Начало здесь: http://www.gonduras.org/index.php?a=4162

Захар резко опустился на стул, закусил нижнюю губу. Пришел он действительно за помощью, и почувствовал неловкость оттого, что сорвался. Надо было бы извиниться, но язык не поворачивался.
- Недооценил он тебя, - прервала неловкую паузу Марьяна, - и себя он переоценил в этот раз.
- Кто это – он? – переспросил Захар, прекрасно понимая о ком говорит Марьяна. – Не ходил я к твоему черному колдуну, сам до всего дошел и обо всем догадался.
- Сам, говоришь, - Марьяна встала из-за стола, молча вышла из комнаты, через минуту вернулась и поставила перед Захаром большую кружку, наполненную наполовину чем-то похожим на крепко заваренный чай. – Выпей, потом поговорим. И то, зачем пришел, узнаешь.

Захар принюхался: пахло чабрецом и еще какими-то травами. Он поднес кружку ко рту и взглянул через стол на Марьяну.
- Выпей, - глядя Захару в глаза, сказала Марьяна.

Захар не отрываясь, большими глотками выпил густое приторно-сладкое зелье. Несколько минут оба молчали. Туман в голове медленно рассеивался, и вдруг Захар отчетливо вспомнил, что ходил он все-таки в Н-ске к колдуну. Вспомнил обшитую черным дерматином дверь на серой лестничной площадке, и как он мялся перед этой дверью, не решаясь позвонить, и как она сама собой раскрылась без его звонка.
За дверью, преграждая вход в длинный полутемный коридор, стоял черный поджарый доберман. Захар, не сводя с собаки глаз, отступил к лестнице. Пес равнодушно отвернулся и будто растаял в воздухе, а на его месте возник, опять же будто из воздуха, хозяин квартиры – высокого роста, в плечах косая сажень. Захар сразу понял, что это именно хозяин квартиры, потому что одет он был по-домашнему: шлепанцы на босу ногу, черные спортивные брюки с узкими красными лампасами, небрежно заправленная в брюки черная футболка с ярко-желтым воротником и такими же ярко-желтыми манжетами. Нелепое сочетание цветов, - машинально отметил про себя Захар, - и вообще, что-то слишком много черного цвета: кажется, я попал именно туда, куда шел. Волосы ежиком, густые брови вразлет, бородка клинышком под лоснящимися щеками и узкогубым ртом и глаза, пригвоздившие цепким взглядом Захара к перилам, - все было черным.
- Проходите, Захар Федорович, я вас ждал, - по-простецки, как старому знакомому, пробасил черный здоровяк.

С Захара спало оцепенение, и он вошел в квартиру. Дверь за ним закрылась сама, собаки в коридоре не было. Пройдя за хозяином по коридору, он оказался в просторной светлой кухне, огляделся. Угловой кухонный светло-коричневый гарнитур, - похоже, из натурального дерева, - встроенные холодильник и стиральная машина, обеденный стол с высокими колченогими табуретками, на плите пузатый чайник – все как у обычных людей. Только на непокрытом столе на низкой подставке из черного камня лежал совершенно прозрачный хрустальный шар размером с футбольный мяч.

- Простите, - начал, было, Захар, но хозяин остановил его, чуть приподняв руку.
- Извините, что не приглашаю в кабинет, в данном случае это не обязательно, посидим по-домашнему. Не сомневайтесь, Захар Федорович, вы пришли именно туда, куда вас направила Марьяна. Меня можете называть Мефодий. Я действительно колдун, впрочем, что ж вы стоите, прошу, - Мефодий указал на табуретку, Захар сел, - только бумаги у меня все в порядке, я даже налоги плачу исправно, как частный предприниматель, так что арестовать вы меня не сможете – не за что.

- Да я, собственно, и не собирался…
- Зачем же вы тогда пришли?
- Видите ли, Мефодий, простите, как вас по отчеству?..
- Просто Мефодий.
- Хорошо, - кивнул Захар и глубоко вздохнул. – Такое дело получается… Я хотел бы выяснить… - Захар замолчал, не зная как продолжить.

- Вам трудно говорить, я вижу, - Мефодий сел за стол напротив Захара, - Давайте я сам все расскажу. Хорошо?
Захар молча кивнул.
- Вам Марьяна сказала, что я навел на вас порчу, да не простую порчу, а такую, что она сказывается на вашем здоровье через вашу жену, которая при этом ни сном, ни духом об этом даже не подозревает. Марьяна с таким сталкивается впервые, у нее не так уж и много опыта еще, и потому дала вам мой адрес, надеясь, что после того, как вы со мной встретитесь, на вас останется след от моего взгляда, и она сможет это как-нибудь против наведенной мной порчи использовать. Так?
- Да. И вот…
- И вот вы пришли, - опять не дал Захару сказать Мефодий. – Марьяна, конечно умница, я ее уважаю. Она даже пару раз уже справлялась с наведенной мной порчей. Но здесь она себя переоценила. Это она только думает, что сама вас ко мне отправила, на самом деле – я сделал так, чтобы она дала вам мой адрес, потому что вы мне нужны.
- Я вам нужен? – удивился Захар.
- Конечно! Для дела! Кроме того, мне просто интересно было посмотреть на вас: ума не приложу, чего это вдруг Марьяна стала вам помогать, хотя вы ее об этом лично и не просили? Вот теперь вижу: дело прошлое, женское… ну, с этим все, побоку. А что касается дела, так потому вы и здесь, что у нас, видите ли, не принято гонять людей по коридорам и кабинетам, мы не чиновники – сами друг с другом разбираемся, если можем, конечно…
- Так. – Захар непроизвольно дернул себя за мочку уха. – Получается, что вы действительно навели на меня порчу?
- Ну, не совсем так, - усмехнулся Мефодий. – Хотите чаю, кофе не предлагаю – не держу, может вина, коньяк?
- Нет, спасибо, что-то не хочется, - процедил сквозь зубы Захар.
- А я налью, к вашему приходу вскипятил, - Мефодий достал из шкафа чашки с блюдцами, одну пару поставил перед Захаром, вторую себе. Наполовину наполнил их крепкой почти черной заваркой и добавил кипяток. Посреди стола возле прозрачного шара поставил сахарницу и положил в блюдца серебряные чайные ложки.

Захар приподнял свою чашку: на дне блюдца был нарисован бубновый туз, на боках чашки лежали две карты – семерка пик и девятка треф.
- Это фарфор, - сказал Мефодий, - настоящий, от деда осталось.
- Я не об этом, - Захар отодвинул от себя прибор.
- А-а, вы про карты, - Мефодий поморщился и вяло махнул рукой, - не обращайте внимания, я взял, какие ближе стояли, и в данном случае не имеет никакого значения, что там нарисовано. Да, но вернемся к нашему делу, - Мефодий шумно, словно демонстративно, отпил из своей чашки, - пейте, не отравлено. Так вот, если сказать, как это сказали вы, что я просто взял да навел на вас порчу, то можно сделать вывод, что все колдуны самые что ни на есть наемные убийцы! Заплати им деньги, и они любого невинного человека запросто в гроб сведут!
- А разве не так! – вырвалось у Захара. – Вы, как я понимаю, не отрицаете, что навели на меня порчу.
- Вы сами-то в это верите?
- Во что? – оторопел Захар.
- В порчу?

Захар развел руками.
- Не знаю! Но то, что с каждым днем хирею, а врачи ничего сделать не могут – это факт.
- Ну, тут уж ни чего не поделаешь, - развел в свою очередь руками Мефодий. – Но вот насчет наемных убийц – это в корне неверно. Все мы люди, и среди нас, как и в любой семье, простите за банальность, не без урода. Но среди нас уроды - большая редкость, если не считать шарлатанов. Порча – не сглаз, чтобы ее наложить, нужны серьезные причины, стечение обстоятельств. Возьмем вас, взгляните сюда.

Захар перевел взгляд с ярко-желтого воротника футболки Мефодия на шар, внутри которого извивалась темная дымка. Постепенно весь шар потемнел, и в его центре появилось лицо старой женщины. Выцветшие глаза со злостью уставились на Захара, и он узнал ее. Это была мать убийцы-грабителя Лыча, сама трижды судимая, воровка и наркоманка. Видел ее Захар только один раз: она подошла к нему после суда и, брызгая слюной и сквернословя, прохрипела: - "Загибаться будешь, так же как мой сын на пожизненке!"
- Узнаете? – спросил Мефодий.
Захар кивнул.
- Она принесла мне все, что награбил ее сын, все тайники вычистила, и повторила то же самое, что бросило вам в лицо после суда. Но я, заметьте, не убийца. Нет такого человека, который хотя бы раз не пожелал зла другому. Если каждое такое желание исполнить, человечество бы вымерло, и мы бы остались без работы. Да и желание то у нее было сиюминутное, она до смерти, наверное, и забыла о нем, да и о вас тоже. Вы знаете, что она умерла?
- Нет.
- Нашли под забором; отравилась она суррогатом.
- Но деньги вы взяли?
- Да, - кивнул Мефодий, - взял. На то были основания, стечения обстоятельств. Посмотрите.

Шар изменил цвет – стал красным. Захар невольно отшатнулся. Вместо лица матери Лыча, которую он и звать-то как не знал, в центре шара была та самая черная мумия с копной седых волос, которую он видел в зеркале в постели на месте жены. На мгновенье изображение мумии подернулось белесым туманом, и по мере того, как он медленно таял, перед Захаром проявлялось лицо молодой девушки: густые русые волосы спадали на плечи, обрамляя красивый овал бледного чистого лица, капризно вздернутый носик, пухлые, бледные губы. Глаза закрыты, казалось, что девушка спит. Когда туман полностью рассеялся, глаза открылись, но в них было столько жгучей ненависти, что Захар мотнул головой, желая избавиться от виденья. Он узнал эту девушку, точнее – девчушку, она умерла всего в пятнадцать лет, выбросившись со своего балкона, с пятого этажа.

Было это два года назад, звали ее Катя Варкова. Двое подонков – сынки неприкасаемых "больших" людей, объевшихся властью и безнаказанностью – изнасиловали Катю после праздничного школьного вечера. Мама Кати, работавшая в той же школе посудомойкой в столовой, привела дочь в милицию, и та написала заявление. Когда дело попало после двух или трех следователей к Захару, то предъявить отморозкам было уже нечего: у обоих стопроцентное алиби, результаты экспертизы не в пользу потерпевшей. Захар закрыл дело, а через неделю Катя покончила с жизнью.

Захар еще раз взглянул на шар и, увидев, что он вновь стал пустым и прозрачным, не поднимая на Мефодия глаз, спросил:
- Она тоже к вам приходила?
- Конечно, нет, - с некоторым облегчением услышал он в ответ, - но ее душа, неприкаянная и не отомщенная не знала покоя. Если о ней не позаботилась церковь, то кто-то же должен был это сделать?
- А при чем здесь я? – Захар, исподлобья глядя на колдуна, кашлянул в кулак.
- Вы знаете, почему она ушла из жизни? – спросил Мефодий и, не дождавшись ответа, продолжил: - не потому, что не перенесла бесчестья, а потому, что не нашла защиты. У вас, у сильных мужчин, которые должны были ее защищать, она этой защиты не нашла. Она возненавидела предавший ее мир и умерла с ненавистью в душе, потому что не могла эту ненависть из себя выплеснуть. Беспросветная безысходность и невозможность что-либо изменить – вот чувства, которые вы в нее вселили, и из-за которых она покончила с собой.
- Но что я мог сделать, - тихо сказал Захар, - когда мне передали дело…
- Бросьте! – криво усмехнулся Мефодий. – Вы и не пытались ничего делать и даже не хотели ничего делать, хотя и видели, и знали, что алиби липовые, а результаты экспертизы подменены. Вы просто умыли руки. Но именно вы, Захар Федорович, объявили несчастной о том, что дело закрыто, как это у вас говорится: за отсутствием состава преступления. Вы даже предлагали ей забрать заявление.
- Не предлагал, а советовал, - Захар расправил плечи, - и правильно делал. В конце концов, от меня ничего не зависело.
- Конечно, - Мефодий изобразил на лице радостную улыбку, обнажив идеально белые ровные зубы. – Если бы вы начали все по-новой, дело бы передали другому, а вы и пострадать могли бы. Но разговор-то сейчас не об этом и я вовсе не собираюсь взывать к вашей совести. Что сделано, то сделано! Возненавидела девочка всех мужчин, но вас сильней всего, так как именно вы закрыли дело. Когда в школе одноклассники шептались за ее спиной: - "Сама все подстроила, чтобы удачно выйти замуж", - она готова была вас уничтожить. Но убийцей в бренном теле стать не смогла. Вот и сложились через полтора года те самые обстоятельства, когда желание мести пришедшего ко мне живого человека, совпала с желанием обуянной ненавистью неприкаянной души. Я в данном случае всего лишь связующее звено, помогающее душе умершей. Самым простым решением для меня, было бы вселение ее в ваше тело, но она сама выбрала вашу жену, свою бывшую учительницу…

Захар дернулся, хотел схватить шар и запустить его в голову Мефодия, но не смог пошевельнуть ни рукой, ни ногой, ставшими вдруг тяжелыми и горячими, будто в них залили раскаленный свинец. Перед его глазами медленно вращались небольшими кругами широкие ладони колдуна, торчащие из ярко-желтых манжет черной футболки. Ровный бас Мефодия заполнил кухню:
- Хватит прелюдий. Я взялся выполнить желание матери Лыча и должен выполнить его в точности так, как она просила. Она хотела, чтобы вы мучались перед смертью так же, как ее сын, которому суждено сгинуть в тюрьме.
Для этого я и сделал так, чтобы Марьяна, дала вам мой адрес, и вы пришли ко мне. Теперь вы знаете все, все что с вами происходит; вы знаете, что умираете, знаете от чего умираете, но, как и пожизненный узник, ничего не сможете изменить. Так же, как не может убежать из тюрьмы осужденный на пожизненное заключение, вы не сможете убежать от своей судьбы, расставшись с женой, через которую на вас льется убивающая ненависть. Наоборот, вы всегда будете рядом с женой и сами не захотите больше никогда уезжать от нее дольше, чем на один день. А почему будет именно так, пусть вам объяснит Марьяна. Теперь она тоже все поймет; ее бабка была известной колдуньей и большую силу передала внучке, но все же в этот раз Марьяне не справится. Теперь вставайте и уходите, езжайте за своими наградами. Вы забудете, что были у меня, и только причина ваших страданий останется в памяти.

Захар медленно поднялся и на ватных ногах пошел к выходу. Дверь сама перед ним открылась, за спиной часто дышал черный поджарый доберман…

- Вот ты все и вспомнил, - сказала Марьяна изумленно рассматривающему коричневатую жижицу на дне кружки Захару. – Зря старался Черный Мефодий, никто не может стереть память навечно.
- Черный Мефодий? – переспросил Захар.
- Так она себя называет.
- Он действительно колдун?
- Потомственный, очень сильный.
Захар, недовольно причмокнув, поставил кружку на стол.
- А насчет остального, он тоже зря старался?
- С остальным все намного сложнее. Ненависть, вселенная в твою жену, если ты далеко, переходит на твоего сына. И если на тебя – кровь для жены чужую - она действует только когда ты рядом, то на сына – родную для матери кровь – она будет действовать на любом расстоянии. Ты всегда должен быть где-то близко; даже если ты умрешь, ненависть в твоей жене убьет твоего сына. Это ты хотел от меня услышать?

Захар зло захрипел и с силой стал растирать ладонью лоб. "Бред какой-то, - шептал он, стиснув зубы, - ну, ладно, допустим, все это так. Колдуны-чародеи хреновы! Пусть – я, но сына, Лешку! Ну, нет!" Захар решительно поднялся, сорвал с левого запястья пластырь и бросил его на пол.
- И как же по-вашему, по-колдовскому от такой дряни избавиться можно? – громко, с пренебреженьем спросил он.
- Пока не знаю, - спокойно глядя на Захара, ответила Марьяна.
- Совсем ничего не знаешь?! – съязвил Захар.
- Пока знаю лишь то, что ненависть чужая уйдет только из мертвого тела.

Захар упал на стул и, навалившись на столешницу, схватил Марьяну за руки.
- Да ты что?! Ты что говоришь-то! Ты что, предлагаешь мне жену свою убить?!


Марьяна молчала. Захар встретился с ней взглядом, увидел, как быстро расширяются ее бездонные черные зрачки, и отпрянул.
- Прости, - сказал он, потупившись.
- Ты вот что, Захар, - Марьяна медленно поднялась из-за стола, - возьми пока вот это, надень. –

Она вытянула руку, и перед глазами Захара закачался на шелковой нитке плоский зеленоватый в разводах камень. – Это яшма, оберег. Завтра приедешь с лекарством из города, может что-нибудь и изменится. И пластырь больше не срывай. Подними, и прилепи на место.
Захар, усмехнувшись, мотнул головой, но все-таки нагнулся, поднял пластырь и залепил язву на запястье. Хлопнув себя ладонями по коленям, встал, взял у Марьяны оберег и надел его на шею, на рубашку - под пиджаком все равно не видно.
- Ладно, - сказал он, - спасибо тебе, что помочь хочешь; по-своему, но помочь. А я вот все ж подумаю, как по-моему все это разрубить можно. Не обижайся, если что не так. Лешку мы здесь оставляем, спасибо тебе за отвары, доктор не возражает. До завтра…

Захар возвращался от Марьяны не спеша; раздумывал по дороге: стоит ли рассказывать Нине – она ведь, хоть и учительница физики, но верит во всякие эти сглазы и порчи, сонник по утрам читает. Кто знает, как она отреагирует? Про сглаз на Захаре она тогда отшутилась, а что скажет теперь, когда про себя узнает? Верит ли он сам в то, что с ним творится, Захар не знал; не умещалось в его сознании, что такое может происходить на самом деле. Но как объяснить болезнь сына? Как врач сказал – переутомление? Марьяна… получилось, как она и говорит: Захар уехал в Н-ск – Лешка свалился с температурой, Захар вернулся – все как рукой сняло… Черный Мефодий?! Подключить однокурсников в Н-ске? Да предъявить-то нечего! И был ли в самом деле Захар у него? Может, привиделось с Марьяниного зелья… Солнце почти уже зашло. За озером, из-за ломаной линии леса в безоблачное темнеющее небо поднялась, растянувшись по всему горизонту, черная стена, ровная, будто ножом обрезанная по верху. Полыхнула немая зарница…

Лешка сидел на кровати с набитым ртом, на коленях у него лежала тарелка с пирогами.
- Пап! Знаешь, как вкусно! – обрадовался он приходу отца. – Мы тебе оставили.
Ксения Романовна и Нина, оторвавшись от идущего по телевизору сериала, вопросительно посмотрели на Захара.
- Поедем, - сказал он жене, - у нас же есть круглосуточная аптека, если в ней будут… эти… антибиотики, купим и сразу вернемся, если нет, купим утром в другой, и сюда.
- Может, мне остаться? – неуверенно спросила Нина.
- Поедем вдвоем, я еще чего-нибудь не того возьму, - Захар подошел к сыну: - ну, как ты?
- Отлично, пап!
- С собой хоть пирогов возьмите, - засуетилась мать.
- Не надо, - отмахнулся Захар, - вернемся, поем.

Нина, когда садились в машину, увидела под оттопырившимся лацканом пиджака мужа камень. Захар честно сказал, что это оберег от Марьяны, снял его с шеи и повесил на зеркало заднего вида. Зеленая в разводах яшма закрутилась на тонкой нитке, раскачиваясь в трясущейся на колдобинах "десятке". Было душно, Захар опустил стекла на передних дверцах, но не столько предгрозовая духота, досаждала ему, сколько непонятное, оставшееся после ухода от Марьяны предчувствие чего-то важного, что должно произойти скоро, очень скоро. Смутная, неясная мысль пульсировала в висках, Захар пытался ее уловить, и она становилась яснее, объемнее, и вот она уже заполнила все сознание, глухими, отдающимися болью в глазах ударами, рвалась наружу. "Семь минут, семь минут, семь минут, - повторял непрерывно про себя Захар, всматриваясь в дорогу, объезжая рытвины. – Но что можно сделать за семь минут? Зачем семь минут? До чего осталось семь минут? Или семь минут, как выехали?" Стрелки часов на приборной панели показывали семь минут девятого. "Вот они, семь минут! – усмехнулся про себя Захар; справа потянулась темная водная гладь, дорога пошла ровнее, он прибавил скорость и попросил Нину пристегнуться.
И вдруг Захар понял, что означает его навязчивая мысль, на миг испугался ее, но тут же испуг сменился твердой уверенностью, что так и только так нужно сделать, что все у него получится, и ничего больше не будет грозить Лешке, а Нина… ее он спасет, за семь минут. Он вжал педаль газа в пол и вцепился, до боли в руках, в руль. Дорога плавным поворотом уходила от озера с красивым названием Малиновое к лесу, а машина, не снижая скорости, смяла низкорослый кустарник и, оставив за собой покрытый пожухлой травой берег, на мгновенье отразилась в черном стылом зеркале.

Холодная, обжигающая вода, словно радуясь долгожданной добыче, хлынула в салон через опущенные стекла. Краем глаза Захар увидел застывший в глазах жены ужас; она смотрела на него и молча, судорожно дергалась, пытаясь расстегнуть прижимающий ее к сиденью ремень. Захар знал, что в этом месте, у берега, не больше трех метров. Он глубоко вздохнул перед тем, как вода заполнила салон под потолок, закрыл глаза и, почувствовав, что передние колеса коснулись дна, надавил плечом на дверцу. Однако сразу выплыть он не смог: правую руку, приподнятую над рулем, держало что-то, будто капканом. Захар дернул руку в низ, она освободилась, а в неплотно сжатый кулак скользнула тонкая крепкая нитка Марьяниного оберега. Машинально, на ощупь сняв его с зеркала, Захар вывалился из салона и оттолкнулся от мягкого дна. Он, открыв глаза, лихорадочно разгребал над собой холодную, упругую воду, рвался к едва светлеющей в последних лучах солнца поверхности, до которой оставалось не более полуметра, но что-то держало его за ноги. Захар согнулся, что бы помочь себе руками и тут же отдернул их, ощутив под пальцами что-то скользкое, студенистое.
Ему показалось, что он видит, как из окутавшего машину облака мути из песка и ила протянулось и опутало его ноги черное щупальце. Захар бешено закрутил рукой с зажатым в кулаке оберегом, рассекая им под ногами воду, и тут же, будто его кто-то с силой вытолкнул, вылетел на поверхность. Успев сделать короткий глоток воздуха, он вновь ушел под воду и через секунду вынырнул. Вокруг него закружилось в поднимающейся от воды воронке из мелких брызг белесое облако. Из далека донесся приглушенный раскат грома. Захар резко развернулся в воде. По небу, выбросив перед собой узловатые скрученные щупальца, ползла на него черная грозовая туча. "Ты хотел мертвого тела, - со злостью крикнул ей Захар, - ты его получил, но ты просчитался, у меня еще есть время". Прости, - сказал он мысленно замершему окутанному водной пылью облаку, - если сможешь. Освободившись от пиджака и ботинок и набрав в легкие как можно больше воздуха, Захар ушел под воду. Нина успела отстегнуть ремень, но так и осталась на своем сиденье; Захар открыл с ее стороны дверцу, подхватил безвольное тело жены под мышки. Семь минут, семь минут, - стучало в его голове, пока он выбирался на берег. Ничего, - шепотом убеждал он себя, - нас учили, я смогу, я успею; семь минут мозг еще живет, я успею. Выбравшись на берег, Захар перегнул тело жены, через колено, выждал минуту, пока из легких выйдет вода, торопливо перевернул на спину, положил на траву, сорвал с себя рубаху и, скомкав, подложил ей под плечи, чтобы голова оказалась запрокинутой. Ну, давай, родная, давай, - шептал Захар, склонившись над женой, и дрожащими руками потянул вниз ее подбородок. – Сейчас я, сейчас. Сделав глубокий вздох, он прильнул к открытому рту и с силой выдохнул, тут же метнулся, не поднимаясь с колен вбок, и, скрестив ладони, четырежды надавил на грудину. Захар чувствовал рукой, как поднимается при каждом его выдохе грудь Нины, но боялся остановиться, что бы послушать, забилось ли сердце, думая лишь об одном, прошло семь минут, или нет. Наконец, когда он в очередной раз, шумно и глубоко вдохнув, склонился к жене, ему показалось, что Нина, будто поперхнувшись, кашлянула. Тут же он начал шлепать ее ладонями по щекам: - "Давай, родная, давай, любимая, дыши!" Захар кричал, шептал, за все время он не наговорил жене столько ласковых и нежных слов, сколько сейчас, и замолчал только тогда, когда Нина, раскрыв растерянные, испуганные глаза, беззвучно глотнула несколько раз воздух и, повернувшись на бок, закашлялась. Захар поднял ее за плечи, помог встать на колени, хлопал по спине рукой.
Сзади донесся рев приближающейся машины. Захар обернулся: по берегу озера к ним, переваливаясь на кочках, спешил медицинский уазик. Захар поднялся на ноги, Нина, перестав кашлять, тяжело дыша, опустилась на землю. Подбежал фельдшер, склонился над ней, нащупывая пульс. За ним подбежал Лешка, обнял отца за талию, прижался и, всхлипывая, уткнулся носом в голый мокрый живот.

- Ничего, сынок, - тихо проговорил Захар, запустив пятерню в волосы сына, - все обошлось, будем жить.
- Марьяна нас и доктора тоже сюда послала, - сказала остановившаяся чуть в стороне Ксения Романовна. – Вовремя, видать, мы успели.

Лешка отпустил отца, и испуганно, растирая ладонями по щекам слезы, смотрел на мать, которой врач помогал подняться. Захар подошел, взял жену на руки и отнес в машину. "Все нормально, - успокаивал его фельдшер, - сейчас ей нужен крепкий сон, вы все сделали правильно и вовремя. Вы знаете, а ведь первый случай на моей памяти, когда утонувшего в этом озере, удалось откачать."

Перед тем, как сесть последним в уазик, Захар, с силой сжав кулаки чтобы унять не проходящую в руках дрожь, огляделся. Все вокруг замерло в неверном вечернем свете. Черная туча прошла стороной, угрожающе зависла за Кормиловкой, играла яркими бесшумными всполохами. Над успокоившимся озером колыхалась небольшим облачком едва заметная дымка; она, словно ждала, когда Захар на него посмотрит, затрепетала, вытянулась кисейным шарфом, описав над водой небольшой прощальный круг, порхнула в высь и растаяла. Вдали, на не небольшом холме перед деревней, Захар увидел темный женский силуэт. Марьяна – догадался он. Видно было, что она стоит в накинутом на плечи платке, спиной к ним, не то провожая, не то не пуская к озеру грозовую тучу.