Всё было готово. Яма в прибрежном лесочке выкопана правильная - и глубиной, и размерами. В полный рост, с запасом – двоих впору класть. Рядышком, возле разлапистой сосны спрятана лопата. Топор и «заточка» из старого напильника тоже под рукой - на берегу, в зарослях тальника. Оставалось привести отчима на рыбалку. Последнюю рыбалку.
Санька ждал, когда отчим выйдет из запоя. Терпеливо ждал и отрешенно – как в засаде сидел. Теперь не долго уже. Скоро отчим протрезвеет, будет ходить виноватый - тихий, да покладистый. Мира искать, отношения налаживать. Денёк-другой помурыжить его: не отвечать, мимо смотреть, а там и сделать заход насчет рыбалки. Местечко, мол, одно прикормил на запретке; матери давно свежей рыбки хотелось, а вдвоем на жарёху точно натаскаем - пойдёшь? Вроде как оттаять, навстречу шагнуть. Клюнет, куда денется, даром, что ему эта рыбалка до лампочки. Всего и подгадать, чтобы накануне мать сутки дежурила, да обернуться к её приходу.

Выйдут-то они рано, часика в четыре. Опять же, двинут напрямик – не по дороге, а мимо котельной, через пустырь и лесом до самого водохранилища. Кто их там разглядит в потёмках? Только на обратном пути и заметят Саньку – уже возле самого дома. Так это он из-за Туськи выскакивал: ну приспичило псу, развёл скулёж - с ним бывает!
Готов у Саньки и для матери рассказ. Вернётся она с работы – услышит, что отчим вчера снова «в дымину» надрался. Отпускные, сказал, выдали, вот и праздновал. Футбол смотрел, потом скучал, по квартире шарахался, а ближе к ночи отчалил куда-то - только дверь хлопнула. К дружкам своим, небось, чесанул – отметить это дело…
Никто и не ворохнётся поначалу.

Жалости в Саньке не было. Совсем. Ни на вот столечко.
Было отчаянье – застывшее, холодное, как камень. И страх - что дрогнет рука и топор ударит вскользь. Бить он собирался, когда наладят удочки и рассядутся. Не суетясь, зайти со спины. Постоять, примериться. И рубануть – в затылок. Если что - добить «заточкой». Куда ткнуть – наизусть знал, не зря все материны медицинские книжки перелопатил. А там уж как выйдет - отчим мужик здоровый…
Однажды по осени Санька слышал, как соседи резали кабанчика. Пронзительный негодующий визг взорвал ясный ноябрьский день и долго метался под студеным небом - мольбой и прощанием. Напоследок крик зверя взмыл острой сверлящей нотой, истончился и протяжным прерывистым всхлипом стёк в тишину. В тот день Санька впервые поверил, что когда-нибудь и его тоже не станет – насовсем, по-настоящему...

Он помнил этот крик до сих пор. Не надо, чтобы отчим кричал - лучше сразу. И Санька тренировался, оттачивал удар ежедневно - бревен в лесу хватало. За месяц рука отвердела и прицелилась, от топорища на ладошке наросли жесткие мозоли. А страх всё равно оставался, тихими искрами мерцал внутри, заставлял бесконечно перебирать варианты…
Что будет потом - он особо не задумывался. Нормально будет, спокойно. Мать перестанет глухо рыдать по ночам на кухне. Иногда, исплакавшись, она поднимала Саньку с постели и торопливо шла с ним через весь город в милицию. Просила забрать отчима на «пятнадцать суток» за пьяный дебош. Милиционеры соглашались неохотно, и сын подыгрывал матери: тер кулаком глаза, шмыгал носом, предъявлял к осмотру свежие синяки – чтоб у пацана, да синяков не нашлось?
На самом деле отчим никого в доме пальцем не тронул. Даже Туське за его собачьи грехи - лишь грозился сложенной газетой. Это мать порой кидалась в драку, и Санька, вскочив с кровати, бежал в соседнюю комнату оттаскивать её, срывал голос в крике: «Ну хватит тебе! Перестаньте!!! Ну зачем вы так?!...».

В последние годы мать распускала руки часто. Перепадало Саньке и тумаков, и затрещин, а могла и за волосы оттаскать - потом на расческе клоки оставались. Правда, пару месяцев назад, спасаясь от очередной трёпки, Санька отпихнул её - да так удачно, что, приложившись спиной к дверному косяку, мать долго ловила ртом воздух. Отдышавшись, она рассмотрела сына с брезгливым недоумением, и сказала, горько растягивая слова: «Вы-ымахал…Справился с матерью, да? Эх ты-ы, скоти-ина…». И ушла на кухню готовить ужин. С тех пор она Саньку не трогала.

Теперь разве поймёшь, где это началось… Приехав в Подмосковье с Северов, мать устроилась врачом на «Скорую» и долго скиталась по частным углам - ждала очереди на жильё. А Санька вольно вырастал у бабки в небольшом южном городе и видел родительницу раз год, в отпуске. Ему стукнуло одиннадцать, когда в очередной приезд мать вывалила целый ворох новостей - она вышла замуж, получила квартиру и решила забрать сына к себе.

Уезжать от бабки не хотелось. Жили они душа в душу, во дворе были друзья, переезд рушил все Санькины планы.
По весне он записался в авиамодельный кружок при Доме Пионеров – в надежде натырить оттуда резинки-«лапши» для самострела. Однако, собрав первый планер - неожиданно увлекся выверенной красотой летающих «игрушек» и замахнулся на серьёзную кордовую модель с мотором. Выбрал сразу - конечно истребитель Ла-5, самолет «Маэстро» Титаренко из «Поющей эскадрильи»! Летом Санька подолгу сидел в библиотеке, копался в энциклопедиях и журнальных подшивках – искал кадры хроники, чертежи и фотографии, переносил их на кальку – готовился строить. Зря, выходит, готовился…

В городской библиотеке Саньку, кстати, отличали. Сказки и прочую «муру» с детских полок он «проглотил» быстро. И как раз недавно, покорив заведующую «пятерками» в табеле и пухлым читательским формуляром, добился перевода во взрослое отделение - «в порядке исключения»!
Ещё Санька был заядлым рыболовом. А соседский дед Михалыч, выйдя на пенсию, обзавелся моторкой и брал его с собой на Кубань рыбачить. Соседа бабка уважала - отпускала их даже с ночевкой. А какой сомяра недавно подсел к ним на донку! Первым же рывком шнура Саньке в кровь секануло пальцы и чуть не сбросило в воду, а невысокого кряжистого Михалыча как тростинку гнуло, пока он вываживал полутораметровую рыбину! Весь двор приходил на сома смотреть, старшие пацаны, и те обзавидовались…

Нет, не радовали Саньку предстоящие перемены. С тех пор, как мать развелась с отцом и сдала бабке на попеченье сына, прошло целых пять лет. Прирос он здесь. Вжился.
Но как откажешься, если у матери глаза сияют? Если шанс у неё, наконец, появился? Выправить, разгладить свою судьбу, чтоб всё стало как у людей – муж, сын, семья…
«Будешь, Сань, жить в собственной комнате - с балконом! И дядя Володя тебе понравится, вот увидишь! Он «мастер спорта», тренер по велогонкам; у него, между прочим, мотоцикл есть и фотоаппарат - он и тебя научит фотографировать! А к бабушке каждый год – на всё лето, я тебе обещаю!».

В глубине души она, конечно, трусила. Помнила, как обожглась в первый раз – а вдруг опять не сбудется? Не знала, сойдутся ли сын и отчим - и опасалась заранее. Боялась, что сын предпочтёт бабку почти незнакомой матери и не захочет ехать.
Санька, пожалуй, не смог бы выразить это словами. Он просто понял, что ей трудно - и не стал упираться. Делать нечего - посидели они с бабкой, обнявшись, тихо погоревали друг у дружки на плече и договорились писать письма раз в месяц.
Отчим оказался спокойным и не вредным. В школьные Санькины дела не лез, матери на него не «стучал». Первый год вспоминался сказкой – жизнь втроём выходила теплой и неожиданно интересной! На мотоцикле, правда, не успел покататься – продал его отчим, еще до Санькиного приезда. Зато облупленный скрипучий «Орлёнок» он так перебрал и отрегулировал, что старенький «велик» стал птицей летать! А ещё учил Саньку играть в шахматы и печатать фотографии, париться в бане и бегать на лыжах – столько новых дел, когда ж скучать-то?

Да и мать тащила их то в кино, то с горок кататься, часто собирала дома гостей; словно и не уставала на работе. Она здорово изменилась - расцвела, похорошела…
Чудная стала, вела себя как девчонка: слегка поддразнивала «своих мужчин» - сына и мужа, много смеялась, вечно изобретала поводы пройтись по городку с дядей Володей под ручку – хвалилась перед подругами. И когда отчиму для работы в московском «Спартаке» потребовалась прописка – оформила документы, не задумываясь.
Год промелькнул незаметно. Настало лето, и Санька, приехав к бабке, гордо козырял перед пацанами – мол, отчим настоящий «мастер спорта по велоспорту», был лучшим в сборной России, а сейчас – только из-за травмы! – перешел в тренеры. Но это так, временно: его по-прежнему ждут в команде!

Он ничего не выдумывал. Не раз - тайком, когда никого не было дома – Санька доставал из книжного шкафа «заветную» папку отчима. В ней хранились медали и грамоты, диплом Смоленского института физкультуры, слегка пожелтевшие газетные вырезки о «подающем серьёзные надежды спортсмене Владимире Кузнецове». А весь внутренний разворот папки занимала огромная фотография, «стоп-кадр» с каких-то соревнований. Намертво вцепившись в руль и привстав на педалях, сгорбленный и неузнаваемый из-за бешеного оскала отчим летел по трековой дорожке стадиона – лидером гонки! Трибуны слились в размытые от скорости полосы, сзади напирали соперники, но до конца дистанции оставались метры - и судья у финишной четы напряженно вытянулся, подняв флаг для отмашки!
Фото било наповал. Оно гремело растянутым в бесконечные минуты взрывом финишного «спурта», с него звучал хрип задыхающихся легких и грохот загнанного сердца! И поверх этого – наградой - вспухал и клубился рёв трибун, приветствующих Победителя…
А в шкафу за стеклом стояли в ряд вычурные кубки – символы Побед отчима.
Жизнь сломалась как-то незаметно. Будто облетела со стен неумело положенная кафельная плитка и нарядная, гладкая прежде поверхность - грозно ощерилась серой бетонной рванью…

Окончание следует.