У моей красавицы незаживающая истерика. Час или полтора, а как хорошо начиналось. В ней говорит то ли выпитое, то ли недопитое, но всегда, прежде, чем сунуть в морду, говорю себе, в этих звуках, рядом с которыми человек теряет слух и разум, есть что-то от истинного страдания. А может это оно само и является непрошенное. Жалоба, вперемешку с кровью и соплями адресована не только мне, здесь бъет, не останавливаясь, источник, оживший еще в момент рождения, когда ее тянули щипцами из материнского лона и что-то порвали, когда ее разлучили с единственной обителью, где человеку в первый и в последний раз в жизни хочется жить. Потому что, все , что его окружает со всех сторон тогда - это только забота, одна сплошная забота: забота-пища, ее не надо пережевывать, забота-тепло, его не надо искать и поддерживать, забота - даром, ее не надо зарабатывать хорошим поведением. Она наращивала силу этого утробного крика на протяжении долгих лет, пока вынуждена была безмолствовать. Детский сад, школа, институт, и первые годы жизни в браке не давали права слова. Водка развязала язык, но тоже не открыла клапан для ненависти на все время. Он то откроется, то закроется, не давая сбросить окончательно всю вьевшуюся в складки ненависть. .Она орет, не рассчитывая на поддержку и помощь, это такой отвратиельный способ скорчить препохабнейшую рожу господу Богу. Хотя надежды, что он увидит- никакой, но можно рассчитывать оскорбить его подобие в самом себе, проклясть его зеркало, потоптаться на вечной душе, в которую никто так и не поверил.
- Ну и что теперь? - говорю. Получила в рожу, затихла. Надолго ли. Знаю, что пауза отдышаться будет, но недолгая. В чем виноват я, меня не интересует.В чем виновата она, я знаю и могу сформулировать, хотя способность ясно излагать уже давно меня покинула.Ее тоже. Но чужая вина - последнее, на чем меня совсем оставит человеческий язык. Я и в могиле. похоже, буду повторять "сволочь, сволочь, сволочь, на тебе". Выпить есть что. Ударил сильно, надо пожалеть. Ведь зверства нет, есть тупая обеспокоенность криком. Он настолько пронзителен, что ветхая, изъеденная алкоголем плоть его не держит, не отбрасывает и не гасит. Этот звук проходит как сквозь решето через все миллионы прорех и дыр. Выпей рюмку. Как кукла, делает всасывающие движения распухшими губами задолго до того, как я поднесу. Руки слушаются плохо. Чтобы налить нужно несколько минут. Все это время лежит на полу и плямкает. Садись. Цепляясь за стену и стол, с трудом поднимается и вдруг протягивает руку. Совершенно прямую, она даже не дрожит. Ладонь уже держит несуществующий стакан. Не кричи, ты же хорошая. А выпить еще есть. Есть, есть, радуюсь, что можно купить отсрочку. Пьем три года и если свести в одну точку весь крик за это время, хватило бы свести с ума Бога. А может, Он уже шизофреник, если не оставлял нас заботами и находился где-то поблизости.
Я возьму тебя на руки и буду пытаться жалеть? Вот и упали. Давай выпьем. Мы честные, нашли способ искать то место, откуда тебя выдернули щипцами, а я вроде вывалился сам, без посредников. Все живут, как будто никогда там не были. А мы тоскуем. Мы не хотим забывать, что нас оттуда изъяли против нашей воли. Ничего, доберемся.
