***
Пока всё идёт неплохо.
Я ощупываю ребристые края шконки: разделочная колода, и та для сна будет поудобнее. В числе прочих неприятностей – потеря очков и чувства времени. Две размытые фигуры беседуют вполголоса, изредка поглядывая в мою сторону. С виду – обычные работяги, прибранные за спижженный шифер. Наконец, один из соседей подымается и вразвалку подходит ко мне. Речь его невнятна, но многословна: …ты … твою… тебя… твою маму. Вот это ты напрасно, всё же придётся вставать – ытс-шоу-тайм. На ногах у меня – *тревожный чемоданчик*: остроконечные ботинки на толстой подошве, в левой стельке сокрыта половинка безопасного лезвия, в правой – маленький, остро заточенный велосипедный ключ. Фигня это всё и в серьёзных переплётах не спасёт. Но меня же всерьёз и не пакуют, вроде как не за что! Закрыли пока что на трое суток с формулировкой *превентивное задержание*.

Занятый размышлениями, я совсем отвлёкся от монолога птицы-говоруна; зато, весь сощурясь, я внимательно слежу за его рыхлой, в оспинах физиономией. Где-то за полсекунды до удара лицевые мускулы знакомо искажаются. Ну вот!.. словно выражая признательность, я склоняюсь навстречу размашистому апперкоту, нацеленному в подбородок, и бью агрессора вполсилы в коленную чашечку. Носок ботинка острый, куда в колено ни пни – болевая точка. Оппонент прерывает дискуссию, оглашая итоги, и тоже склоняется в реверансе – остаётся пробить ему локтем в ухо, и тема пока исчерпана.

Лови клиента на контратаках, но никогда не наступай первым – учили меня и те, и эти. Ну, наконец-то ему и подкрепление прибыло. Второй будет явно покрупней и посерьёзней… придётся немного покружить в полутёмной клетушке с тремя пьедестальными койками. Я пропускаю удар в переносицу: нос мгновенно распухает, и провозвестником сезона дождей на пол падает тяжёлая красная капля. Чтоб ты сдох, гад! нос мой разбит давно и навсегда. Запросто ведь кровью изойду.

Я цепляю этого надоеду носком ботинка за опорную ногу и сращёнными кулаками что есть силы бью его в грудину. Пусть валится, затылок всегда найдёт себе достойную опору… упс! вот он, так необходимый мне кратковременный рауш. Оба вроде бы спят, а нос, конечно, не унимается. Тут и заглядывает на стихнувший шум вертухай:
-- Эй, вы чего тут?
-- Да вот, мебель переставляем, – пытаюсь я гнусаво острить, зажимая обе ноздри.
-- Ну и как успехи?
-- Сам не видишь? стало намного уютнее…

Что ж, пора припомнить подвальные навыки. Вздохнув, я снимаю ботинки и носки, свёртываю концы носков трубочкой и запихиваю кончиками в ноздри. Теперь у меня есть полторы минуты. Я снимаю пуловер с рубашкой, пока они без клякс, затем стаскиваю брюки с трусами. Вода в камере не предусмотрена. Снова вздохнув, я кое-как мочусь на воронкой собранные трусы, выжимаю их и кладу рядом. Застилаю шконку рубашкой, под голову сворачиваю пуловер – всё равно не могу спать одетым. Возвращаю носки на место. Вновь натянув брюки, я ложусь на шконку и кладу отжатые трусы себе на переносицу. Ещё три-четыре минуты, и кровопотеря заканчивается.

Самое удивительное, что и следов от удара не остаётся! Давно проверено на себе.
Трусы летят в угол – отслужили своё. Соседи немного очухались и изумлённо следят за происходящим. Решив, что *лишняя кость холодцу не помеха*, я дополняю картину матерным всхлипыванием и жалобами на подлюгу-судьбу. Наконец, рослый не выдерживает и бормочет мне из своего угла: да ты не серчай, братан! подговорили нас (ну, кто бы сомневался...) – ничего личного!
Я даже не пытаюсь улыбнуться – мне бы согреться хоть немного, а там и ветераны-альфовцы подтянутся. Михаил и Василий, Миха и Ваха. Я помог их пацану, приехавшему с Закавказья, устроиться с гражданством и пропиской. Через месяц-полтора он получил по моей наводке ипотечный кредит, купил квартиру и стал завзятым ленинградцем. Меня окружили заботой, как я ни отнекивался: это всего лишь бизнес, пацаны! Вот оно и пригодилось, уже вторично. Первой была Люська.
Люську Фролову мне навязала одна подруга из *бывших*, из тех немногих, с кем я по расставании остался друзьями. Когда на афишированный мобильный позвонил очередной фирмач и пригласил приехать-проконсультировать его по поводу ипотеки, на предмет расширения жилплощади, я, не колеблясь, вызвал на коврик Люську (до ковра мы регулярно не дорастаем) и, после краткого напутствия снабдив её пачкой документов, отправил к будущему заказчику.

-- Хватит захребетничать! – сказал я напоследок. – Тебе в очередях в ЖЭКи и ПИБы стоять вредно – глупости в голову лезут!
Последней по времени Люськиной идеей явилось обустройство грандиозной оргии силами нашего маленького коллектива, дабы слегка развеять навязанный мной производственный целибат.
Выбросив из головы большую часть полученных наставлений, Люська мило почирикала с приподнявшимся оптовиком по поставкам видео-утильсырья, явно не готовым к приезду большегрудой блондинки. Затем торгаш предложил ей бокал шампанского и под неким предлогом покинул громадный кабинет, заставленный стеллажами и кожаной мебелью.

Минут через семь-восемь, вспоминала позднее зарёванная Люська, в дверь просунулась смазливая секретарша, у которой в декольте без напряжения просматривался лобок, и Люське предложили наскоро выметаться. Внизу на дверях её перехватил охранник и, мило улыбнувшись, попросил предъявить сумочку на предмет отсутствия посторонних мелочей. Люська сумочку отдала. Затем её на секунду отвлекли сзади каким-то резким хлопком, вроде вылета пробки из шампанского… ну а затем в сумочке обнаружились крупные деньги и ксерокопии учредительного договора её недавнего собеседника, что характерно – с перечнем и адресами учредителей.

Затея, впрочем, слепилась нехорошо: с момента задержания Люськи, ознаменованного пришедшей мне смс-кой без запятых: *слей инфу по банку по-хорошему а то и девка сядет и тебя на рынке не будет*, Миха и Ваха затратили только два дня, чтобы разрулить тему и наказать виновных. Мне предложили поднять бабло за причинённое беспокойство, но такие деньги никогда никому впрок не шли, и я предоставил ветеранам возможность самим финансово порезвиться: пора, давно пора Вахе колёса обновить.
Люська за стресс получила премию в двести баксов, остальные две сотрудницы – инструктаж на повышенных тонах и новые вводные по возникновению нештатных ситуаций. Похвастаюсь: никому из них и в голову не пришло сбежать из моей крохотной фирмёшки. Наоборот, парадоксальная бабья логика сразу же взвинтила нам цену: раз так взялись, значит, мы и вправду чего-то стоим!
М-да… а утром, три недели спустя, раздался странный звонок:
-- На работу возьмёте?
-- Кем? – спрашиваю.
-- Генеральным директором!
-- Дак вроде есть уже один, – говорю я немножко растерянно. – Я и есть директор, он же владелец...
-- Ты не директор – ты гавно! Я твою маму ротибаль…

Ну, меня тоже в немоте трудно обвинить в некоторых ситуациях. Тем же вечером меня приглашают для выяснения в РУВД, где и знакомят с текстом, исполненным гражданином Т-ким. В показаниях потерпевшего синим по белому означено, что утром я угрожал ему по телефону (распечатка прилагается… ну, кто бы сомневался), а вечером на него было произведено нападение с применением… В общем, закроем мы пока вас на трое суток, гражданин риелтор, до выяснения всех вновь открывшихся обстоятельств. Вот блять, ну кто мне, идиёту дремучему, мешал распечатать Уголовный кодекс?! Есть у них право, нет его, или меня опять просто задёшево берут на понт?

Я добиваюсь разрешения на один телефонный звонок и прошу жену купить на ужин каперсов, желательно до двенадцати. Каперсами я иногда дразню своих отставных майоров, Миху и Ваху: дескать, не состоялись вы, милые, в качестве каперангов! Двенадцатое – это номер отделения, где меня задержали. Жена, естественно, что-то кудахчет, но я вешаю трубку с натужным смешком, после чего меня лишают мобильников, подтяжек, очков и карманных денег, а затем препровождают в холодный и затхлый закуток.
Ночь проходит в размышлениях о вещах несуетных. В ряду прочих, помню, посетила меня престранная мысль о том, что высказанная похвала несёт в себе жертвенность и самоумаление хвалящего.
Что за чёрт, думаю… но развить тему не успеваю.

Утром, под которым я понимаю начало шагов и сонную перебранку в коридоре, меня выводят обратно в дежурку. Дежурный ровным голосом говорит: извините, гражданин! Ничего личного! Вот ваши документы и вещи – вы свободны!
Возле сияющего лаком Пассата Миха, осклабясь, поёт: обознатушки! Садись, поехали – у нас гость из Лиона, господин Тьерри Руссель, желает получить с тебя консультацию на предмет того, как ему ловчее спекулировать в Петербурге строящейся недвижимостью. А мы с Вахой поможем вашей сладкой парочке пропить часть заработанных на тебе очередных комиссионных, хехе…

Мне не до подробностей. Я ищу способ откланяться, но тут задняя дверца отворяется, и выползает заспанное чудо в белокурых локонах. Распахнутая дублёночка позволяет мгновенно оценить девульку в категории супер. Она, в свою очередь, нахально сощурясь, разглядывает меня с ног до головы, и я наконец не выдерживаю:
-- Миха! Может, блядей перенесём на десерт? Я бы поел-поспал, а ты мне ещё француза на шею вешаешь…
-- Сука ты, а не Маэстро! – тихо, но отчётливо произносит девулька (забыл сказать, *Маэстро* меня нескромно прозвали альфовцы, за вовремя выполненную работу и склонность к гитарному пению). – Для тебя ведь всё и затеяно, а ты тут морду воротишь!
Я наконец понимаю, что красавица, её запросто кличут Лялькой, тоже СВОЙ человек. Мы улыбаемся, и авто с рулевым Вахой, похожим на бомбящего азера – впрочем, Ваха при желании может выглядеть кем угодно, от курда до правоверного еврея – привозит нас на Петроградку, в ресторан с живыми цыганами и приличным жарким.
Описывать переговоры не буду, потому что не помню. В основном я мучительно преодолевал желание заказать три салата с миногами и две отбивных. Тьерри отбомбился спиртным и яствами на полном серьёзе, после чего с трудом был сопровождён девулькой в номера.
-

- О, кстати! – сказал мне Миха, снова садясь в машину. – Забыл я у Ляльки в сумочке свой мобильник, а там у меня много чего ценного. Будь добр, зайди к ним на минуточку!
Я настолько осовел к вечеру, что машинально повиновался. Ну и зря, конечно: Лялька встретила меня абсолютно голой и без всяких признаков Михиного мобильника. Дразня движениями несравненной розовой попки, она взгромоздилась на широченную постель, где уже похрапывал француз, устаканилась в позе памятника лошади Пржевальского и пригласила отпробовать её на десерт… как я, мол, и предлагал с утреца.
Чистый бизнес, ничего личного!

Примерно на седьмой минуте развратно-поступательного процесса я вдруг заметил, что её вогнутая спинка стремительно надвигается на меня, вследствие чего многострадальный нос мой опять пребольно шлёпнулся и тут же потёк кровью. Я просто уснул в строю, как старая полковая лошадь. Лялька охнула, извернулась, всё поняла и мгновенно протёрла мне уши, отчего я всхрапнул и проснулся. Потом мы извели весь лёд и салфетки, полагающиеся в номере, и я благодарно откланялся.
Чего бы мне пожелать себе в наступившем году? А шло бы оно всё...

В основе рассказанного – действительные события.

© голем 2007