Путешествуя по Пушкинским местам, нельзя никак обьехать городок в глубине Валдайской возвышенности, почти на её отрогах, которому поэт посветил прочувствованные строки и где любил специально бывать, едучи из Тригорского, от остопиздевших инородцев и шулеров Вульфоф с Кернами, к себе в Михайловское.
«…Я, няня, был нынче опять в Торопце. Что за чудо этот город! Кругом, кухарки, городовые, куры, утки, свиньи такие опрятные. Воротник мой хрустел по утру весь морозной пылью и серебрился, чего не увидишь нынче даже у твоих ебучих Вульфоф, которых хуй знает, за что ты так любишь. А Анька Керн – армянка, а совсем не француженка, как ты себе придумала из романов, и у ней на верху жопы пробиваются волоса. Так противно, блять, душа моя – няня! Идиотка ты и есть после этого.» - писал Пушкин в 1825, кутаясь в свой тулуп в санях.

«Ты в Торопце, любезный друг?
Откупори ж бутылку
Клико вдовы иль дома Периньён.
Наполни кубок пенный до краёв
И песни петь заставив холуёв,
Ебошь блидей бутылкой по затылку!»

Читаем мы в другом месте у Гения, где он пишет своему барону Дельвигу.

С тех, милых каждому русскому сердцу, времён, уездный раённый центр дошёл до нас, практически, без купюр. Несмотря на то, что в городе есть всё необходимое для того, чтобы захватить его и удерживать: почта, телеграф, отделения банков, баня, стоянка такси и проч., по факту он нахуй никому не упал. В годы последней войны, красноармейцы сдали его без боя. Фашисты, когда пришла их очередь, тоже упираться рогом из-за этих дремучих ебеней не стали, а сели на свои мотоцыклы и сьехали культурно, как их учили в школе: без бычки и понтов до потолка. Благодаря этому, обеи тяжёлые артиллерии так и не отработали колокольни и силосные башни в качестве реперов для пристрелки с закрытой огневой позиции способом захвата цели в вилку. Маковки и луковки культовых сооружений так и стоят, как их видели Пушкин с Дельвигом.

Воды и топей вокруг города столько,

что благодаря этому Торопец стал кузницей Родины по подготовке ей адмиралов, которые полюбили море всей душой первый раз, именно когда любовались сквозь ажурную решётку моста на бескрайние тёмно-сине глади.

 
Живут торопчане тяжело, но с достоинством, как и подобает русским людям, видевшим Пушкина и Дельвига.

Торопецкий говор – один из самых богатых и интересных среди говоров средней полосы России. Своеобразная его орфография и напевность отмечалась ещё Александр Сергеевичем. А высокий уговень грамотности среди посадского люда поражал Дельвига. И сейчас многочисленные памятники своеобразной торопецкой письменной культуры можно встретить на каждом шагу.

Как всякий потреот отечества, жители Торопца гордятся своим славным боевым прошлым, что, конечно же, весьма и весьма похвально и свидетельствует о высокой духовности этого народа, чтущего свою историю и ратные подвиги предков. В память о последней войне, терзавшей многострадальную торопецкую землю оккупацией, жители воздвигли монумент, сообразуясь не с советской шаблонной символикой, а руководствуясь лишь тем глубоким исконным чувством прекрасного, что коренится в их душах и про которое великий поэт ещё двести лет назад подметил:
« Средь крыш понурых и заборов,
Где плещет тёмносине гладь,
Там россов дух немым укором
Воспрял, как истребитель, блять!»