Падонками если уш не раждайуцца, то становяцца бизусловно в раннем возрасте. Такой выват йа зделал исхадя из свайево сопцтвенново опыта. Не магу припомнить, что в мамент рашдения йа грубо клал хуйами акушера, пащипывал за сиськи малоденьких медсестер, пытался спиздить медицынский спирт или там, например, драчить на фотку аллы пугачовой, што висела в апирацыонной. Ничево этово не помню, паэтаму утвирждать не могу, што так оно и было. И мне ни а чом падобном не рассказывали. Первае майо васпаменание было про какую-то хуйовенькую кроватку, накрытую сверху крупнайачеистой сеткой. Рядом видны ищо такие же кроватки и больше нихуя. Нихуя ничо не видно. Помню, пытаюсь привстать, или членами пашывелить - ничо падобново. Члены не слушаюцца, шывелюсь как-то хаотично, бля, прям аж зло берет. И какой только уйобак павесил сетку над кроваткой? И нахуя? Штоп я не сйебалсо штоле?! Блядь, да это ж пиздец какое издевательство! Хуже, блять, чем страждущему в пустыне пакетик "йупи" или "инвайт-просто дабавь вады" предлажыть. Лежу, кароче, и думаю, что раз бля так хуйово жызнь начинаецца, то в дальнейшем такая жопа будет, штопесдец вапще. И уйобков с педорасами будет очень и очень дахуя. Плюнул я тагда, помню, на это дело, громко пернул, абассал пеленки и стал громко децким сваим матом орать. А дальше ничиво не помню.
Втарым васпаминанием была прагулка в аптеку. Ругацца матом по-взрослому я ищо не умел, да и вапще выражал сваи мысли крайне хуйово. Короче стоим, помню, с матерью в аптеке. Она с прадафщицами апщяецца, а я, от нехуй делать, по прилавку ногой хуячу. И звук такой прикольный громкий раздайоцца. А народ вакруг, паходу, это напрягало нимнога. Мать эту хуйню просекла и сунула мне в руки свою сумку. Сумки дамские в начале 80-х были все примерно адинакавые - дермантиновая кашолка с двумя дермантиновыми ручками. Вот и эта сумка не выбивалась из опщего мадельново ряда. Ейные ручки, если их сложыть вместе, можно было использовать как ахуенную супершлепалку. Звук палучался ищо громче, чем ат хуяченья ногой по ДСПшному прилавку. И вот я, кароче, увлекся этой новой зобавной хуйней. Стою и шлепаю. Маме паказываю, смотри, дескать, какой у тебя сын громкий ахуительно. И пригавариваю еще: "как-как", неумело имитируя звук ахуенной супершлепалки. Но народу вакруг нипанятны мои словесные, блять, экзерсисы, они чото суетицца начали. Мама нервно стала у продафщиц спрашывать: "а нельзя ли, типа, вашым туалетом васпользовацца?". Потащили меня в сартир, апаражнять от скверны. А мне-то срать нихуя не хочецца, мне срочно нужно лямками от сумки пошлепать. Но у меня настойчиво атбирайут мою гаму, держат над очком и кряхтят спицыфично так: "а-аааа! а-аааа!". А мне эти кряхтенья не то штобы дапесды, но вапще и нахуй не приснились. Меня если бы паставили абратно и сумку мне в руки вернули, я бы абратно щяслив стал. Я на это матери и указываю: "как-как", дескать пошлепать хочу. Но мать на это только ищо интенсивнее кряхтит и патрясывает мной над унетазом, видимо, штобы вытряхнуть из миня все дерьмо. Так и не пасрал я тагда. А мать меня так и не поняла. Выражался я еще не савсем чотко.
Но вирнемсо к теме. Как и кагда я стал падонком, история умалчивает скромно. До меня из уст моей двоюродной сестры, единственной оставшейся в жывых свидетельницы моего баевово децтва, дошли лишь атрывачные сведения. Она рассказывала, что кагда я был месяцев эдак семи от роду, меня весьма биспакоили режущиеся зупки и мать с атцом миня па очереди ушатывали, штоп я спал или што-то вроде. Причом мать укачивала традицыонно, типа "спят усталые игружки...", атец в свойственной ему манере напевал нижеследующие строки:
Складно, вопщем, у нево это палучалось, и в рифму. Я думаю, что этат факт в дальнейшем нихуйово павлиял на маю страсть к литературному творчеству. Сейчас, кстате, я чясто ставлю своей маленькой дочери послушать песни Александра Лаэртского. Ей асобинна нравицца песня:
Жылезная палка тарчит в жывате,
Вынуть ейо не хватает сил
Абидно да слез, что случилось все так,
Со мной, а не бабой моей например.
Не бегать мне больше по травке лехко
И пива не пить мне теперь никагда
Жылезная палка тарчит в жывате
А в бабе моей - хуй чей-то чюжой...
Лучше пусть уж это слушает, я щитаю, чем бритнеспирс какой-нибудь или группу руки вверх, яхуйивознает.
Но вапще, я не стал бы творческой личнастью, никагда бы не стал писать, не прачти я до этово мамента дахуя разных книг и публецыстики. Читать я начал лет с трех, как мне гаварили, и причом сразу фсякую хуйню. Вот дваюродная сестра рассказывала, как везла меня аднажды на автобусе (коламбурчег, да?! офтобуз на офтобузе…) зимой из гостей к родителям. Мороз стоял нихуйовый. Дубак, прямо скажем, стоял. И в автобусе, ясен хуй, запотели и замерзли все окна. На окне, рядом с которым мы сидели с сестрой, какой-то висильчаг и бологур напесал слово "блядь". Затейливой, сцука, вязью. Йумарист йобаный. А я возьми да доебись до сестры: "Оль, а хочешь я прочитаю, чо на окне написано?". Она мне: "Нет, не хочу". А меня прям распирает, что я вот такой прадвинутый, читать умею. Причом в автобусе никто на этот наш диалог внимания не абращял, ну трещит себе пиздюк с падростком, ну и хуйсними. А когда я не выдержал и прочитал, в автобусе все замолчали, ахуев от того, насколько быстро дети развивацца стали. Некатарые даже укорять сестру стали, дескать, чо так хуйово васпитываете. Она сначала атмазывалась, дескать чо написано, то и читает ребенок. Но ей мало кто поверил - рос я в рабочем районе, а читать дети там начинают лет с двенадцати. Штобы на ценниках "жыгулевское" от "волжанина" отличить. Да вапще, нет. Нармальный у нас район. Правельный. Зря наговариваю. И люди парядочные. Никагда, например, на улице срать не станут. Культурно зайдут в подъезд и насрут. Хуле срать-то у фсех на виду, верно? Или вот, блять, к примеру, как у нас на районе бухают. Не просто так водку жрут, а с закусем. Как культурные люди, йопт! Ну чаще, канешно, запивать приходицца, а еще чаще закуривать или занюхивать, но разве это главное? Главное, что не просто так, главное, што культурно.
Культура она вапще… Она это пиздец… Ага… ну это тема для атдельной записки.
