– Но я не хочу с тобой расставаться! Это же два года, что я тут буду одна делать?
– Слушай, успокойся, я буду приезжать к тебе на каникулы, а потом вернусь совсем… а, может, и ты ко мне приедешь.
– Для тебя важнее только твоя работа, тебе плевать, на сколько мы расстаемся!
– Что за чушь собачья? Слушай, Аня, успокойся, я тебя очень люблю, правда, – он принялся торопливо целовать ее мокрые волосы, – я вернусь, и мы поженимся, купим квартиру, будем вместе работать, и все-все-все будет хорошо, я тебе обещаю.
– Саш, ну не надо, давай вместе доучимся, а потом уедем хоть на край света!
– Ну как тебе еще объяснить, Господи…
Она зарыдала и убежала, вырвавшись, в свою комнату, плечики тряслись под дешевеньким китайским халатиком, а он так и остался стоять в пропахшем масляной краской и холодом коридоре общежития, расстроенный, раздосадованный.
А ведь все так хорошо начиналось – познакомились Саша и Аня на первом курсе, и роман их, легкий, беззаботный, студенческий, – три года служил предметом зависти всех однокурсников. Впрочем, скоро свыклись и со «сладкой парочкой», и пока одни сходились, расходились, изменяли друг другу (в общежитии нравы были более чем свободные, – богемные), всем было ясно – а вот они женятся. Сами же влюбленные об том никогда не задумывались. Потому что это было ясно само собой, и временами, сидя на скучной лекции и держась за руки, они обсуждали имена будущих детей. Сначала диплом, потом свадьба… а, может, сначала свадьба, потом диплом? Посмотрим. И двое детей.
Оба были провинциалами, но как-то само собой подразумевалось, что жить и работать они останутся в столице. Молодость и живое воображение рисовало приблизительно такую картину: белый дом на взгорке, освещенный розовым восходящим солнцем, светлые оранжевые мазки на речке… ветерок колеблет безумно дорогие тюлевые занавески… я такие в Икее видела… да, а мы на балконе, я тебя целую, ты смеешься… вот как сейчас, да… затем ты приносишь мне кофе в постель… нет, ты!.. ладно, по очереди… а потом мы собираемся, едем на работу, я на черном «Чероки», а ты… а я хочу красненький «фольксваген-жук», чтобы на нем были черные пятнышки, как у божьей коровки!.. да, а ты на такой машине… мы едем на работу, ты будешь самой известной телеведущей, а я… а ты важным редактором газеты, будешь Александром Ивановичем, хи хи… С пузиком и галстуком. Да, и с секретаршей, длинноногой голубоглазой блондинкой… эй! Прекрати драться! А я тогда буду брать интервью у какой-нибудь рок-звезды и стану его любовницей!.. Эй, хи хи хи, не щекотись!
…Вы, двое, на галерке, или успокойтесь, или покиньте лекцию сейчас же!
Впрочем, Саша и Аня были достаточно старательными студентами, к сессии допускались безо всяких проблем, и стипендию – пусть не повышенную, но свои сто тысяч – получали регулярно. И Саша всегда покупал любимой огромный букет желтых роз… Сидели вместе в читальных залах, разложив на янтарном столе серенькую подшивку «Ленiнскага сцяга», выписывая особенности публицистического стиля в советских СМИ, тянули билеты с библиографией и «Journalism is my future profession», по-братски делили булочку с изюмом, целовались на пожарной лестнице, а он был у нее первым.
Вроде бы все ясно. И тут такое…
В конце четвертого курса ему подвернулась возможность уехать на два года в Америку, на заработки. Нет, никому не нужен был Сашин журналистский талант или несомненный поэтический дар, но он мог продавать кофе в «МакДональдсе» или мыть посуду в кафе на какой-нибудь бензоколонке. С энной суммой в кармане начинать совместную жизнь было, конечно же, много веселее, но Анечка заупрямилась, и разыгралась та самая безобразная сцена.
Девушку можно понять – она боялась. Боялась, что Сашка за два года найдет другую, – а и то сказать, найдет, он же мужчина, у него есть свои потребности, – забудет, бросит. Да и как оставаться одной? Пока Саша рядом, она знала, во имя чего посещать самые скучные лекции и делать рефераты, он был ее половинкой. А так… даже страшно немного оставаться одной, подруг почти нет, с кем гулять по ночному городу, где проводить вечера выходных, ходить в кино и на выставки? Нет, нет, он не должен уезжать!
Но пойми же и его, может, другого такого шанса во всю его жизнь не получится, да для них же, для них старается! Так – что предложить-то? Жить у его родителей, в маленьком бревенчатом домике, как Авраам Линкольн? Сажать капусту и разводить кроликов, а потом перетравить кроликов гнилой капустой? И навсегда расстаться с мечтами о безумно дорогом тюле и «фольксвагене» раскраски а-ля «божья коровка»? Ну? Ну? А ведь у них могут быть и дети, ведь они даже не предохраняются, жить с ними в общаге? Аня рыдала, ничего не хотела слушать, и под конец – а глаза ее стали совсем красными и сухими, все выплакала, – спокойно поставила ультиматум: или он остается, или пусть уезжает куда ему угодно, но про нее забудет раз и навсегда. Это ее последнее слово. Нет, это ее последнее слово, последнее, последнее! Срывалась на визг, и по всему коридору приоткрывались двери, – высовывались мышиные мордочки в бигудях, любопытные девушки в полотенцах. Парни вечером – уже после разрыва – похлопывали по плечу, поили водкой, бегали за добавкой.
Он плюнул на учебу, на все, собрался, уехал.
Аня ходила, как призрак, стала рассеянной, невнимательной, на лекциях сидела молча, не отвлекаясь ни на что, но и не записывая. Саша один раз позвонил ей, но она не ответила. Когда настали каникулы, Аня уехала к родителям и вернулась более-менее успокоенная, вновь полностью сосредоточилась на учебе. Подруг она себе так и не завела, – поздновато было, шел последний год учебы, – поэтому никто так и не узнал, любит ли она еще Сашу или успокоилась с новой пассией.
Путем неустанного труда и усердия, – да-да, дети мои, вот он, путь к успеху, – Анна Скворцова была принята на работу собственным корреспондентом газеты «Белорусское поле». Проработав там года три, вышла замуж за шофера-дальнобойщика, он хорошо зарабатывал и страшно гордился тем, что у него жена «журналистка». От Саши вестей больше не поступало, хотя кто-то из доброжелательных знакомых женского полу рассказывал, что он вернулся «жутко богатый». Кажется, он. Хотя, может, и не он.
Ни шатко, ни валко прошло много лет.
… – Маргарита Орешкова, «Наш день»!
– Здесь.
– Ольга Липницкая, «Заря»!
– Есть.
– Анна Скворцова?
– Да, Сереж.
– О, Анечка, ну наконец-то, проходите, присаживайтесь вон там, у окошка… Валентин Агапов, «Дума»!
– Тут.
– Ну что ж, вроде все в сборе, поехали.
Серый, ничем не приметный, кроме номерных знаков столичного исполкома, из-за каких ни один гаишник не стал бы его останавливать, микроавтобус полетел по мокрой трассе из города вон. Его мерно потрясывало, и Аня – уже Анна Васильевна, почитай, – откинула голову на спинку сиденья, надеясь вздремнуть. До городка, куда они с ватагой коллег держали путь, было часа полтора езды, и отдохнуть было бы совсем неплохо, потому что Карина всю ночь не спала, капризничала, выспаться перед командировкой не удалось. Наверное, ей нелегко привыкнуть к садику, и лучше было бы вместо этого отвезти ее к бабушке и дедушке или хотя бы нанять няню, потому что вся работа насмарку. Муж очень хотел ребенка… ну, наверное, так надо, уже пора бы завести. Тем более, что и деньги дома есть, и возраст уже подпирает, как пряник лавку, и укрепилась она, Аня, в своей редакции так, что, право, решительно было непонятно, как они раньше без нее обходились.
Конечно, не самая известная телеведущая, но тоже ничего.
Сейчас ее направили – Аня никогда не упускала случая пожаловаться на то, как нелегко живется представителям второй древнейшей профессии – и это в выходной, а! – на юбилей, посмертный, конечно же, одного их народных поэтов республики.
Как и всякий поэт, он памятник воздвиг себе нерукотворный. Его помнят и чтят во всей республике и за ее пределами, однако город Столбцы и его окрестности по праву могут гордиться тем, что именно здесь почти сто лет назад началось становление великого поэта.
Планировалось путешествие по всем местам, где жил и творил поэт, благо, это один и тот же район, очередная порция идиотской самодеятельности и потом – пьянка в ресторане. Это хорошее дело. Аня любила вкусно покушать, и, хотя после родов ей приходилось следить за фигурой, чтобы не оплыть совсем уж восковой свечечкой, от добавки она не отказывалась. Пила водку, не ломаясь, «за писавших, за снимавших, за шагавших под огнем». Муж хмурился, когда она возвращалась домой навеселе, а ну его к черту.
А пока что – в первую усадьбу пиита! Бог ты мой, такое чувство, что он, как Гаррис из «Трое в лодке, не считая собаки», – «единственная пивная в южной части Лондона, где Гаррис не выпил ни одного глотка!» Но Анна уже видела готовый материал, они все на одно лицо, все стандартны, и их путешествие будет где-то таким:
Праздник не был «закреплен» за каким-то одним местом, – отмечали рождение народного песняра и в Столбцах, и в усадьбах «Акинчицы» и «Смольня», где находятся филиалы Государственного литературно-мемориального музея Я.Коласа, и в деревне Николаевщина у памятника поэту.
Сверилась с программкой, – так оно и будет. Интересно, а по дороге покормят?
…продегустировать непременные «блінцы на сняданне» от клубов национальной кухни «Лотвинские удалухи» и «Гаспадыня»…
Тряхнуло, стали. Неужели так быстро приехали?
Анна вылезла из маршрутки, благосклонно подав руку организатору поездки, можно сказать, их «поводырю» Сереже, – а мальчик определенно дышал к ней неровно. Начался противный мелкий дождичек, и она напялила на себя коричневую кожаную шляпу в тон курточке, как знала ведь, что будет дождь.
Даже дождь, из-за которого празднование пришлось в срочном порядке переносить под крышу, не мог испортить настроение участников. Тем более, что говорят, будто дождь в день рождения Коласа – это уже традиция. Но ведь дождь – это символ жизни, и, значит, это символ того, что народный поэт и писатель Якуб Колас будет всегда жить в сердцах народа.
Журналисты мгновенно рассыпались по площадке, кто-то фотографировал четырех некрасивых девиц в народных костюмах, – районный ансамбль «Светлана», Бог мой, на что люди жизнь тратят, зато голоса действительно прекрасные, – кто-то записывал речь начальника какого-то там отдела чего-то там такого, кто-то выловил в толпе сына поэта и с пристрастием допрашивал. Аня прислонилась к тыну возле дома-музея, закурила. Ей незачем было рвать жопу, ведь все есть в программке, а уж добавить восторженной отсебятины дело плевое.
Песняр всю свою жизнь жил и творил с верой в завтрашний день, в счастливую долю, и сегодняшняя суверенная страна с достаточно высоким уровнем экономического и культурного развития является воплощением мечтаний великого песняра.
Дождь барабанил по кожаной шляпе, сигарета чуть тлела.
И тут она увидела его. Да, Сашу, кого же еще.
Видимо, он приехал с каким-то телеканалом, поскольку за ним все время бегал молодой патлатый оператор, о чем-то они спорили, таскали штатив туда-сюда, хмурились лицами.
Телевизионщики всегда считали себя круче остальных.
Аня ощутила, что по ее ногам что-то течет, и перепугалась, что описалась от неожиданности, но это всего лишь промокли от дождя джинсы, начинался настоящий ливень, и Сережа уже сгонял всех в автобус, надо было ехать дальше.
Подойти или нет?
– Сереж, а телевизионщики откуда, этих я даже не знаю?.. – махнула Анна рукой в сторону своей старой любви.
– А это Сашка Гуров, он недавно работает на Национальном, перевелся со своего провинциального ГомТВ, – ничего такое повышение, да? Он, кстати, как-то про тебя спрашивал, не знаю, мол, такую Скворцову?
– А ты?
– А что я? Сказал, что знаю… Девочки, все, поехали, потом доснимаете, в Николаевщине! – Сережа собрал всех в кучу, как добросовестный пастух, и автобус помчался сквозь пелену дождя к следующему приключению.
На своих легковушках телевидение приехало, конечно, быстрее, и Анна, едва выскочив на мокрую травку, увидела Сашу вновь. Да, это не показалось, все же он. Пополнел, Бог мой, совсем мужчина, бородка небольшая, очки темные, несмотря на дождь, – как у всех крутых парней из американских боевиков… а ведь, наверное, любимец у женщин. Аня с удивлением отметила, что эта мысль не доставляет ей особой боли, а ведь должны же быть хотя бы воспоминания…
Подойти или нет?
А почему нет.
– Привет, Саш.
– Ешкин котец, Анька! – он улыбнулся так, будто и не было расставания и всех этих лет. Ну, а что… Это был всего лишь студенческий роман, не могут же они оба, как в мыльных операх, вдруг кинуться друг другу в объятия с криком: «Ах, как мы были глупы!» Ей бы так точно не хотелось, да и он, наверное, уже переменил немало объятий.
– Сколько лет, сколько зим… А, кажется, еще вчера у и Тикоцкого списывали на экзамене, дааа… Но ты все такая же красотка!
– Да ну, – отмахнулась она, хотя, конечно же, было приятно такие слова слышать. – Все мы, Сашка, не становимся моложе… Ты-то как живешь-можешься?
– Вот, переехал из Гомеля недавно, квартиру тут все-таки купил… Кредит взял. Не женат, детей нет, работаю пока на информационке, а потом планирую свою передачу забабахать, вот… А ты где и как? Слушай, подожди, я сейчас Паше скажу, чтобы он без меня отснял, отойдем, поговорим… Ты куришь еще? И я бросить не могу… А давай-ка под те вон липки станем, там хоть не льет.
Много теплых слов было сказано, много душевных песен – как на стихи юбиляра, так и просто о нашей земле, о нашей земле – было спето.
Когда не встречаешься много лет, говорить совершенно не о чем. Кажется, должно быть наоборот, но Саша помнил, что когда-то они, проводя каждый день вместе по 18 часов, говорили, говорили и не могли наговориться, и все было интересно, и все было мало. Камушек на дороге – о камушке. Бомж обоссаный на остановке – о бомже. Цикады в густой летней траве – о цикадах, лекциях, преподавателях, будущем, прошлом, любви… А сейчас? Работа-семья, – кто бы сомневался, она замужем, ребенок… у нее должна быть красивая дочь, – общие знакомые да горстка воспоминаний по вкусу.
Аня изменилась. Была такая маленькая девочка-эльф, худенькая, за плечи обхватишь – под рукой тает, а сейчас матрона, важная, вальяжная, нифига не эпатажная, спокойная, медленная и уверенная в себе, с движениями сытой пантеры.
«Прекрати подбирать синонимы!»
Он немного волновался.
Постарела, конечно, даже не постарела, а стала полноценной скучной женщиной. И сам он – нет, еще не старый! Еще не старый! – однако немного того... Но все равно, вроде даже что-то и всколыхнулось в душе. Анька тоже все помнит, он видел, по ее глазам-то. И можно ли было забыть?
Это было лучшее время в его жизни. Да и в ее, наверное, тоже. Не из-за любви, точнее, не только из-за любви, а вообще… студенчество, такая дорога впереди… аа, что вспоминать.
Скворцова и Гуров уже не работали, так, Аня для виду щелкнула очередной ансамбль да внеочередного чиновника, больше стояли и разговаривали. Или сидели в автобусе и ждали остальных. Размялись, конечно, притерлись к новым друг другу, разговор пошел живее. Саша сбегал к лоткам «народной кухни», принес ей какую-то подозрительную птичку из теста, обсыпанную сладкой белой гадостью, к тому же подтаявшую от дождя. Улыбнулись. За окном автобуса моросил дождь, и старенький сын поэта говорил о том, как ему мило, что творчество его отца стало столь важным для национальной культуры. Слушатели томились и ждали, когда повезут в ресторан.
Наконец, повезли и в ресторан. Там для дорогих «госцейкау» уже были накрыты длинные столы с национальными блюдами – колбаска, ветчина, полендвица, «шчупак смажаны», картошечка, само собой, огурцов и помидоров навалено, салатики всяческие, капустка, сок – березовый, в запотевшем стеклянном кувшине, лепота, – яблоки, бананы и водка.
Выпили за поэта, почему нет, это все-таки его праздник. Накатили, и стало хорошо.
Аня разрумянилась от еды и водки, с удовольствием накалывала на вилку кружочки колбасы, намазывала хлеб маслом, не стеснялась. Да мало кто стеснялся, – стучали вилки о тарелки, рюмки, холодные носы замерзших журналистов сопели да изредка на пол шлепался кусочек хлеба.
Саша с удовольствием смотрел на бывшую возлюбленную. Он тоже принял как следует, – не то что бы много, а все же стало казаться, что не так давно это и было, в сущности. Не «Быть может, черт возьми, нам снова…», но все-таки, все-таки.
Он вернулся из Америки, а Аня уже закончила учиться. В США Саше не понравилось, там было слишком шумно, грязно, многоцветно, да и лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме, – у себя на Родине он мог рано или поздно рассчитывать на место главного редактора в какой-нибудь провинциальной газете, и иметь свою аккредитацию на «Дажинках» и рюмку водки после этого совершенно свободно. Господи, как же рано он, в сущности, перестал быть молодым, согласившись на такую альтернативу… Впрочем, судьба оказалась чуть благосклонней, вот, еще немного и Александр Гуров будет вести собственную передачу на Национальном телеканале.
Аня с ним не разговаривала, а макала блины в соус и ела, один за другим, мужчина справа… Анатоль Заринский, что ли? Он, вроде… с увлечением ухаживал за Анечкой, подкладывал лучшие куски, но и себя не обделял. А раньше она ела совсем мало. И почти не пила. Нет, это не хорошо и не плохо, это просто наблюдение.
Вдруг тоскливо заныло внутри: «Неужели так и подохнем? Она растолстеет окончательно, ребенок есть, еще сына родит, от своего мужа, а не от красивого любовника, я буду блядовать, сопьюсь…»
Решимость назрела, Саша резко встал.
– А сейчас Чебурашка скажет нам тост!.. – громко сказал Анатоль и сам же рассмеялся своей шутке, явно хотел произвести впечатление на Аню. Та засмеялась, но из вежливости, Саша это видел и не обиделся.
Поднял рюмку и что-то сказал про возрождение национальной поэзии, получил порцию аплодисментов, все чокнулись и выпили. Женщины хохотали, мужчины кокетничали с ними в промежутках между высматриванием чего повкуснее на столе.
А Саша тем временем проскользнул к оператору.
– Паш, вы это… давайте без меня в город, ага?
– А че так? – Паша повернулся, жуя.
– Да тут, понимаешь… короче, просто скажи, что я сам доберусь.
– А каким хером ты будешь добираться?
– Уж найду как. Закусывай, блин.
И, хлопнув напарника по спине, вернулся к даме. Та была уже довольно пьяна, но, в отличие от многих, держалась в рамках приличия.
– Слушай, Ань, я вот чего подумал… Может, пошли отсюда, продолжим вдвоем? Зайдем в какое кафе, посидим, поболтаем в спокойной обстановке.
Аня повернулась и посмотрела на него так, что журналиста аж передернуло: «Все поняла».
– Давай, – спокойно ответила женщина. – Я только позвоню мужу и скажу, что вернусь уже завтра.
Она взяла телефон и вышла, но Саша даже через гомон и стены слышал ее ложь. «Интересно, она первый раз об этом врет?»
Хотя он не был уверен, можно ли называть это ложью. Она сказала, что автобус сломался, и они не могут уехать, сказала, что, возможно, его починят, но не наверняка. Нет, на электричке не хочет. Нет, приезжать не надо, с кем Карину оставить на ночь глядя? Я позвоню, пока.
Аня не любила мужа, определенно.
Они поехали в гостиницу, где были холодные коридоры и влажные стены, совсем как в их общежитии. Грязный дешевый ковер местного производства на полу, холодильник яйцевидный, в ванне подтекает вода. Номер двухместный, койки целомудренно раздвинуты по стенам. Дождь перешел в затяжной ливень.
Саша купил еще портвейна, сок апельсиновый, колбасу, шпрот и конфеты. Сидели какое-то время, уже переходя к взаимным обвинениям. Наконец, бывшие влюбленные сошлись на том, что их развела злодейка-судьба, и упали на одну из коек.
Пьяненькие, раскачивали свое шаткое ложе, она обхватила его толстыми ляжками, а он мерно двигал волосатой задницей взад-вперед, и обоим казалось, что только так и восстанавливается историческая справедливость.
Утро началось с похмелья, что характерно. Портвейн после водки, mon General! Лежали, вставать было лениво и холодно, даже одеяло сверху на ощупь было ледяным, похмельное утро в провинциальной гостинице, в плохую погоду, и уже надо возвращаться к обычной жизни. Аня не стыдилась того, что произошло, но и не ощущала хотя бы какой-нибудь приязни к лежащему рядом с ней человеком. Она любила Сашу, молодого, патлатого, а это Александр Гурский, зрелый мужчина… и она Анна Скворцова, журналист и столицы, солидная замужняя женщина, а не наивная маленькая Анечка. А что она изменила мужу… полноте, это случается со всеми.
– Как ты думаешь, – спросил Саша, жадно глотая сок, – а если бы я тогда не уехал, мы бы еще были вместе? И все, как мы мечтали, – дом, безумно дорогой тюль, как в Икее, машины?..
– Я думаю, что мы бы с тобой помыкались по редакциям, поженились, в конце концов, плюнули бы на все, поженились, жили у твоих родителей, пошли бы дети, и ты стал бы главным редактором «Полесской земли», а я стирала тебе рубашки и до тошноты ругала за пьянки. Да, именно так бы все и было.
Саша не спорил. Анна перегнулась через него, протянула руку и подняла с пола трусы.
– Надо собираться, нам скоро на поезд.
За что люблю много букав, так это за то что пока входишь в образ, быстрей текет время на работе.
Афтар маладец
26.09.2007 09:47:55
№6
Не литературной можно назвать предпоследнюю строчку
26.09.2007 09:49:31
№7
Для №6 ДД (26.09.2007 09:47:55):
Я бы слово "трусы" на что нибудь заменила. А то и представляются какие-то негломурные трусы почему-то...
Такие ТРУСЫ, прошу прощения. А нет бы такие труууууусики, ну с розочками там, с оборочками...
26.09.2007 09:53:12
№8
Моя любимая авто, ура!
Пока завтракаю - читать не буду. А то опять вдруг кишки, кровь фонтаном ... подождём.
26.09.2007 09:53:14
№9
долгая дорога по пыльной насыпи...и куда? куда - понятно с самых первых строк...от скуки много чего делается, да мало что путного получается. проебанная попытка помолодеть душой через адюльтер. не тем путем идете, дорогие товарищи.
26.09.2007 09:58:14
№10
А вот и нет! Изменила - значит, именно трусы! такие сатиновые, розовые, в мелкий фиолетовый цветочек. Неравномерно вытянутые на ягодицах, и подозрительно теряющие яркость раскраски в районе ануса.
Вот так вот.
А Кардинала хороша, как всегда. У меня её фото в Моих Документах лежит, надо полюбоваться ещё раз!
26.09.2007 10:02:23
№11
прочитал с удовольствием... немного нервничал правда....
закралась мысль... какова вероятность интимного общения между однокурсниками по истечении большого количества времени??? буду думать...
26.09.2007 10:03:00
№12
Для №11 просто читатель... (26.09.2007 10:02:23):
Побежала стучать.
26.09.2007 10:07:43
№13
Для №12 МТ (26.09.2007 10:03:00):
кому???? (смеюсь)
Для №14 МТ (26.09.2007 10:19:50):
поаккуратнее там с пионерскими рефлексами...
время щас другое немного...
26.09.2007 11:09:42
№16
Праизведение понравилось. Местами очень переживал, мня платочек.
Для №10 мышелов (26.09.2007 09:58:14):
//А вот и нет! Изменила - значит, именно трусы! такие сатиновые, розовые, в мелкий фиолетовый цветочек. Неравномерно вытянутые на ягодицах, и подозрительно теряющие яркость раскраски в районе ануса.
Бугогагага. Зачот.
26.09.2007 11:54:28
№17
Да, они очень похотливы и развратны, эти акулы пера и объектива. Никакой морали, нравственности и этических норм. Разгул пьянства, тёмная стихия секса, казнокрадство в самых извращённых формах - вот их привычный образ жизни. В сфере межполовых отношений, не редки проявления самых низменных направленностей, таких, как садо-мазохизм, геронто- и зоофилии, нимфомания, содомия и лесбиянство. Широко практикуется в этих кругах "интеллигенции" и такая формы, как "свальный грех", именуемый в просторечии "групповухой" Извращённая фантазия подталкивает их к использованию в своих оргиях разнообразных "игрушек": фалоимитаторов, вагинальных и анальных шариков и бус, кожаной и латексной одежды и белья, примитивных орудий насилия: наручников, плетей, цепей, ошейников и пр.
Всё это мы видим в произведении молодого Автора, которая своим обличительным пафосом пытается предостеречь общество от той угрозы, которую представляют для его духовного здоровья забавы "творческой" элиты. Тревожным набатом гудит основная мысль произведения: "Массмедийный планктон наступает! Люди, будте бдительны! Дальнобойщиги, не женитесь на журналистках, разносчицах хламидиоза, сифилиса, СПИДа и гепатита! Разводите кроликов, любуйтесь их невинными играми и будет вам щщясьтье!"
Очень своевременная, правильная книга, учитывая ту популярность, которую разного рода журналистские професии приобрели у наивной, чистой молодёжи. Мы не дадим липким, грязным, похотливым упырям испоганить наше будущее!
26.09.2007 13:27:15
№18
Для №17 опальный граф и лукавый царедворец (26.09.2007 11:54:28):
Граф, блядь нахуй, харе мои страхи ночные культивировать. У мине ж типерь сны плохие будуть.
А теперь хуёарим:
1) Мадам, ваш ник неправильный какой то. Кардинальшофф ни бываит. Ведь все известно, што и папам римским и кардиналам шупают яёцы пиред инагурацией.
2) Повествование затянуто, но сам грешу бываит.
3)Пра бульбашей -зачет. Но у Козловского в Гопниках-Школе и т.д. лучше писано, н\л
4)Хреново прописаны гирои, хреново
5)Студенческие свадьбы ? Да есть, но итог печален, ничего нового
6)100000 на двоих, в зайцах - убило нах! Спасибо, самая крепкая весчь в тексте.
7)Херово живется журналюгам у Батьки.
8)Трусы-лишнее, вы уж разбиритесь или трэш иль романтика.Химеры не катят
9)Вряд ли мужчина будет сношать свою "Бывшую" -сразу видно,что писано женщиной. Херово психологию знаете.
10)Данный текст будет положительно воспринят женской аудиторией ресурса.
ЗЫ В целом ровно, но работайте на стилистикой и портретами героев. А вот толстые ляшки -бееее
Спасибо за публикацию и не принимайте моё ёрничание близко в своему романтическому сердцу.
попробуйте с следующем тексте так же вывести аксиому -Все мужики Казлы!
26.09.2007 13:55:24
№19
понравилось
26.09.2007 14:53:32
№20
Всякое бывает. Не скажу за волосатую задницу, но толстые ляжки - это да. Зачот!
26.09.2007 17:36:07
№21
Трусы - очень правильная деталь. именно трусы.
В Столбцовском районе у меня жили бабушка с дедушкой.
Мы к ним в Сапутевичи приезжали в отпуск.
А Якуб Колас - наш дальний-дальний родственник. Я о нем ничего не знаю.
Прочитала рассказ с большой пользой для себя
