Совершенно дурацкая ситуация, и надо же было очутиться здесь, вдобавок ко всему без копейки денег. Чушь, бред какой-то!
Впрочем, скоро все разрешится и уже завтра телеграфный перевод будет ждать его на почте, и тогда он наконец вернется домой и еще долго будет объяснять Ленке, как он очутился в этой глухой деревне, а она – задавать каверзные вопросы, ожидая, что он наконец проколется, и эта странная история окажется лишь вымыслом, призванным сокрыть его очередное любовное похождение.
Игорь, не торопясь, прихлебывал обжигающий жидкий, как говорили в деревне, чай , закусывая его хлебом, посыпанным сахаром. Мысли уныло вращались в голове, напоминая размокший от дождя флюгер. Наконец он резко отодвинул чашку с безвкусным напитком, совершенно не представляя, как убить время.
- Маешься все?- дядя Леша, все это время чинивший огромную рыбацкую сеть, лукаво, чуть прищурившись, смотрел на него из своего угла.
Старик приходился ему кем-то вроде двоюродного деда по отцу, о существовании которого он вспомнил совершенно случайно лишь вчера. Двадцать лет прошло с тех пор, как он сопливым мальчишкой последний раз гостил с бабушкой Зиной в доме дяди Леши. Баба Зина, в деревенском доме которой он из года в год проводил лето, в праздник Петра и Павла непременно ездила к своему двоюродному брату вместе с шумной оравой гостивших у нее внуков.
Семейная традиция собираться всем родственникам в середине лета, невесть когда возникшая, казалась всем нерушимой. Но время вносило свои коррективы; уходили в мир иной люди и вместе с ними таяли привычные устои, традиции, понемножку ослабевала паутинка родственных связей. В те времена добирались до деревни они долго: пять километров шли пешком по лесу, потом час тряслись на автобусе до районного городка, после чего ехали остановку на поезде и опять пересаживались на автобус. Дорога занимала больше суток, но бабушка Зина несмотря на утомительный путь и непрестанно шаливших внучат в возрасте от двух до одиннадцати лет, в такие дни казалась особенно бодрой. Тогда в доме у дяди Леши собиралось человек до сорока.
Одному Богу известно, как удавалось разместить их в обычной небольшой избе, но места хватало всем. Сам Игорь всегда с нетерпением ждал Петропавлов, как называли этот праздник дети, предвкушая приключения, всегда сопутствующие долгому путешествию.
Теперь, казалось, ничто здесь не напоминает о былом. Дом, всегда казавшийся Игорю большим и таинственным, теперь сильно обветшал, будто осиротел без хозяйки, хотя и по-прежнему смотрел на мир оконцами, обрамленными изрядно пожелтевшими кружевными занавесками с ручной вышивкой. Под стать своему хозяину дом совсем пригнулся к земле, постанывал разболтавшимися ставнями, будто жалуясь на одинокую старость.
Оказавшись в командировке в провинциальном районном городке, Игорь поначалу никак не связывал его с тем, откуда они, пересаживаясь с поезда на автобус, добирались до деревни дяди Леши. Командировка подходила к концу; утром следующего дня он должен был отправляться домой. Желая скоротать время, вечером Игорь зашел в располагавшийся недалеко от гостиницы пивной бар. Выпив пору кружек кисловатого пива, он довольно быстро вернулся в гостиницу, и только тут обнаружил, что барсетка с документами, деньгами и обратным билетом куда-то подевалась. Игорь вернулся в бар, но пропажа не обнаружилась.
Не оставалось ничего другого, как вернуться в гостиницу и дожидаться утра. Субботнее утро, однако, не принесло никаких новостей – Игорь написал заявление в милицию и отправился в фирму, по делам которой приезжал, надеясь одолжить денег на обратный билет. Офис оказался закрыт, а домашние телефоны сотрудников остались в злополучной барсетке. Игорь оказался в состоянии полнейшей растерянности. Впрочем, растерянность довольно быстро сменилась у него раздражающим любопытством, необычным тем, что он будто наблюдал за происходящим со стороны, так , будто оно вовсе и не касалось его самого.
Забрав из гостиницы дорожную сумку, Игорь отправился на вокзал, и, подойдя к окошку кассы, где брал накануне билет, оказался захвачен лавиной воспоминаний. Он с пугающей отчетливостью вспомнил это неказистое каменное здание вокзала, бабушку Зину с огромным мешком за плечами, окруженную то и дело теребящими ее за руку внучатами, вспомнил даже обшарпанный прилавок буфета, где продавались теплые булочки с повидлом, и где теперь манил яркими коробками чипсов и соков вполне современный стеклянный магазинчик.
Автостанция была в нескольких минутах хода от вокзала. Повинуясь внутреннему импульсу, Игорь прошел на перрон, откуда отправлялся автобус до дяди Лешиной деревни. Однако как он ни напрягался, названия ее вспомнить не мог. К пустому перрону то и дело подходили люди, прятались под козырек от моросящего нудного дождика, после чего, толкаясь, вливались в пузатое брюхо пригородных автобусов. Игорь рассеянно, ни о чем не думая, следил за происходящим, молча уставившись куда-то вдаль. Он и не замечал, как на городок стали опускаться сумерки.
- Да ты, милок, никак заснул? – возвратил его к действительности тягучий незнакомый голос.
Он оглянулся, обнаружив позади себя розовощекую полную женщину в довольно нескладно сидящем на ней темно-синем костюме с накинутым поверх дождевике.
- А я все смотрю и смотрю, - почитай с утра сидишь, думала, на Николаево едешь, а ты нет, верно на Стремянку ждешь. Да на Стремянку вечерний, почитай как месяц как отменили, такие вот дела, - тараторила женщина, - А ты, почитай, и не знал, теперь много маршрутов сократили. Так что ж, тепереча до утра ждать будешь, горемычный ты мой! – Вглядываясь в усталое посеревшее лицо Игоря, она продолжала, - Ты ж, верно, на похороны едешь…У нас тут как кто чужой, так сразу ясно, что на похороны, так уж повелось.
Игорь улыбнулся.
- Да нет, слава Богу, не на похороны.
Женщина с нескрываемым интересом смотрела на него.
- Так что ж? В гости, значится?! Так все одно, до утра ждать надо. Тебе ночевать-то есть где?
Игорь отрицательно покачал головой.
- Ну коль так, я тебя на станции закрою. На бандита ты вроде как не похож, а на станции тепло, печь с утра топлена... Ну чего расселся-то? Или тут ночевать будешь?
Игорь молча кивнул и автоматически последовал за женщиной. Они оказались в здании вокзала, кажущемся в этот поздний час неуютным..
- Вот здесь и ляжешь. - указала участливая женщина на деревянную скамью, - Все лучше, чем на сырости мокнуть. Только, милок, уж не обессудь, закрою я тебя. А то, вишь, не положено ночевать тут – так уж, пожалела тебя. А если по малой нужде сходить, то вот и банка стоит – не ты первый ночуешь.
Послышался слабый звук закрывающегося замка. Игорь прилег на скамью, тут же забывшись тяжелым сном, наполненным смутными и тусклыми образами.
Проснулся он от холода. Он проникал до самых костей, разбегаясь по коже мурашками – сперва едва ощутимыми, позже перерастающими в сильный озноб. Игорь потянулся, ощущая разбитость во всем теле. Холод все решительнее заявлял о себе; о сне теперь не могло быть и речи. Он поднялся и, подойдя к двери, убедился, что она заперта.
«Вот черт!» Равнодушно выругавшись, он снова уселся на жесткую скамью. И что он делает здесь? Минуты медленно сочились, обращаясь часами, которые собирались в дни, сутки. Бессмысленно-монотонному течению времени, казалось, не будет конца. Впрочем, теперь Игорь уже не тяготился этим, будто растворившись сам в унылом потоке. Из забытья его вывел звук открывающегося замка. Участливая кассирша грузно вносила свое тело в зал ожидания.
- А ты уж и встал, ранняя пташка?! Ну докуда тебе билет выбивать-то? Первым пассажиром у меня на сегодня будешь.
Немудреный вопрос поставил Игоря в тупик. Не без труда он вспомнил, что собирался к дяде Леше, в деревню, название которой совершенно не помнил. Собирался? Но зачем?
- Смурной ты какой-то. Докудова билет-то выбивать? Ты ж вчера краснявинского ждал?
Игорь молчал. Кассирша укоризненно качала головой, теперь явно сожалея, что пожалела этого молчаливого странного человека.
- Да, понимаете, я названия деревни не помню. А вот место, где выходить надо, узнаю.
Оттуда еще километра два пешком полем, там еще лен сеяли.
Он отчетливо понимал, что выглядит полным дураком.
- Лен сеяли, говоришь…Теперь уж кроме как в Крыльцах лен не сеют – закрыли комбинат, а возить куда, вишь ты, невыгодно… И как же ты едешь-то, если и не знаешь куда ?
Игорь невыразительно мотнул головой. Кассирша, открывая кассу, чему-то усмехалась.
- Там еще река была, с порогами, - внезапно оживился Игорь, - а с берега крабов ловили.
- Далеко от деревни речка-то?
- Да нет. С нее в огороды воду носили.
- Ну коль так, то это либо Крыпенка, либо Ольховицы, обе деревни у реки.
- Крыпенка, точно Крыпенка!
- И к кому ж едешь-то туда?
- К дяде Леше.
- А, к Фектистуну Леше, что ж сразу-то не сказал? – Веселый мужик был, покуда женка не померла, а сейчас в город раз в год хорошо если наведывается, сидит там у себя один как сыч.
К окошку кассы стали понемногу стекаться первые пассажиры.
- 18 рублей билет стоит. Давай деньги!
Игорь в растерянности замер, плохо соображая, как объяснить сердобольной женщине, что у него украли деньги.
Кассирша в недоумении смотрела на него.
- Ты что, оглох?! 18 рублей , говорю, да сдачи дам 30 копеек.
- Нет у меня денег, - отводя глаза в сторону, буркнул Игорь.
- Как-так нет? – только сейчас до нее дошло, что со всегдашней ее доверчивостью она оставила на вокзале на ночь человека сомнительного, а то и вовсе криминального. Недаром сидел он весь день на платформе – явно выглядывал что-то, высматривал, да еще и деревни назвать не смог – хороша , что ни говори хороша!
- Украли у меня деньги, - Игорь по-прежнему смотрел на нее растерянно.
Досадливо махнув рукой и не глядя на него больше, она резким движением откинула окошечко кассы, всем своим видом давая понять, что разговор окончен.
Игорь вышел на перрон и направился к той самой платформе, где просидел вчера целый день на скамейке. Синий автобус тяжело подошел к перрону; к нему тотчас же устремилось десятка полтора стремящихся поскорее занять места пассажиров. Женщина с уставшим лицом в сером плаще и повязкой кондуктора на рукаве принялась проверять билеты.
- До Крыпенки идет? – обратился Игорь к молодой женщине, оттесненной толпой, держащий на руках ребенка лет полутора.
- Идет, идет, - будто чему-то обрадовавшись ответила женщина.
Наконец все заняли свои места, разместили сумки и баулы. Игорь встал и нерешительно подошел к дверям.
- Проходите, - неожиданно приветливо пригласила его кондукторша, - Клава предупредила.
Игорь, улыбнувшись, кивнул и поднялся на ступеньку.
Дядя Леша, казалось, вовсе не удивился его приезду, будто заранее ждал незваного гостя. Во всяком случае, сморщенное, напоминающее сухой гриб лицо старика не выдавала никаких эмоций. Он довольно равнодушно выслушал историю об исчезновении барсетки, молча повел его на почту, где Игорь отправил жене телеграмму, прося выслать перевод на дяде Лешино имя. Старик молча высыпал из видавшего виды кошелька железные деньги и, отсчитав нужную сумму, протянул с любопытством оглядывающей редкого в здешних местах гостя пышущей здоровьем почтальонше.
Возвращаясь с почты, Игорь пытался было объяснить дяде Леше, что как только получит деньги, сразу же непременно не только вернет то , что взял, но еще и отблагодарит. Молчание сгорбленного старичка в сильно поношенной куртке, безучастно выслушившего его тираду, поначалу обескуражило Игоря. Он явственно ощутил себя здесь непрошеным гостем, как снег на голову свалившемся в размеренную стариковскую жизнь. От прежнего дяди Леши, такого, каким он знал его , будучи мальчишкой, пожалуй, ничего не осталось; разве только изредка, напоминала о былом, проскакивающая задорная искорка в потухших глазах. Ощущая себя крайне неуютно, Игорь думал, что дядя Леша мог бы быть с ним и поприветливей. Эта мысль оборачивалась раздражением, которое, не находя выхода, замыкалось на нем же самом, вызывая еще больший дискомфорт.
Вернувшись с почты, они молча пили чай за огромным столом , покрытым истершейся изрезанной клеенкой. Разговаривать было не о чем: то, что в какой-то мере связывало их в прошлом, уже давно растворилось в неумолимом потоке времени, а настоящее было слишком различным, чтобы иметь что-то общее. Во всяком случае, именно так казалось Игорю. После третьей чашки чая дядя Леша встал и, подойдя к нему совсем близко, долгим внимательным взглядом уставился прямо на Игоря. От старика пахло чем-то очень знакомым, но давно забытым: не то не то какими-то сушеными цветами, не то еще чем-то , бывшим когда-то привычным, но потом незаметно выскользнувшим из круга памяти. Под пристальным взглядом старика Игорь невольно отвел глаза, а дядя Леша, усмехнувшись, направился к старенькому деревянному буфету с резными дверцами.
- Настоечки моей выпьем, - произнес старик, выставляя на стол два сомнительной чистоты стакана и темную бутылку, сквозь которую виднелись веточки каких-то трав.
Игорь улыбнулся. Он устал и давно хотел расслабиться
- Маятливый ты, - продолжал дядя Леша, - покоя в тебе нет.
«Какой уж тут покой, - думал Игорь, - забрался в эту глушь невесть зачем и жду теперь у моря погоды. Противно!»
- Все бежать тебе куда-то надо; глаза-то, вишь, все бегут да бегут, даром что тело на месте, - хрипловатый голос звучал по-стариковски ворчливо.
- Время такое стало, дядь Леш, это тут в деревне покой да тишина, а в городе попробуй только остановиться, так враз и сметут.
- Время говоришь…Да время-то всегда одно, - он лишь едва пригубил стакан, в то время как Игорь опустошил его одним глотком. – Время-то где ? Токмо внутри человека и запрятано. - Дядя Леша постучал себя пальцем по груди.
Игорь был рад, что старик наконец разговорился. Он боялся скуки и тишины, удивляясь как это кто-то в наше время может обходиться без телевизора.
- Интересная у вас, дядь Леш, философия. Да только вот кроме того времени, про которое вы говорите, есть время и иное, историческое, время, эпоха в которую мы живем.
- Эпоха, говоришь?.. А где она – эпоха-то? Вот уже скоро как 70 лет на белом свете живу, а ее в глаза не видел.
- Да вы будто и не понимаете о чем я! Как ни крути, а все ваше поколение с одной закваской!
- Дрожжи-то, может, и одни, да только вот и на то, чтобы хлеб испечь, и на самогон сгодиться могут. Ну давай!
Широко перекрестившись, дядя Леша разом допил свою рюмку. Игорь подивился словам старика, но все же решил перевести разговор на другую тему.
- А на каких травах вы настойку делаете? – теперь он, не спеша, потягивал из стакана ароматную жидкость.
- А тебе на что?
- Да так, любопытно.
- А-а…- старик неопределенно и, как показалось Игорю, досадливо махнул рукой.
Разговор застыл, так и не успев развиться. Вновь испытывая неловкость, Игорь решил, что сейчас же отправится спать.
- А Нюру-то, жену, мою помнишь? – неожиданно спросил дядя Леша.
- Нет, почти нет, - Игорь отрицательно покачал головой и , будто извиняясь продолжал, - Я ж тогда совсем пацаненком был, у нас на уме все войнушки были.
- Да, много тогда людей наезжало, - дядя Леша задумчиво провел рукой по лбу. Ведь то их все Маккей сюда тянул, покудова сила была, а как иссякла, так и не стало никого. Ещешесть лет была сила.
Игорь силился вспомнить, про какого-такого Маккея идет речь, но так и не смог: летние каникулы, которые он неизменно до 14 лет – пока родители не переехали в другой город – проводил у бабушки Зины теперь представлялись ему неким единым не связанным ни с чем другим этапом жизни, воспоминания о котором были бессвязны и отрывочны.
- И Маккея не помню.
Дядя Леша неожиданно повеселел; в его глазах, прячущихся в густых низко нависших седых бровей, мелькнула усмешка, впрочем, тут же скрывшись за прорезанным глубокими морщинами лбом.
- Ясное дело, что не помнишь. Маккей ушел, когда ты еще в штаны писал.
- Ушел?
- Ушел. Иные умирают, иные уходят, так вот Маккей и ушел.
Игорь плохо понимал, о чем говорил дядя Леша. Меж тем пряная настойка дала о себе знать: по телу разлилось приятное тепло, и впервые за последнее время он ощутил, что расслабился. Ему было приятно сидеть в этом бедном, но чистом деревенском доме, никуда не торопясь, ничем не беспокоясь, ничего не планируя.
- Дядь Леш, а расскажите о том, как это было тогда, о бабе Зине, о Маккее.
- О твоей бабке и рассказывать-то особенно нечего. Одно тебе скажу: на полную катушку жила, ни на что не оглядывалась, а уж если что решила, так ничто ее с того сбить не могло. Одним словом, танк и есть танк. А про Маккея…- дядя Леша ненадолго задумался. - Так то совсем другой разговор, просто и не расскажешь…
- Расскажите, дядь Леш, - Игорь был заинтригован.
- Опять любопытно?
- Любопытно.
- Плохо что так. Любопытство – страсть пагубная; она как ржавчина – все разъест; все ему мало – вглубь и вширь идет.
Игорь не стал возражать. Он никогда не считал себя человеком любопытным. Вот как вырвалось однажды слово, а дядя Леша и подхватил, тут уж пошло-поехало.
- Маккей мне дядькой приходился, - дядя Леша, по-видимому, все же решил исполнить его просьбу. – Отца моего он лет на 10 постарше был, а то и поболее. Всего-то их и было - двое братьев и две же сестры. Бабка твоя Нине, старшей сестре, дочерью и приходилась. Из всех детей один Маккей бессемейный был; остальные все многодетные. У Марии , почитай, аж двенадцать душ детей по лавкам сидело.
Дядя Леша вздохнул, будто вспоминая что-то, и тихо продолжал:
- С Маккеем еще в юности история приключилась. Было ему в ту пору годов 17. Вот он и упросился в ту пору с мужиками к Толстому.
- Когда ж это было?
- Ну когда? Отец сказывал, ему в ту пору годков семь было, значит этак год 90-стый века прошлого.
- Девятнадцатого?
- Ну не нашего же!
Игорь улыбнулся: век 21, уже отсчитав четыре года своего стремительного шествия, до сих пор оставался в сознании многих неразрывно связанным с веком прошлым, 20-ым. И лишь 19 в этой перспективе казался чужим и далеким. Чем старше человек, тем крепче он прирастает к прошлому. Видимо, память захватывает все больше и его жизненной материи.
- Улыбаешься, - дядя Леша, прищурившись, смотрел на него, - Улыбайся, от улыбки душа отдыхает.
Игорь ждал продолжения, но старик все молчал.
- Ну и как, увидел Маккей Толстого?
- Увидел. Да ладно бы увидел…
Дядя Леша опять замолчал, и тогда Игорь решил зайти с другого конца.
- А зачем мужики к Толстому-то ходили?
- Советоваться. У нас же тут, знамо дело, староверов много жило, так они советоваться и шли, как лучше общину устроить. Граф, сказывали, в таких вопросах мастак был советы давать. Да оно и понятно – писатель; письмами да ходатайствами не брезговал. – Дядя Леша вновь чему-то усмехнулся. – Да только общины так и не создали.
- А Маккей?
- Маккей тогда в Телятинках остался; домой только к Пасхе прибился. Да только, вернувшись, совсем другим человеком стал. Толстой тогда один в этих Телятинках жил – с женой повздорил. Так и вышло, что то ли с тоски, то ли со скуки принялся он с Маккеем нашим разговоры разговаривать; а потом и вовсе с собой поселил. Да только Маккей об этом сам мало что рассказывал. Он, как вернулся, вообще молчуном стал. Я его таким и запомнил: сидит, бывало, у печи, в одну точку уставится и все шепчет что-то. А спросишь о чем, на одно сворачивает: надобно, мол, всем нам к смерти готовиться, потому как жизнь – это к смерти тропинка, а когда придет – главное не растеряться, а то потеряешься, и все – пропал, почитай, навеки сгинул. И еще выводил все, где не попадя «е.б.ж., е.б.ж.»Это, говорил, означает если буду жив, сокращенно токмо. Тому его, мол, сам Толстой научил.
- Интересно. И что ж, Маккей, религиозным стал?
- Ни, ни, - дядя Леша махнул рукой, - мало что в церковь не ходил, так когда начнет собираться к заутрене Федосья с детишками, все твердит, что мол, веры в вас мало, если в церковь идете. Бог, мол, в церкви не живет, только в сердце человеческом.
Стало слышно, как за окном сначала робко, потом обретая все большую силу застучал дождь. В натопленном доме стало тепло и уютно. Игорю казалось, что время остановилось здесь и вместе с тем остановилось что-то в его душе, то, что до сих пор было сокрыто вечным мельтешением будничных дней, банальным кружением мыслей, то и дело возвращающихся на круги своя.
Дядя Леша встал, закрыл заслонку печи и, накинув засаленный ватник, молча вышел в сени. Игорь слышит, как он копошится там, что-то переставляет с места на место и невольно думал, каково это жить одному в затерянной среди лесов деревне, вороша в памяти, подобно угольям в печи, остатки прошлого. Наконец старик вернулся с небольшой картонной коробкой в руках. Он бережно открыл ее, извлек оттуда сильно мятый полиэтиленовый пакет.
- На вот, посмотри карточки. Небось мало кого и вспомнишь. Тут, и бабка твоя есть. – Дядя Леша, не торопясь, перебирал карточки, порой усмехался чему-то, изредка хмурился. – Я вот эту показать тебе хотел, - оживился он, наконец, найдя что-то- Здесь-то как раз и видно, что уж больно ты на Маккея похож.
Старик держал перед самым носом с низко посаженными на нем очками пожелтевшую ф
отографию. Немного помедлив, он протянул ее Игорю. Высокий худой человек в светлой рубахе, препоясанной кушаком, напряженно смотрел в камеру. Длинная окладистая борода, доходящая чуть ли не до пояса, странным образом привлекала к себе внимание, будто скрывала нечто, требующее разгадки. Небольшие низко посаженные глаза выдавали смущение.
- Это и есть Маккей? Да вроде я и не особо похож.
Дядя Леша улыбнулся:
- А ты бороду-то пальцем прикрой, сразу и увидишь.
Игорь указательным пальцем прикрыл на карточке бороду, но явного сходства не обнаружил.
- Я Маккея сызмальства помню. Почитай, одно время больше папки родного любил, все он мне загадочным и таинственным казался. А присказку его «если буду жив» на многие годы перенял. Мамка моя ох уж как за это серчала. Оно и понятно – мне тогда и 10 лет не было, а я все если буду жив да если буду жив. - Эмоции, вызванные воспоминаниями, захлестнули старика, – Вот, помню, мне лет 12 было, случилось так, что никого в избе кроме нас с Маккеем не было. Подозвал он меня к себе, посмотрел в глаза да так серьезно и спрашивает: « А смерти ты, малец, боишься?» Я испугался тогда, будто черная пелена перед глазами мир застлала, смотрю на него, и слова вымолвить не могу. «Боишься, значит, - покачал головой Маккей.» А сам меня будто всего насквозь глазами буравит. « Ну а коль боишься, - говорит, - значит ничего наперед не загадывай. А коль затеешь что сделать, прибавляй всегда про себя, мол, если буду жив. » Не знаю с чего, но с тех пор стал я дядьку бояться да избегать. Любить то его я и до тех пор любил, но уж повелось так, что мы, дети, старались его стороной обходить – побаивались. Тут же я и вовсе дядьки сторониться стал. Мниться мне стало, что Маккей вроде как и не живой, а мертвый. Даже по ночам кричал – все мертвец мнился.
Дядя Леша внимательно посмотрел на Игоря, будто проверяя, слушает ли тот его, плеснул в пустые стаканы еще настойки и, наконец, отложив сеть в сторону, продолжал:
- А потом ушел Маккей странствовать. Сказал только, чтобы не ждали скоро, да и сгинул почти как на три года. В ту пору как на грех отец слег – поясница закаменела. Матери туго приходилось без мужских рук, даром что мне уже 15 год пошел. Год прошел, как Маккей ушел, а отец с каждым днем все мрачнее и мрачнее делался: лежит, бывало, на печи да все причитывает: Маккей, мол, божий человек, а мы его не почитали, потому и ушел, вот теперь беда за бедой на нашу голову и сыплются. Как ни крути, выходило, что прав отец: год за годом неурожайным выдавался; бывало, одними пустыми щами и перебивались. А в зиму снарядили меня в город на заработки, Устроился я на фабрику, стал понемножку денежки домой посылал – так не голодали.
Да только под Крещенье слег с лихорадкой, едва живой домой добрался. А дома радость: Маккей вернулся. Изменился он. Не такой уж мрачный, как прежде стал: сидит, бывало, на лавке своей, да все чему-то улыбается. К весне и я поправляться стал, – вроде как жизнь и подналадилась. А к Маккею в деревне уважение особенное стало. Да и не только в деревне. Стали к нему люди с разных мест идти. Про отлучку свою трехлетнюю дядя почти ничего не сказывал – жил так, будто и не уходил куда вовсе; молчуном так и оставался, будто боялся лишнее слово вымолвить. Бывает, спросят его что, а он помолчит-помолчит, а потом басню какую расскажет или присказку. Все только и удивлялись, откуда Маккей таким ученым да мудрым стал. К тому же он с собой целую сумку книг принес.
- И что за книги? – Игорь все больше увлекался дяди Лешиным рассказом.
- Книги-то? Толстого сочинения да из божественного.
- А что именно Толстого?
- Да в том-то вся и штука, что из интересного только роман один – «Воскресение», а остальное все – дневники да письма. Да еще карточка была фотографическая писателя самого, большая такая, он ее за дверью повесил. Вот и читал Маккей целыми днями своего Толстого, пока книг в библиотеку не отдал. У нас тогда ж как – почти в каждой деревне библиотеку да дом культуры устроили, так он и отдал свое сокровище – пусть, мол, все читают. Только божественную одну себе оставил. Да эту потом отобрали, сожгли; тогда строго с религией было-то.
- Значит, дневники читал…
- Читал, читал, иногда вслух даже, потом нам изъяснял. Только мне в ту пору вникать некогда было; в женихах гулял, 22 годок шел – золотое времечко..
Дядя Леша одним глотком выпил настойку и вновь принявшись за сеть, продолжал:
- Запала мне тогда только мысль одна, да крепко так запала. Ее Маккей в дневнике вычитал. Мол, все люди – это отверстия, через которые Бога видеть можно. Я в то время уже трактористом в колхозе работал, и вот, бывало, как сейчас помню, выедем мы бороновать, и представится мне вдруг, что весь мир наш – отверстие, пустота, а за ней – один Бог. И жутко, и хорошо мне от того. Как-то уж перед самой женитьбой сказал я о том Маккеею, а он смотрит на меня этак пристально – так один он глядеть умел - да тихо-тихо спрашивает: «Смерти-то боишься?» на этот раз вопрос Маккея не вызвал у меня прежней бури. « Не боюсь, - отвечал я спокойно. – А чего ее бояться-то? Это сейчас одного боишься, другого опасаешься, потому как оно вред причинить может, а там-то бояться нечего; не будет меня, да и ладно - ни жарко, ни холодно.» Маккей, казалось, долго раздумывал над моими словами, а потом и говорит: «А то как не сгинешь совсем?.. Откудова знать, куда потом попадешь, в чьи сети.» « Да какие такие сети?…Ты, Маккей, все по старинке думаешь, давно уж большевики поняли, что нет никакого Бога, равно как и дьявола, а религия только для богатеев и нужна была, чтоб, значится, людей в повиновении держать.» Говорил я это, а сам, признаться, и сам не вполне верил в то, что говорю. Хоть и был в ту пору комсомольцем, но революционными идеями, что называется, не горел, смекнув, что с приходом Советской власти мало что поменялось в положении крестьянском. Маккей же лишь досадливо махнул рукой: «Живешь, и не понимаешь, как мало времени осталось, э-эх, дурное племя!» После того разговора долго дядька со мной не заговаривал, да и мне не до разговоров было - оженился, собственным хозяйством обзавелся, потому и к отцу нечасто наведывался. А через год родилась у нас с Антониной дочка Марьянушка. Мы в ней, голубушке, души не чаяли, холили да лелеяли, да вот случилось только, что заболела девочка. Ей уж в ту пору четвертый годок шел. Привез я доктора из города. Он постучал, послушал, да говорит, мол, пневмония, оставил пилюли какие-то да укатил обратно. Антонина ему в ноги бросилась; кричит, спаси, мол, детушку, а он только головой качает да молчит. Плохо молчит так. Как доктор уехал, я себе места не находил. Целую бутылку горькой зараз выпил, но не опьянел нисколько – хожу по избе как чумной. Потом вдруг словно осенило меня, кинулся на двор да к отцу побежал.
Распахнул дверь, с порога кричу: «Где, мол, Маккей?» Отец с матерью ко мне с расспросами, а я лишь свое твержу: «Где Маккей? Нужен мне , и все» Чудно то было, что Маккей пред самыми моими глазами в горнице на лавке сидел.
Волнение охватило дядю Лешу. Казалось, вся его фигура преобразилась, даже движения, дотоле плавные, даже медлительные, сделались вдруг резкими и порывистыми. Игорь сидел, не шелохнувшись, увлекшись рассказом. Уже давно стемнело. При свете единственной лампочки робко выглядывающей из надтреснутого светильника, дом преобразился, будто снял некую маску, а теперь зажил своей настоящей жизнью. Дядя Леша продолжал:
- Маккей молча встал и, ни о чем не спрашивая, пошел к моему дому. Мельком кивнув Антонине, он прошел в дальнюю горницу, где, разметавшись в жару, лежала наша маленькая. Покачав головой, он велел нам с Антониной уйти и ждать на придворке. Медленно текло время. Я молча сидел у дровяника с интересом, будто впервые, оглядывая свой двор: слегка покосившиеся ворота коровника, собачью будку, из которой, будто удивляясь безделью хозяина, то и дело выглядывал из будки наш Трезор, недоуменно смотрел блестящими пуговицами карих глаз и вновь впадал в полудрему. Недовольно, протяжно замычала в хлеву корова. Тоня нехотя взяла доильник и , тяжело вздохнув, отправилась в хлев, а я все так и сидел, ни о чем не думая, так, будто меня и нет вовсе, не ведал времени, лишь с интересом вслушивался в глухой стук собственного сердца. Когда чья-то рука легла мне на плечо, я медленно обернулся, обнаружив сзади себя Маккея. Утомленный мозг все старался вспомнить, зачем он здесь, и не мог; в голове крутилось что-то бессмысленное, смутное, волнующее и пугающее одновременно. «Будет жить твоя девка, - голос дядьки звучал чуть хрипловато.» Внутри меня все напряглось, голова заработала необыкновенно ясно. «Смерти-то все боишься? - Маккей лукаво улыбался, будто шутил.» Впрочем, на этот раз его вопрос не произвел на меня ровным счетом никакого впечатления. Тогда мне казалось, что та граница, что отделяет ее от жизни лежит где-то совсем рядом, но теперь она вовсе не пугала меня, скорее вызывала недоумение: и как раньше я не замечал этого, не думал об этом. Выдержав паузу, Маккей уже вполне серьезно произнес: «С тебя, брат, должок.» «Все сделаю, что скажешь!» « Экий ты! Скажу, не спеши. Сказать-то так просто и не сказать, разговор, вишь, не шуточный. Вот как в себя вернешься, так и приходи.»
Дядя Леша замолчал и , заметно волнуясь, подошел к буфету. Немного помедлив, будто раздумывая, он наконец извлек какую-то бутылку и, отерев горлышко засаленным полотенцем, выставил на стол и тут же принялся откупоривать. Они молча выпили, и старик продолжил свой рассказ:
- Так вот, когда дочушка наша совсем поправилась, стал я Маккею помогать тексты переписывать. Он и раньше видел плохо, а к тому времени и вовсе слепнуть стал. – Дядя Леша вздохнул, предавшись воспоминаниям.
В полутемном доме было слышно лишь тихое тиканье старых ходиков. Густая плотная тишина, казалось, нависла над деревней, надежно отделив ее от остального мира. Игорь прислушивался к странной и даже пугающей тишине внутри себя, начиная явственно понимать, что то, что составляло его жизнь, было ее содержанием, на деле оборачивалось лишь воздухом, чем-то эфемерным, лишенным всякого смысла и, по сути, самого этого содержания. Что останется от него самого, забери у него работу, семью, квартиру, профессию?.. И не будь всего этого, станет он сам, Игорь, другим, и если да, то каким? Он попытался отмахнуться от тревожных назойливых мыслей, приписать их появление действию непривычной на вкус настойке.
- А что за тексты? – вопрос Игоря после долгой паузы, казалось, удивил старика.
- Тексты? А ты про маккеевы тексты…Тексты-то все божественные…Я в них особенно и не вдумывался, писал себе, думая, что отрабатываю должок.
- А зачем их было переписывать?
- Так к нему в то время люди стали толпами ходить за бумажками этими да за советом. Впрочем, недолго это продолжалось; потом Маккей как отрезал – к людям вовсе выходить перестал. Бумажки же через отца или меня передавать стал. – Дядя Леша чему-то усмехнулся и махнул рукой в сторону окна. - Вот тут все Маккей сидеть любил . Наш-то с Настей дом в войну сгорел – партизаны подожгли. Потому когда я с фронта вернулся, жена с детишками в отцову избу и перебралась. Я, как с войны пришел, казалось, многое про смерть понимать начал. Сижу, бывало, в окопе и думаю: вот спроси меня сейчас Маккей, боюсь ли смерти, засмеюсь ему в лицо, похлопаю по плечу да скажу, мол, мы тут все с ней рука об руку ходим. И такой мне эта фраза тогда веселой виделась, аж смех разбирал. Да только вот не случилось ее Маккею сказать. Когда с войны вернулся, совсем не до смеху стало – война все разрушила, хозяйство-то с начала самого поднимать пришлось. Да и Маккей в ту пору другим стал. Ослепнув, он вовсе тихий сделался. Сидит, бывало, не шелохнется, слова не молвит. Так порой и пугаешься – не знаешь – жив ли, нет. Хотя спросишь что, ответит сразу, не раздумывая, вроде как только и ждал, чтоб спросили. Бывало, сбегутся детишки со всей деревни, облепят старика, затормошат, мол расскажи да расскажи сказку, вот он и рассказывает целыми вечерами, так и сыплет побасенками да присказками. Ребятня слушает, сидит, не шелохнувшись. Да ты, никак, заснул вовсе? – дядя Леша взглянул на опустившего голову на руки Игоря. – Иди-ка, иди, на лавку ложись.
Игорь внезапно ощутил, что его совсем развезло. Подложив под голову лохматый свитер, он лег на лавку. Но сон все не приходил, уступив место тревоге и смутным тяжелым предчувствиям. Промаявшись с час, он встал, окончательно поняв, что не заснет. Дядя Леша по-прежнему сидел за столом и чинил сеть.
- А что все-таки за бумажки то были, ну что вы переписывали?
Старик лукаво взглянул на Игоря:
- Записочки-то? Так то Маккей говорил, что когда помирает человек, душа его как младенец малый кричит, рвется куда-то, да только сделать ничего не может. Хорошо если из святых или ангелов кто ее услышит, а то как нет… Вот тут-то у нее и записочка. У подкидышей, бывало, находили такие, не оставьте, мол, сироту неприкаянного, милостью своей одарите. – Дядя Леша зашелся слабым стариковским кашлем. Наконец, прокашлявшись, он не то печально, не то досадливо махнув рукой, произнес. – Вот и писал Маккей людям такие записочки – чтоб душе не так страшно было.
- Странно, никогда я ни о чем подобном не слышал, - задумчиво произнес Игорь. – А вы сами в это верите? Ну про душу?
Дядя Леша, мельком взглянул на своего гостя:
- Любопытно?
Игорь осекся:
- Да нет. Не в том дело. Мне это важно знать.
- Важно, говоришь… Эко-как, важно! Ну да не злись. Маккей сказывал, когда он у Толстого жил, тот ему сказывал, что сам он, что ни пишет, то все есть для души своей записочки, чтоб не потеряться ей потом, горемычной. Правда и то говорил Маккей, что хоть и талант был писатель, а потерянный как дитя малое, хоть и не младенец совсем, но ходит едва-едва. Потому все сам себе записочки-то и писал. Маккей же для других писал. Говорил, его душе записочка не нужна – сама дорогу знает…- Старик задумался, и лишь несколько минут спустя продолжал, - Ну а люди, прослышав про то, как Маккей души напутствует, повалили к нему за записочками да советами. Добрый совет в то время ох как нужен был: революция-то, сам знаешь, сына на отца подняла, все с ног на голову поставила. Уже после войны стал я у Маккея допытываться, почему он к людям выходить перестал. Долго дядька отмалчивался, да потом, видно, надоел я ему своими расспросами. Достал он из под лавки книгу, протянул мне и назвал страницу. Оказалось, что была то повесть «Отец Сергий», то самое место, где о ключе малом написано…
Игорь напряженно пытался вспомнить, знает ли он эту повесть. В школьные и студенческие годы он читал много русской классики, но сейчас память явно подводила.
- Вижу, не помнишь. Да и то сказать, вряд ли ты «Отца Сергия» читал. Это ж сейчас на религию промеж пальцев смотреть стали, а раньше-то с этим делом ох как строго было. А с ключом малым образ-то и вовсе вроде немудреный, да только сильно трогает. Я потом не раз книжку ту перечитывал, да все удивлялся. Хорошо написано!
- Расскажите, дядя Леша!
- Э-нет, брат, я в пересказе не силен, а уж с Толстым и вовсе тягаться не буду.
- Да при чем тут тягаться…- Игорь не находил слов, чтобы выразить то, что переполняло его сейчас. – Дядь Леш, мне кажется, как бы это лучше сказать, ну все, что вы рассказали, очень для меня важно…Короче, я здесь у вас не случайно оказался…
Он осекся, досадливо махнул рукой и подошел к окну. Старик серьезно смотрел на него.
- Ну что ж, коль важно, так другое дело. Расскажу тебе про родник. А писал Толстой, что, мол, открывается в человеке, ну в душе то есть его некий ключ, источник и наполняется он понемногу водой. Если воду часто вычерпывать, не будет он успевать наполняться, а будет со дна лишь муть да грязь одна подниматься. - Дядя Леша вздохнул. По выражению его лица было видно, что он не доволен собственным пересказом.
- А ведь и правда, - вдруг неожиданно подхватил Игорь, - Каждому ровно столько отмерено, сколько он в себя вместить может. А если большего пожелает, то если и получит, откуда-то из другого родника. Но и там своя мера…
- Понял значит. Ну вот и хорошо. – Дядя Леша встал, всем своим видом показывая, что разговор окончен. – Давай ложиться, совсем мы с тобой заполуночничались.
Игорь вышел на придворок. Густой влажный воздух обступил его плотной стеной. Удивляло то, что в сплошной темноте он не может разглядеть даже контуров ближайших предметов. Городская темнота, рассеченная электрическим светом фонарей, огнями домов и фарами машин дискретна, прерывиста. Она всегда ограничена искусственным светом, иллюзией предсказуемости и ясности. Здесь же царство темноты абсолютно, и потому не оставляет иллюзий.
«Е.б.ж. , если буду жив, - звучало что-то глубоко внутри.» Стоя на крыльце этого покосившегося дома, Игорь вдруг ощутил, как в действительности он мал, слаб, как мало знает об этом мире и о месте себя в нем. Странная, совершенно лишенная всякой логики мысль крутилась в голове: «Если буду жив, если не буду жив - все одно». Смутные образы, едва коснувшись поверхности сознания, тут же таяли, оставляя на память о себе лишь отпечатки тревоги.. Игорь нехотя вернулся в дом.
- Залезай на печь, зябко стало, - откуда-то сверху позвал дядя Леша. – Свет не позабудь выключить.
- Да нет, я здесь на лавке, - отозвался Игорь.
- Смотри, как знаешь.
В гулкой тишине едва различимо тикали ходики. Сон не приходил, лишь дразнил, то и дело накатывая вязкими, но тут же отступающими волнами.
«Е.б.ж., е.б.ж., - гулко стучало в голове.»
- Дядь Леш, - тихо позвал Игорь.
Старик не ответил.
«Странный он человек, - думал Игорь, - не простой. Рассказывает, а будто чего-то не договаривает.»
Игорь ворочался на лавке, желая одного – поскорее заснуть, так, чтобы ни о чем не думать, а потом проснуться в новый день, который сам будет диктовать тебе, что делать, избавит от морока невесть как привязавшихся трех букв.
Он так и не сомкнул глаз до утра, вслушиваясь в неровное дыхание старика, ворочающегося за печкой. Наконец робкое осеннее солнце стало лениво разгонять темноту, проникать матовым светом сквозь узкие оконца. Дядя Леша, кряхтя, поднялся, ополоснул лицо из висевшего тут же в комнате умывальника и в неподвижности замер посреди комнаты. Игорь, разбитый после бессонной ночи, наблюдал за ним. Старик так и стоял молча, чуть наклонив голову. При свете разгорающегося утра Игорь приметил на стене небольшую икону, смекнув, что дядя Леша молится. Неожиданно откуда внутри него поднялась волна раздражения, всколыхнувшая в душе что-то глубокое, темное. Игорь резко встал, почти вскочил с лавки и взглянул на часы, оставленные им с вечера на столе. Скоро 10 – почта наверняка уже открылась, а значит он получит деньги и сегодня же уедет отсюда с тем, чтобы, быть может, уже никогда не вернуться.
- Ну, племянничек, с добрым утром!- голос дяди Леши звучал бодро, даже весело, - будем печь топить да картошечки пожарим.
- Мне бы на почту, деньги получить.
- На почту говоришь?.. Это б, конечно, и можно, да только закрыта она.
- Как так закрыта? - Неприятный холодок пробежал по спине Игоря.
- Да так и закрыта. Нас, стариков, много ли нынче в деревне осталось, вот и работает почта наша два раза на неделе. Значится, в субботу после завтра и откроется.
- Как же это так? Негодование, невесть откуда всхлынувшая злость, отчаяние, сцепившись в тугой клубок, подкатили к самому горлу. – Да как же вы сразу не сказали? – прерывающимся голосом спросил он.
Старик, казалось, насмешливо взглянув на него, ничего не ответил.
«Издевается, - молнией пронеслось в голове.» Игорь поспешно вышел из избы, громко хлопнув дверью.
Сырое утро встретило его влажным туманом и тягучим, густым, густо напоенным запахом прелых листьев воздухом. Игорь прошел к дровянику и присел на влажный пень.
«Значит, я застрял здесь еще на два дня. Ну и дурак! С какой стороны ни посмотри, все дурак!»
Раздражение уступило место стыду. Свалился старику как снег на голову, а еще и характер показываю. Дурак и есть дурак! Он вернулся в избу и, молча взяв нож, присел рядом со стариком и принялся чистить картошку.
- Суматошный ты, нервный. Да не один ты – все нервными нынче сделались, - дядя Леша сокрушенно качал головой. – Вот скажи, думаешь небось, что без тебя там мир развалится? – И, не дожидаясь ответа, продолжал. - Все спешишь, спешишь - по глазам вижу, а куда, скажи, куда бежишь-то?
- Мир-то без меня, конечно, не развалится, но на работу мне надо. Да и жена волнуется.
«Е.б.ж., е.б.ж, - вновь застучало в голове. – а что если бы не было меня, или вот умру , что тогда в мире изменится, что со мной тогда будет? И будет ли что-то вообще?»
- Дядь Леш, а вы вот молитву читали…- сам не зная зачем, спросил Игорь.
- Молитву не читают, молятся, – усмехнулся старик.
- Ну да, молились…
- Молился…
Игорь замялся, не зная, как спросить, как хотя бы примерно выразить словами то, что столь сильно волновало душу.
- Я не понимаю, зачем это нужно, - сбивчиво начал Игорь, - Я не могу поверить в то, что Бог слышит молитвы.
Старик, отложив нож в сторону, внимательно взглянул на своего собеседника
- Бог, говоришь?.. Богу-то зачем моя молитва? Это не Богу, это душе моей грешной нужно.
В комнате вновь повисло молчание.
- Дядь Леш, а расскажите, что с Маккеем-то потом стало.
- С Маккеем-то? Да ничего не стало. Так и жил себе.
Игорь ощущал, что рассказ о Маккее каким-то непостижимым образом дразнит его, поднимая из глубины души нечто, о существовании чего он ранее и не подозревал. Всего два дня, и это наваждение закончится; жизнь вновь закрутится по привычному сценарию: жена, работа со столь сильно достававшими его за последнее время внутренними дрязгами, баня по субботам с друзьями и пивом, вечно хнычущий трехлетний сын Вовка, укоризненные интонации матери, напоминающей, что он не звонил уже месяц и вновь работа, семья. Весной и летом ко всему этому добавляются утомительные выезды на выходные на дачу, и так по кругу, по кругу…
- Дядь Леш, а вы в городе давно были?
- Давно. Зачем он мне?
- Как зачем? Ну хотя бы магазины.
- Так у нас тут автолавка ходит. Коль что надо, закажешь, тебе и привезут.
- А не скучно вот так, одному?
- Ну почему ж одному? У меня тут соседи есть. Мир-то не без людей.
Вопрос, заключающий в себе самое главное, так и повис где-то там, где было никак не сформулировать плохо понятную, но непрестанно свербящую мысль. Дядя Леша, казалось, понял его, засмеялся одними глазами, но продолжать разговор не стал. Неся ставить воду для картошки, не оборачиваясь, он вполголоса произнес:
- Ты вот тут про Маккея спрашивал. Я тебе вот что скажу: никого Маккей не трогал, ну и от того всем его потрогать хотелось. Вот ведь как в жизни бывает: узнал человек что-то , а оно ему глаза затмевает, на весь мир о том прокричать зовет, мол, истиной владею, последней и единственной. Другой может и кричать-то не кричит, а внутри себя умнее всех себя почитает. Да только ведь шила в мешке не утаишь…Вот и идет все так, покудова идет, а потом вдруг раз, и окажется, что остался человек у разбитого корыта…Маккей-то, как бы тебе сказать, как раз с другой стороны всего этого стоял, то есть мельтешения этого позади.
Дядя Леша замолк, Игорь ждал продолжения. Видя заинтересованность своего гостя, он усмехнулся:
- Ты вроде как взбаламутился. И словно в ответ на собственные мысли произнес. – И так бывало. Маккей и после своего ухода людей взбаламучивал.
Старик вышел в сени. Игорь по-прежнему сидел, упершись руками в пол. С другой стороны…Это как же с другой стороны? Е.б.ж., если буду жив. А если не буду?
Человек предельно рациональный, он всегда весьма скептически относился ко всякого рода мистике, почитая ее ничем иным, нежели праздным развлечением человеческого ума. Однако сейчас Игорь был на грани того, чтобы поверить в то, что Маккей «взбаламутил» и его. Странное, но довольно емкое слово весьма точно описываю нынешнее его состояние.
Если буду жив, если буду, а если все же не буду?
Его внимание привлек негромкий разговор в сенях. «Наверное, кто-нибудь пришел из местных, - подумал он и, решив не высовываться, прошел в заднюю комнату, отгороженную ситцевой занавеской». В этот приезд здесь ему еще не доводилось бывать.
Небольшая чистенькая, бедно обставленная комната несмотря на сырость нетопленого помещения показалась ему уютной. Здесь пахло какими-то травами, сухими цветами, валерьяновыми каплями, отчетливой нотой пробивался запах нафталина. Взгляд Игоря упал на небольшую картинку над широкой железной кроватью. Он подошел ближе и вгляделся в изображение.
На пожелтевшем листе картона угадывался намеченный карандашом контур человека, застывшего в неподвижности с поднятыми вверх руками. Игорь подошел ближе. Неприятный холодок пробежал по спине. На груди человека был начертан широкий объемный крест, сквозь который проглядывал купол, увенчанный крестом. Странная картинка буквально приковала его к себе.
- Игорь, ты где?– голос дяди Леши из соседней комнаты звучал возбужденно. Он было решил не выходить, пока не уйдет неизвестный посетитель, но подумав, что это будет выглядеть глупо, направился в комнату.
За столом рядом с дядей Лешей сидела та самая розовощекая женщина, которую он видел на почте. На этот раз на голове у нее был повязан темно-синей платок с яркими цветами, делавший ее похожей на расписную матрешку.
- Вот Нюра специально ради тебя пришла.
- Да уж, получилось! Была я вчера в городе, на почте и говорят мне, мол, пришел перевод на Матвеева. Я деньги под расписку взяла, чтоб еще два дня вам машину не ждать. Ну, думаю, привалило деду счастье – три тысячи прислали.
- Так ты ж сама телеграмму посылала! Знала небось, что деньги-то те племянниковы!
- Знала, - добродушно усмехнулась почтальонша. У нас тут гости редко случаются. Да только деньги просто так не отдам. Пойдем со мной на почту бумагу заполнять.
Совершенно очевидно Игоря должно было обрадовать известие о том, что деньги пришли, и, значит, он даже сегодня сможет ехать домой. Но не обрадовало.
- Дядь Леш, а может я бы здесь подождал. – Его голос звучал тихо и даже как-то блекло.
- Да ты не приболел часом? – вскинул брови старик.
- Нет вроде. Просто идти не хочется. Да и печь еще не стопилась, я б за картошкой присмотрел.
- И то верно, присмотри!
Когда старик с почтальоншей ушли, Игорь прошел в комнату и еще раз посмотрел на странную картинку. Тяжелая усталость навалилась на него и, не в силах противиться ей, он прилег тут же на не разобранную кровать и тут же погрузился в глубокий тяжелый сон. Игорю снилось, что внутри него самого будто образовалась какая-то дыра, и вот она уже начинает расширяться, обретает конкретные очертания, превращающиеся в крест, уходящий вершиной куда-то вдаль, в бесконечность. Он хочет потрогать этот крест, но не может – руки не слушаются, взмывая вверх, будто вовсе и не принадлежит его самому.
Голос дяди Леши прервал тяжелое забытье.
- А ты и впрямь, не захворал часом?
Игорь не ответил.
- Откуда у вас эта картинка?
- Картинка? Так то Маккей рисовал; он пока не ослеп, любил бумагу марать. Много таких было, да только все они подевались куда-то. А эта жене моей уж больно полюбилась. Сама она сюда и повесила, все любовалась. Вот уж ни Маккея, ни Тони нет, а картинка все висит. Старик тяжело вздохнул. – Принес я тебе деньги. Нюрка сказала, сегодня в ночь от Скворцовых машина пойдет, так и тебя прихватить могут. Деньги-то посчитай, - протянул дядя Леша пачку Игорю, - денежки-то счет любят.
Игорь взял деньги и молча, не пересчитывая, положил в карман.
Старик, вздохнув, направился к печке, достал чугунок с картошкой и поставил его на стол.
Игорь сел на скамью, и, плохо сознавая что делает, стал разминать вилкой разваристые крупные клубни.
- Дядь Леш, а вот вы про родник говорили, из которого воду вычерпывают…
- Ну, говорил…
- Так вот ключ-то все одно бьет, сколько ни мути да не черпай.
- Али бьет, а еще может болотце образоваться.
- Болотце. Стоячая, значит, вода.
Дядя Леша молча кивнул.
- Дядь Леш, а можно я у вас еще на денек останусь?
- Отчего ж нельзя? Оставайся. – Старик, казалось, вовсе не удивился.
Голова у Игоря гудела. Так и оставив картошку нетронутой, он вышел во двор, оттуда на улицу и медленно побрел в сторону речки.
Березовая рощица встретила его мягким прозрачным светом. Листья уже облетели, и лишь изредка порыв ветра захватывал танцем хоровод золотых денежек. В улыбке природы явственно сквозила грусть от предчувствия холодов, бесприютной сырости осени, вьюжном дыхании зимы. Но пока день широко распахнул свои золотистые глаза навстречу солнцу, необыкновенно ласковому, щедро отдающему свое уже не сильное тепло.
Игорь присел на поваленное у самой тропы дерево и поднял голову к небу. «Где я?» – Странный вопрос, возникший невесть откуда тяжело бился в голове, не находя ответа.
«Кто я?»
Солнце зашло за внезапно набежавшую тучку и померкшая разом рощица вдруг показалась ему трогательно-беззащитной. Он встал и направился к речушке, где, будучи ребенком, не раз плескался с ребятишками, но не дошел до нее и, резко развернувшись направился обратно к дому.
Он уехал в тот же день на попутке, оставив дяде Леше свой адрес и обещая приехать еще, в глубине души зная, что больше не вернется.
Возвращаясь с работы, Лена как-то достала из почтового ящика извещение о получении ценного письма на имя Игоря. В тот же день он пошел на почту и, отстояв очередь, получил большой желтый конверт. Тут же на почте он распечатал его и бережно достал картинку с изображением пронзенного крестом человека. Внизу шариковой ручкой были начертаны три буквы: е.б.ж. К картинке прилагалась записка.
« Ваш родственник Алексей Михайлов умер 4 августа 2004 года.. Перед смертью он просил переслать картину по вашему адресу. Почтальон Еремеева Анна.»
Игорь вложил все обратно в конверт и спрятал его под курткой. На улице моросил противный мелкий дождь. Казалось, солнце совсем забыло их все разрастающийся с каждым годом город.
В тот вечер он еще долго бродил по городу, не обращая внимание на промокшую куртку и хлюпающие ботинки.
Е.б.ж, если буду жив, если буду… А если не буду?
Странички не растягиваем, господа.
Не растягиваем странички.
04.06.2009 09:52:55
№5
Свенья, как прачитаешь перескажи Толстову в трех словах, не мучь старика
04.06.2009 09:57:57
№6
Для №5 фтюч (04.06.2009 09:52:55):
Ладно, свенья, а что ему пересказать? Я этот текст не ослил.
04.06.2009 10:04:30
№7
Для №6 ЧС (04.06.2009 09:57:57):
не ослил? ну и хуй с ним
04.06.2009 10:05:51
№8
японский городовой...
но вы знаете - я совсем не удивлен объему литературного произведения.
вот, например, пассаж из середины:
"Дом, всегда казавшийся Игорю большим и таинственным, теперь сильно обветшал,
будто осиротел без хозяйки, хотя и по-прежнему смотрел на мир оконцами,
обрамленными изрядно пожелтевшими кружевными занавесками с ручной вышивкой.
Под стать своему хозяину дом совсем пригнулся к земле, постанывал разболтавшимися ставнями,
будто жалуясь на одинокую старость."(с)
как вы считаете - можно ли в 21-м веке, веке, заметьте, электронно-вычислительных машин,
телевизоров, кинематографа и радио, писать подобные подробно-описательные произведения?
я считаю - нет.
это в 19-м веке, когда человек кроме своего верстака и квартиры на 5-м этаже ничего
в жизни не видал, можно на две страницы описывать - какими бусами был увешан чингачгук,
какой длины котильон был на юбке анны карениной, сколько пирожных с крэмом
съел тартарен из тараскона и пр.
но сейчас-то! сейчас-то любой деревенский дом можно увидеть в интернете на сайте фотофайлдотру
длину крепдешина у пелерины можно глянуть на фэшндотком, а количество вампумов у оцеолы
можно спокойно прочитать в википедии.
ну и зачем эта описательность позапрошлого века???
резюме - давайте, Наталья (Наталия), вы это всё выстригите из креоса и
запостите лайт-версию для нас, современных людей 21-го века,
оставив только необходимые характеристики и добавив образность,
которую еще никто не отменял!
чтобы даже я увидел этот деревенский дом (шифон у тюрнюра, облако на закате, парашютную вышку)
как вживую. чтоб в мозгу у меня появились все эти вещи!
понимаете меня?
04.06.2009 10:11:08
№9
Для №8 Захар Косых (04.06.2009 10:05:51):
праильно, нада как аббат писать
- Иди нахуй, - сказал я
- Иди сам, - сказал он
- И пойду,- сказал я
- Я с тобой,- сказал он
04.06.2009 10:11:28
№10
или всё это подъебка?
типа низвержение авторитета.
тонкийц стёб над многословным классиком?
хм...
(задумался)
04.06.2009 10:12:00
№11
Для №8 Захар Косых (04.06.2009 10:05:51):
Правильно. "Старый дом окончательно наебнулся." - вот это вполне в современном интернет-стиле.
04.06.2009 10:12:25
№12
Для №9 фтюч (04.06.2009 10:11:08):
ну так мы дойдем до классического
"пыщьпыщь онотоле голактико опасносте 111 ололо"
04.06.2009 10:13:35
№13
Для №11 ЧС (04.06.2009 10:12:00):
хм.
а как у есенина было
"старый дом мой совсем ссутулился"
ну гениально же.
только не помню - инверсия это или аллитерация...
04.06.2009 10:13:49
№14
Кстати, кто текст осилил, что такое ЕБЖ? Ельцын Борис Жопович?
04.06.2009 10:14:50
№15
Это не инверсия, это Монгол Шуудан.
04.06.2009 10:16:26
№16
скажите, друзья мои.
мне вот очень хочется запостить вот это вот "пыщ пыщ онотоле 111 ололо"
сам не знаю почему, но прям со страшной силой.
я конечно борюсь с этим, но во-первых бороться нету больше сил,
а во-вторых боюсь невроза или шизухи.
а как у вас с этим?
04.06.2009 10:16:58
№17
А не взяцца ли теперь вам за нашего вильяма за шейгспирта, афтыр?
Ты такой умный, Кооляяяя...
04.06.2009 10:17:24
№18
Для №14 ЧС (04.06.2009 10:13:49):
ну ты чё?
стандартная аббревиатура "ебаная блядь жопа" -
сокращение такого вот эмоционального ругательства.
04.06.2009 10:18:17
№19
Для №8 Захар Косых (04.06.2009 10:05:51):
а сколько татарин из тараскона перожных то съел? вот йа напремер и не знаю.
04.06.2009 10:20:00
№20
Для №19 Налей Блидям (04.06.2009 10:18:17):
это не важно. в том-то и дело.
04.06.2009 10:20:37
№21
свеня канешно же не ослил
и даже не козлил
свеня свинил
04.06.2009 10:22:30
№22
Для №16 Захар Косых (04.06.2009 10:16:26):
Захар, это так в тебе проступают родимые пятна контркультурки.
04.06.2009 10:28:51
№23
"Мак чудак." Это я так облагородил слегонца классическую формулировку.
04.06.2009 10:34:51
№24
Я тож не ослил пока, время скока надо. Я в конце прочитал Е.Б.Ж. - если буду жить... эта философь кароч, а я в философь несилён.
Это аффтар издевацца над нам - рассказ Талстого за свой выложил и тепер ржёт. )
04.06.2009 10:38:02
№25
Для №24 Калдун Кулебёкин (04.06.2009 10:34:51):
Афтор девачка, по крайней мере так себя позиционирует.
04.06.2009 10:51:39
№26
паходу Толстов то таво.
гикнулсо старьёвщег
04.06.2009 10:55:06
№27
Про что рассказ? Я бля ебал сколько в техсте прилагательных, что у меня аллергия начинается после первого же абзаца.
04.06.2009 10:55:40
№28
Толстов сдался таки на милость таксидермистам?
04.06.2009 10:55:42
№29
а талстоф сидит в сервисе, на пириговорах о приобретении артефактной матрёшки и икает блять икает ссука
04.06.2009 11:01:42
№30
Для №28 Ctrl (04.06.2009 10:55:40):
таксидермисты дОроги для ниво, пашол в деревню в народ как пращур ево, там местный конюх неплохие чучела делает
04.06.2009 11:02:49
№31
Дану нах...
04.06.2009 11:04:17
№32
хуясе букав яебал четать
но Лёвчег таки будет поль щон
04.06.2009 11:04:43
№33
о!
а вот и самЪ
04.06.2009 11:05:28
№34
Захар, раскажи еще раз про арбалет
уш дюже нравицо
04.06.2009 11:06:18
№35
Для №30 Добрый (04.06.2009 11:01:42):
Он уже по жизни был чучелом. Так что таксидермист должен был вытащить ливер и набить его порошком из артефактных мощей адольфа гитлера и отправить в париж, к френчу, что б тот выставлял его на елисейских полях фотографироваться с туристами.
04.06.2009 11:07:26
№36
А вот и виновник торжества заявился. Ща будет радовать обывателя искрометным юмором образца 1864 года
04.06.2009 11:12:02
№37
Слыш, дятел, прадай два бареля юралса по енварским ценам. Очень нада...
Для №29 Добрый (04.06.2009 10:55:42):
04.06.2009 11:20:01
№38
Для №37 Л.Н.Толстов. (04.06.2009 11:12:02):
на рапсе ездий бля.
04.06.2009 11:23:21
№39
Для №35 Ctrl (04.06.2009 11:06:18):
да какой такседермист, какой париш? ещё расскажы про музей пластинации.
выставят ево на кукурузном поле под магилёвым, штоп ворон отгонял, а на зиму в сартир спрячут
04.06.2009 11:23:53
№40
Да мне ни ездить. Хачю папробовать сибя на нефтеном рынке. Если пайдёт, я ещо вазьму...
Для №38 Добрый (04.06.2009 11:20:01):
04.06.2009 11:28:36
№41
Так и будет он у тебя, Добрый, таскать с трубопровода ведрами юралс. Не связывайся с ритейлерами, ну их нахуй
04.06.2009 11:30:29
№42
Для №40 Л.Н.Толстов. (04.06.2009 11:23:53):
тут блять эта... канкуренцыя блять. съедят тибя акулы и не падавяцца
так што не жыл ты харашо и начинать нехуй.
04.06.2009 11:32:42
№43
Для №41 Ctrl (04.06.2009 11:28:36):
ага, а вёдра небось со фтарым дном будут. знаем мы этова клептомана, это ему не старушек с гжелью абъёбывать
04.06.2009 11:33:06
№44
Авторша в школе слишком много увлекалась прозой серебряного века.
Согласен с захаром, текст малочитабелен.
04.06.2009 11:40:19
№45
Не прадаш, значит...Ну и хуй с табой! У меня тоже типерь ничево не праси. Таг и пражывёш в сваем Новогирееве всю жызнь без Ойвазовскова в сортире, как лох, бля..
Для №42 Добрый (04.06.2009 11:30:29):
04.06.2009 11:46:45
№46
Для №45 Л.Н.Толстов. (04.06.2009 11:40:19):
гавно этот ваш айвазян. пять рублей пучок в базарный день, вапще не катируецца нихуя эта хуята. только у нас в стране - ах, айвазофский! ах дивятый вал блять! тьфу блять. мы хоть и быдлы, но все тренды знаем.
ты ещё блять никаса сафронова придлажы или шилова блять
04.06.2009 11:48:28
№47
Для Л.Н.Толстов. (04.06.2009 11:40:19):
Могу продать два барреля чюдесной ослиной мачи, вот и папробуешь сибя на нефтеном рынке
04.06.2009 11:51:26
№48
Для №47 Налей Блидям (04.06.2009 11:48:28):
а сам чо жрать будешь?
04.06.2009 11:51:43
№49
ищо есть старыя брюки и рукава от жылетки, ой вазовский блиа
04.06.2009 11:52:50
№50
Для №48 Добрый (04.06.2009 11:51:26):
Когда продам то? Оооо. Анисовую жрать буду.
04.06.2009 11:52:50
№51
TFox, особое св-ва водяного кота позволяет вам любоваться им в снег, дождь, град и придает силу военам. Водяной кот протестирован на 300 военах и у всех заметны улучшения, их пепяка растет и они извергают лучи щастья. Смотрите на кота сучечки, Онотоле одобряе!
QYZ написал этот псто 31 мая 2009, в 16:07
QYZ, смотрите на водяной знак почаще. Если вы стоите на остановке и ждёте автобус, вы можете достать купюру и посмотреть на водяной знак. Если вы на приёме у стоматолога, то без особых проблем можете посмотреть на водяной знак с котом. Если вам нечем заняться дома - любуйся водяным знаком с котом, любуйся, сука! Любуйся на кота, сука! На водяного кота! Любуйся! Смотри на кота! Не смотришь на кота - по ебалу -ННА!
04.06.2009 11:56:21
№52
добрый в навагиреева переселился, по словам хнязя вроди бы каг... не знал...
лучче бы не так... нахуй нахуй таких саседеф...
04.06.2009 12:04:09
№53
Бурда, ну нахуй здесь этот маразм ебучий?
04.06.2009 12:04:09
№54
Бурда, ну нахуй здесь этот маразм ебучий?
04.06.2009 12:05:58
№55
Для №52 барон бухаузен (04.06.2009 11:56:21):
знакомое слово разглядел? а как звучит, а! НО-ВА-ГИ-РЕ-Е-ВА!!! прям пестня. тьфу блять
04.06.2009 12:07:53
№56
Для №50 Налей Блидям (04.06.2009 11:52:50):
НБ, а где ты берешь анисовую мочу? Доишь туристов с турции в аэропорте?
04.06.2009 12:12:09
№57
Для №55 Добрый (04.06.2009 12:05:58):
мдяммм... песня не удалась...
04.06.2009 12:14:19
№58
Для №52 барон бухаузен (04.06.2009 11:56:21):
нахуй нахуй таких саседовых?
ахтунг бля
04.06.2009 12:15:59
№59
Для №56 Ctrl (04.06.2009 12:07:53):
а чо в питире туристы бывают? я думал они тока в маску ездят за калбасой
04.06.2009 12:18:36
№60
Для №51 11 Друзей Друзя (№ 1 Борис Бурда) (04.06.2009 11:52:50):
На Свалку дуй, Кикоз настоящий заждался уже.
04.06.2009 12:18:56
№61
в хуяску
04.06.2009 12:35:05
№62
Для №61 ЯДИ (04.06.2009 12:18:56):
типо нахнул штоле?
савсем от недосыпа из ума выжыл?
04.06.2009 12:46:02
№63
Для №62 Добрый (04.06.2009 12:35:05):
инигаври бро
недасыпают сцуки бапки семачек, и стоканы у них мелкие блять
04.06.2009 13:00:34
№64
Для №63 ЯДИ (04.06.2009 12:46:02):
аааааа! я думал у тибя сыпняк без сыпи
04.06.2009 18:13:14
№65
Е.б.ж, если буду жив - при чем здесь толсто?
04.06.2009 20:42:30
№66
Учи, сыног, географию...
Для №65 Vincent A. Killpastor (04.06.2009 18:13:14):
04.06.2009 23:03:59
№67
Натка просто малацца.
Великолепно написано.
Адна хуйня, на фэнтези не тянет, да и на соцреализм тожэ.
Четал с интересом пака не ахуел. От пранзенных челавекофф.
