? А?
Девочка подошла ближе.
- Не-а, - Протянула она, - Ты добрая и грустная.
- Маленькая моя! – Саша обняла дочку и долго целовала ее в головку с жидкими светлыми волосами.

…
К тому времени, как Саша решила позвонить Нике, они не виделись вот уже как две недели. Ника, сославшись на то, что едет в командировку, отменила их встречи на теннисном корте, пообещав вернуться дней через пять – максимум через неделю, и тут же перезвонить. Но звонка все не было.
- Саша? – голос Ники отчего-то выразил легкое недоумение.
- Звоню узнать, все ли у тебя в порядке.
Отчего-то последняя фраза вызвала у нее раздражение.
- Все как всегда, - бросила Ника, явно не желая поддерживать разговор.
- Что ж, хорошо! Ну пока! Звони!
- Постой. Мы так и не договорились, когда встречаемся на корте. К тому же мне нужна твоя консультация.
- Консультация? – удивилась Саша.
- Ну да, профессиональная консультация. При встрече все объясню.

Нике долго пришлось втолковывать подруге, что любой исторический персонаж может быть брэндом для продвижения продукции на рынке. В голове Саши плохо укладывалось, что имя боярыни Морозовой может привлекать внимание покупательниц элитных косметических средств – вопрос состоит исключительно в правильной подаче материала. Ника снисходительно улыбалась: ее подруга явно отстала от жизни, впрочем, ее простодушность и наивность была довольно трогательной.
- Я хочу, чтобы ты поняла, что все определяется исключительно красивой упаковкой. Сама подумай: кому нужна грязная морковка с грядки – стоить она будет копейки, а если ты ее почистишь, завернешь в красивую упаковку, а то и запечатаешь в вакуум, при этом сверху подпишешь, что она является экологически чистым продуктом да к тому же с повышенным содержанием каких-нибудь витаминов, получается совсем другое дело.
- Понимаю, но... При этом ты не присваиваешь морковке человеческих качеств . Она так и продолжает оставаться морковкой, быть может…
- Сашка, Сашка, ты – идеалистка, - Ника досадливо махнула рукой. Главное – это в той или иной мере реализовать поставленную цель. А в нашем случае цель – новая торговая марка. К тому же ты не станешь отрицать, что человек постоянно руководствуется соображениями симпатии и антипатии. Именно это сплошь и рядом и определяет его выбор. Ты ведь не будешь покупать молоко, на упаковке которого нарисованы какие-нибудь страшилища. Даже если оно имеет отменный вкус, ты приобретешь упаковку, более симпатичную на вид. А теперь представь себе: ты приходишь в парфюмерный магазин, а там стоит элегантный флакончик с духами, надпись на котором гласит «Боярыня Морозова» или того лучше « Старинное гадание». А рядом – небольшой рекламный проспект, в котором в незатейливой манере сообщается, что фирмой-производительницей раскрыт секрет использования натуральных благовоний, бывший популярным в царских кругах еще в 17 веке и так далее и так далее.
Ника замолчала, уставившись на растерянную Сашу.
- Я действительно во всем этом ничего не понимаю.
- О Господи! Да разве от тебя требуется что-нибудь понимать! Я всего лишь прошу у тебя проконсультировать меня. Между прочим, консультация платная. Полагаю, лишние деньги тебе не помешают!
- Ты с ума сошла, Ника! О чем ты говоришь!
- Вот! – Ника вытащила из бокового кармана своей спортивной сумки конверт и протянула его Саше. – Держи! Здесь пятьдесят евро – стандартная стоимость консультации. Здесь пожалуйста распишись. Кстати, мне будут нужны твои паспортные данные. – Если у нас пойдет дело, следующий гонорар будет повнушительнее.
- Ника, но я !
- Итак, я тебя слушаю. Выкладывай все, что знаешь о Морозовой и все, что в той или мере с ней связано. У нас сорок минут. После этого я должна ехать в парикмахерскую.

После садика они долго гуляли со Светкой. Весенний вечер выдался не по городскому радостным и светлым, и возвращаться домой совсем не хотелось. Подходя к дому, они увидели Диму, выходящего из подъезда. Девочка ринулась к отцу, довольно холодно поцеловавшему ее и буквально набросившемуся на жену с упреками:
- Где ты была? Я волновался!
- Мы гуляли, Дима, - спокойно ответила она. – Погода сегодня на удивление хорошая.
Он досадливо махнул рукой и направился в противоположную от них сторону.
- Постой, ты куда?
Он не ответил, лишь, махнув рукой, ускорил шаг. Саша прекрасно отдавала себе отчет в том, что их брак трещит по всем швам. Однако ее не покидало ощущение того, что это происходит не с ней, а посторонним человеком. Та жизнь, что вела она на протяжении нескольких лет, и что все это время казалась ей единственной, становилась теперь все более нереальной. Порой, будто очнувшись от глубокого сна, Саша испуганно ловила себя на этом ощущении, но с каждым разом относилась к нему все спокойнее. Равнодушие, холодное равнодушие к происходящему, подобно туману сглаживало контуры того, что дотоле составляло едва ли не основное содержание ее жизни, теперь воспринимаемой ею чужой и даже непонятной.
Димина сумка валялась на полу в прихожей, судя по всему в раздражении отброшенная в сторону своим владельцем. Саша приподняла ее, чтобы отнести в комнату, но сумка оказалась неожиданно тяжелой. Выскользнув у нее из рук, она упала и раскрылась, обнаружив свое содержимое. Несколько увесистых пачек бумаги, каждая из которых была завернута в отдельных пакет, предстали перед ее взором. Поддавшись любопытству, Саша открыла верхний пакет и просмотрела бумаги. Какие-то числа, графики, расчеты, совершенно непонятная бухгалтерия. Впервые ей показалось странным то, что она не имеет даже самого приблизительного впечатления о том, чем занимается ее муж. Надо будет обязательно сегодня же поговорить с ним!
Внезапно Саша ощутила невесть откуда воявившуюся в ней острую волну жалости. По всей видимости он совершенно зря согласился перейти на эту новую работу. Конечно, денег у них стало побольше, но Дима стал до крайности раздражителен, замкнут да к тому же и выглядит совсем больным. Она же вместо того, чтобы как-то поддержать мужа, вообще отошла в сторону.
Дима вернулся вскоре после того, как она уложила спать Светку.
- Прогулялся? Сегодня действительно хорошая погода. – ощущая свою вину перед ним, она пыталась хоть как-то исправить положение.
Дима молча вымыл руки и включил телевизор.
- Давай поужинаем вместе. Я ждала тебя. Еще ничего не ела.
- Я не голоден, спасибо! Дим, ну давай, не дуйся! Пойдем, А?
- Я не дуюсь!
Вот так рассыпаются в прах благие намерения. Саша пошла на кухню и принялась в одиночестве пить чай. Повинуясь закипающему внутри нее раздражению, она порывисто встала и направилась в комнату.
- Слушай, а что у тебя за бумаги в сумке?
Казалось, она ошпарила его своим вопросом. На мгновение он весь сжался, после чего, подобно туго скрученной пружине, выпалил:
- Ты, ты копалась в моих вещах?
- Я просто хотела переставить сумку, а тут из нее начали вываливаться бумаги.
- Вываливаться? Да ты знаешь, кто ты?Ты…Ты…Он задыхался от ярости, казалось, готовясь вот-вот ударить ее. Да ты…
- Дима, успокойся. Ничего не случилось. Я не прочитала ни строчки из твоих секретных материалов. Я видела лишь стопки бумаг, и все. Честно говоря, мне и в голову не приходило, что ты что-то так тщательно скрываешь от меня…
- Никогда не трогай моих вещей! Слышишь, никогда!
- Хорошо!
Она вернулась на кухню вновь уселась за стол.

Он наблюдал за встревоженным лицом сидящей за столом молодой женщины, с интересом прислушиваясь к той вибрации, что сейчас излучала она. Впрочем, интерес быстро сник. Блекло и неинтересно. Сколько еще земного времени понадобится этой душе, чтобы только подойти к той грани, за которой приоткрывается возможность осознания столь простой формулы «я есть». Бывает, впрочем, что озарение наступает внезапно, тогда человек может попасть в лузу шанса, повториться которому еще раз, быть может уже и не придется. Во тьме идет человек. Не потому ли, чтобы возненавидеть ее, когда узрит свет истинный?..
…
Душа молчит; ее голос слишком тих по сравнению с голосом разума, интеллекта. И чем более самодоволен и экспансивен интеллект, тем тише душа…Иногда кажется, что настанет миг, и ее голос затихнет навсегда.
Поначалу Ангела удивляло то, что люди абсолютно равнодушны к самим себе. Их интересует все что угодно, только не они сами, однако при этом все выглядит именно так, будто бы каждый сам представляет для себя ту точку отсчета, от которой и разворачивается мир. Если бы не это равнодушие…
Он обрывал себя, раздражаясь собственными невесть откуда появляющимися сетованиями на людскую природу. Не ангельское это дело; да и с позиции человеческой абсолютно бессмысленное…
Испытывая ностальгию по небесам, миру горнему, ностальгию, внедренную в само естество человека подобно вирусу и проявляющуюся то сильнее, то слабее, человек вглядывается в даль небес, следя за движением облаков, благоговейно наблюдая, как на черном бархатном небосводе затепливаются свечечки звезд. Крик души, устремленной горе, выливается в пронзительные стихотворные строки, мощные аккорды симфоний или запечатлеваются вдохновенными мазками, оживляющими живописные полотна. Порой крик сливается с шепотом горячей молитвы Создателю или просто застывает драгоценным кристаллом, излучение которого будет еще долго согревать озябшую душу. Для Ангела, кому небесный дом был открыт постоянно, ностальгия была иной: он скучал по земле, опрокинутому на планету небосводу, предстающему с Земли таким далеким и непонятным. Впрочем, слово «скучал» лишь весьма и весьма приблизительно описывало то состояние, что испытывал он, думая о суетливом прибежище людей. В сложном составе ностальгических чувств наиболее сильно выступало сожаление.
Утверждающий, что его ничего не может заинтересовать по-настоящему, лжет. Единственное оправдание этой лжи состоит в том, что он может лгать неосознанно: невидимые нити интереса надежно скрепляют внутреннюю реальность каждого. Если строчка нарушается, это скорее всего свидетельствует о сумасшествии, впрочем, быть может, и достаточно безопасном. Но наиболее опасной разновидностью сумасшествия является состояние, когда собственная реальность скрепляется чужими нитями. Нитями позаимствованными: украденными, взятыми напрокат или принятыми в качестве дара – в сущности, безразлично. Ангел любил перебирать нити – лучи просто так, ради собственного удовольствия. Единый свет, беспрестанно дробясь, образует бесчисленное множество цветов, которые, сливаясь друг с другом , дают жизнь все новым и новым оттенкам. И каждая нить хранит память о свете.

На душе Александры было неспокойно. Она все сидела, уткнувшись локтями в стол, застывшая и неподвижная. Тревога была неоформленной, как, впрочем, и любая тревога, отдавала привкусом горечи и обиды. Ангел встал за самой спиной, слегка коснувшись крылом ее плеча. Лицо женщины посветлело. Повинуясь неясному порыву, она легко встала и подошла к окну, всматриваясь в рассеянную огнями фонарей городскую темноту.

19 Ника

Она не ожидала такой реакции; она, которая совершенно искренне полагала, что уже никогда не сможет ни в кого влюбиться. Впрочем, чувство, вспыхнувшее у Ники столь внезапно, трудно был назвать любовью – легкое помешательство – это слово подходило как нельзя более.
Первые три дня по возвращении из Калуги она будто существовала в полусне, блаженном забытьи, в котором все обычные дела выполнялись совершенно автоматически, без всякого ее участия. Та невидимая связь, что возникла между ней и Сильвестром, была для Ники реально ощутима, ощутима настолько, что даже его отсутствие рядом с ней нисколько не омрачало ее нынешнего состояния. Впрочем, продолжалось это недолго.
Ночью четвертого дня она внезапно проснулась, разбуженная четкой неясно откуда появившейся мыслью: Почему он до сих пор не звонит? Ведь прошло уже целых три дня, и он обещал позвонить сразу же, как только разберется с делами.
Часы показывали ровно пять. Ника набрала домашний номер Сильвестра. Сонный голос его жены, уже знакомый ей, вызвал сильную волну раздражения, выступившую резким диссонансом в настроении последних дней. Ревность, ранее знакомое ей лишь понаслышке чувство, тысячью тонюсеньких иголочек впилось в нее, причиняя жгучую боль.
Я влюбилась? Боже, какая чушь! Уже давно известно, что если зрелая женщина решается на роман, он должен быть во всех отношениях приятным, и ни в коей мере не причинять беспокойства. В конце концов она уже давно не девчонка, чтобы поддаваться бессмысленным страданиям.
Благоразумные доводы разума, однако, так и оставались не услышанными. Сделав несколько кругов по комнате, Ника вопреки обыкновению закурила. Ароматный дым дорогих сигарет немного успокоил ее; шквал разбушевавшихся эмоций улегся, уступив место жесткой, как сейчас казалось ей самой, логике. Для Сильвестра то, что казалось ей романом, было не более чем мелкой интрижкой, небольшим любовным приключением, каких в арсенале его похождений наверняка насчитывалось никак не меньше десятка. И, между прочим, с самого начала она воспринимала происходящее именно таким образом, что ее вполне устраивало. Однако сейчас стало очевидно, что развитие сценария вышло их под контроля, точнее говоря, ее саму это самое развитие перестало устраивать. В этом месте цепочка рассуждений запутывалась, образуя нечто наподобие мертвой петли.
Потушив сигарету, Ника снова легла, пытаясь уснуть, но сон, парализованный волнами то набегающей, то отступающей тревоги, все никак не приходил к ней. Измученная бессонной ночью, Ника рано отправилась на работу, в надежде в отвлечься от неуемного беспокойства. День тянулся вяло и нудно, вызывая раздражение, все накапливающемуся подобно медленно действующему яду.
Наконец она все же решилась и позвонила Сильвестру.
- Привет!
- Привет! Рад тебя слышать. Как настроение? – его голос показался никенарочито бодрым.
- По разному, - вслушиваясь в невидимое глазу протянувшееся между ними пространство, ответила Ника. – Нашел наездчиков?
- Кого? Кого? – удивленно переспросил Сильвестр.
- Как кого? Тех, кто устроил погром в твоем кабинете.
- Нет. Пока нет.
Голос Сильвестра был абсолютно спокоен. Быть может, никакого погрома вовсе и не было?
- Ну хоть что-то прояснилось? Оценили ущерб?
- Можешь себе представить, пока по-прежнему ничего неясно. А ущерб в конечном счете можно свести у ремонту: заляпали стены краской, разбили кое-что. Расскажи лучше о себе.
- Обо мне? Да все по-прежнему. Правда проект идет довольно вяло. Один наш общий знакомый обещал помочь, да не помог.
- Саша?
- Что Саша?
- Но ведь она наша общая знакомая.
- Да, - усмехнулась Ника.
Разговор явно не клеился, и потому она сочла за лучшее поскорее свернуть его.
- Ну пока! Удачи тебе!
- Спасибо, Ника! Я позвоню! Скажи, ты ни за что на меня не обижаешься?
- Да ты что? – деланно удивилась она. – С какой это стати мне на тебя обижаться?
Сильвестр замялся, не сразу найдясь, что ответить.
- Все устаканится, - неуверенно начал он…
- Все – это что? Ладно, извини, я на работе, нет времени. Пока!
Не дождавшись, пока он что-нибудь ответит, она отключила мобильник и направилась прямиком в кабинет к Георгию. Секретарша, завидев ее, отчего-то покраснела и поспешила сообщить шефу о Никином приходе.
- Вот уж не ждал! – Георгий в белом свитере выглядел сегодня особенно элегантно. – Закончила проект?
- Свитер тебе идет.
- Скромное обаяние « Версаче». Так что там с проектом?
- Тебя интересует только это?
- По-моему это единственное, чему ты позволила мне в тебе интересоваться.
- Красиво сказано. Я пришла тебе сказать, что не собираюсь увольняться.
- Мне это стало очевидно довольно давно. Неважно выглядишь.
- Забавный комплимент. Ну я пошла.
Внезапно она ощутила, что испытывает к Георгию едва ли не родственные чувства. Тот, кто ранее вызывал у нее целую палитру чувств, чувств, которые скорее всего можно была бы описать как животные, теперь воспринимался ею как старый добрый знакомый.
- Я заеду к тебе вечером, - пристально глядя ей в глаза, проговорил Сокол, улыбаясь своей немного приторной хитроватой улыбкой.
Едва кивнув, она поспешно вышла из кабинета.

Сильвестр перезвонил через два дня. Было утро, и звонок застал ее на кухне, когда Ника жарила Георгию яичницу из перепелиных яиц.
- Звоню тебе, чтобы отчитаться. Я задействовал свои связи и оказалось, что это все-таки ограбление. Была нужна одна моя рукопись, между прочим, совсем не гадательного содержания. Представляешь, они унесли и «Рукописание Адама».
- Ты говоришь об этом как будто даже с радостью.
- Ничто не угнетает человека более чем неопределенность.
- Ну если так, я за тебя рада. Спасибо, что позвонил.
- Ты наверно занята, извини! Просто не терпелось поделиться с тобой новостями. С этой рукописью целая история. В двух словах и не расскажешь. Но в общих чертах это связано с какой-то религиозной сектой. Самое забавное во всем этом то, что они думали, что у меня подлинник 17 века., но ошиблись: это был всего-навсего список, рукописная копия.
- И кто это был? – Георгий вышел из ванной, обвязав вокруг пояса мягкое махровое полотенце.
- Знакомый, - загадочно улыбнулась Ника.
- Ну-ну, знакомые это всегда здорово. Меня бы познакомила. Согласись, интересно наблюдать за эволюцией вкусов твоего партнера.
Ника вспыхнула, собираясь выдать что-нибудь резкое, но, сдержавшись, остановила себя.
- Ого, да это серьезно, - слегка присвистнул Георгий, расчесывая огненно- рыжую шевелюру. – Надеюсь, ты не забыла посыпать яичницу молотым имбирем?
- Сам посыплешь!
- Вот теперь узнаю свою грациозную пантерку. Так ты расскажешь как и с кем изменяла мне? Это, знаешь ли, может придать некоторой пикантности в наши отношения.
- Жора, мне надоела эта обстановка, эти розовые стены здорово раздражают.
- Вызывай дизайнера. Хотя, мне кажется все выглядит еще довольно прилично. Ты пережарила яичницу! - Он отставил тарелку в сторону. – Придется ограничиться кефиром.
Прихлебывая кофе маленькими глотками, Ника задумчиво стояла у окна и рассеянно смотрела на Георгия. Вот оно, ее воплощенное прошлое находится сейчас перед ней. Какие чувства испытывает к нему Ника? Она затруднялась ответить на этот вопрос, зная лишь то что с ним все уже давно известно, предсказуемо, и в этом есть своя несомненная прелесть.
Она встала у Георгия за спиной и провела руками по огненно-рыжим волосам. Плотные волнистые пряди были, пожалуй, чуть длинноваты. Сокол сжал ее запястья и слегка притянул к себе.
- Моя пантерка перебесилась? Да? Теперь она будет еще больше любить своего Жорика? Но если пантерка будет плохо себя вести, Жорику придется наказать ее.
Ника резко отдернула руки.
- Тебе пора.
- Разве мы не вместе идем на работу?
- Нет. Я хочу еще кое-что продумать по проекту и посидеть за компьютером дома.
- Ты становишься трудоголиком. – С нескрываемым интересом он смотрел на Нику. – Ты изменилась.
- Все течет…
- Слушай, а как тебе в голову вообще пришла идея этого проекта?
- По-моему, еще никому не удавалось ответить на вопрос, как нам в головы приходят те или иные идеи.
- Ну как знаешь…
Георгий ушел, а она еще долго сидела на кухне, предавшись воспоминаниям. Что связывало ее с Георгием, человеком, с которым они были близки вот уже скоро как семь лет? Ника никогда раньше не задавалась этим вопросом, однако теперь ответ сам всплыл в голове: оба они относились к породе людей, не умеющих проигрывать. Одна только мысль о поражении вызывала у обоих такой накал ярости, перед которым исчезало любое препятствие. Кроме того они оба были скептиками, тщательно взвешивающими все, что ни попадалось на жизненном пути, на весах недоверия. Конечно сама она несколько более пластична: к природному недоверию примешивается изрядная доля любопытства, впрочем, фильтр трезвости работает у нее отнюдь не менее четко, нежели у Георгия. Волки-одиночки, они не привыкли полагаться ни на кого кроме как на себя и потому среди людей, вращающихся в их окружении, едва ли могли назвать кого-нибудь другом или подругой.
В глубине души каждый считал другого несколько грубым в проявлениях чувств и эмоций, а себя соответственно более утонченным. Это давало им возможность подтрунивать друг над другом, и в этом подтрунивании как в зеркале отражались качества другого.
Они никогда не обсуждали будущего своих отношений; быть может, потому, что в глубине души каждый был уверен в их незыблемости и долговременности. Для Георгия, еще в ранней молодости обжегшегося на неудачной женитьбе, вопрос официальной регистрации брака был закрыт раз и навсегда, для Ники, более всего на свете ценившей собственную независимость, штамп в паспорте виделся не более чем пустой формальностью. Теперь, то и дело возвращаясь мыслями к своему решению, сводящемуся к тому, чтобы порвать отношения с Георгием, она с трудом могла припомнить, что движило ей тогда. Желание новизны? Нет, насколько она могла понять себя, особой потребности в новых ощущениях она не испытывала. Быть может скрытая обида, медленно, по капле переполнившая наконец чашу ее терпения? Но обижаться на Георгия было глупо; его можно было либо принимать целиком либо не принимать вовсе. Тогда что? Ответа она не находила, продолжая медленно, словно струны на гитаре, перебирать собственные мысли. Два месяца назад ею движило смутное, но явное желание изменить свое прошлое, вычеркнуть его из своей жизни. Зачем? Что тогда побудило ее к этому? Чем мешало ее ничем не примечательное прошлое настоящему? В нем не было ничего, что могло бы вызвать ее отвращение: обычная жизнь обычной преуспевающей бизнес-леди, умеющей выгодно с минимальными компромиссами продать себя работодателю, между прочим, вполне окупавшимися впоследствии. А если так, значит дальше все пойдет так же, как шло до этого, а роман с Сильвестром останется в ее памяти лишь мимолетным воспоминанием.
« Нет! – Все внутри нее восстало против этой мыли. – Нет! Но если нет, то что же? Ведь я явно не хочу продолжения! Или все-таки хочу? Разве женщине может помешать несколько капель романтики?»

Ника включила компьютер и открыла свой проект. Подробное описание предполагаемых иллюстраций всегда было ее сильной стороной. Такой подход бесспорно ограничивал свободу художников, с которыми она работала, практически не оставляя им возможности для творчества, но вместе с тем придавал ее работе своеобразный шарм, обаяние, которое невозможно было ни с чем перепутать.
От работы Нику оторвал телефонный звонок. Звонила мама.
- Признаться, не надеялась застать тебя дома. Как съездила? Между прочим, могла бы и позвонить.
- Замоталась. Все как всегда. Как ты?
- Я? Как всегда великолепно.
- Ты все такая же, мама.
- А вот ты , кажется, немного изменилась.
- Это в чем же?
- По-моему, единственное, что может изменить женщину – это любовь.
- Мама!
- Да моя девочка, да!
- Любовь – слишком уж общее понятие и может быть именно поэтому они потихонечку утрачивает смысл, становясь симулякром. Кстати, знаешь, что такое симулякр?
- Все пытаешься прощупать меня. Представь себе знаю: понятие с выхолощенным смыслом, пустая фраза.
- Ты молодец, мама, держишь форму.
- А ты?
- Это легкий наезд?
- Отнюдь. Забота о счастье дочери.
- По-моему мы давно закрыли эту тему.
- Естественно. Кстати, ты общаешься с Сашей?
- Да. Мы ходили вместе на теннис, но потом я уехала, и мы не виделись.
- Саша здорово изменилась.
- Тебя, мама, послушать, все у тебя меняются - я, Саша.
- А что? И такое бывает. Ну ладно, целую, не исчезай!
- Постой, ма! Ты действительно полагаешь, что я способна влюбиться?
- По-моему, мы давно закрыли эту тему.
Ника положила трубку. Мама остается все той же – точной, лаконичной, не допускающей ничего лишнего в разговоре. И все-таки. Как удалось ей почувствовать то, что дочь влюбилась? Ведь о разрыве с Георгием она даже не упомянала. Ника словно споткнулась на последней мысли, вызвавшей у нее целую лавину эмоций. Совершенно неожиданно Сильвестр предстал перед ней в ореоле недосягаемости. Близость с этим мужчиной сейчас казалась Нике совершенно невероятной, и это ощущение было настолько сильным, что порой дорастало до сомнения в том, что она была вообще. Очевидная, единственная ее реальность - это Георгий, Георгий, с его многочисленными недостатками, грубыми манерами, нарочитой вычурность и шевелюрой, крашеной огненно-рыжей шевелюрой.