Every night I hope and prey
A dream lover will come my way.

Иногда мелодии пристают настолько, что никак не можешь выбросить их из головы. К примеру, Бобби Дарин - я слышал его последний раз несколько месяцев назад, включил сегодня просто, чтобы вспомнить то состояние, когда я его слушал, и теперь не могу избавиться от навязчивых слов и приставучей музыки.

Секс, наркотики и рок-н-ролл – пару месяцев назад я попытался воплотить этот старый добрый лозунг в жизнь, просто потому, что услышал по радио песню Иена Дьюри и попытался представить себе, какой была жизнь в «семидесятых». Я курил траву, пил вино и трахал Наташу, трахал по старинке, без бандажа и наручников, без хромированных цепей и декоративных ошейников, без кожаной сбруи и металлических колодок. А еще я слушал Бобби Дарина.
Секс, наркотики и рок-н-ролл – культовая песня. Говорят, Дьюри хотел сказать этой песней, что есть что-то большее, чем просто работа с восьми до пяти. Он сказал в 77-ом, а я услышал только недавно, хотя знал эту истину уже много лет. У меня есть много чего, кроме работы.

Я иду по улице, в руке сигарета, я в хорошем костюме, над головой солнце, и только что симпатичная девушка на пятисантиметровых каблуках остановила на мне свой взгляд. У меня в кармане достаточно денег, чтобы сходить в ночной клуб или в бар, или съездить на юг, в конце концов. Я ничем не болен, у меня тридцать два своих зуба и у меня нет даже кариеса. Своя четырехкомнатная квартира, машины нет, но меня вполне устраивает такси и беспечные прогулки по городу. У меня есть девушка, которая преданна мне, которая пойдет со мной в огонь и в воду, если мне будет нужно. Я должен быть счастлив…

Последний раз я чувствовал себя по-настоящему счастливым, когда мы с Наташей решили провести экстремальный половой акт.
Я сделал петлю из брючного ремня, специально выбрал такой материал, чтобы не сильно уродовал шею, чтобы был без заклепок и дурацких острых страз, продел её в крюк, который когда-то закрепил на потолке, и встал на табурет. Я выбрал женский ремень потому, что он тоньше и кожа его мягче.

Когда собираешься повеситься, стоишь и держишь в руках петлю, и не хочешь умереть, чувствуешь нервическое возбуждение, подъем всех сил и мощную эрекцию. Ты еще не болтаешься в паре сантиметров от пола, еще не хрипишь и не пытаешься набрать воздух полной грудью, но начинаешь ощущать, как чуждая тебе черная кожа сдавливает шею, перекрывает дыхательные пути и приводит тебя в экстаз близостью смерти. Сладостное ожидание оргазма, полное томления и внутреннего огня, перекрывает инстинкт самосохранения и любой другой инстинкт, присущий зверю в большей степени, чем человеку. Экстремальное удовольствие – все-таки это очень человеческий инстинкт.

Я балансирую на одной ноге на табурете, а Наташа делает минет. Через минуту она аккуратно, чтобы не дать мне сломать мою многострадальную шею, снимет вторую ногу, и я отправлюсь в предсмертное парение над землей.
Руки стянуты за спиной шелковой тряпкой, я припадочно дергаюсь, я не могу не дергаться, это все чертово самосохранение, как же оно мешает мне комфортно жить. Наташа делает минет, я знаю, что она торопится, потому что если промедлит на несколько секунд, снимать ей придется остывающее тело, еще не загрубевшее, не окоченевшее и подвижное, но от этого не менее мертвое.
Боль и страх от асфиксии почти мгновенно сменяются приближением оргазма, частота сердцебиения учащается, и я бы сказал, что, стой я на земле, у меня подкашивались бы ноги. Резкий удар по всем нервным центрам, я готов умереть прямо так, в петле, лишь бы продлить мгновение, остаться наедине с пожирающим меня чувством. Уже нет ни асфиксии, ни предсмертных галлюцинаций, ни разноцветных пятен, прыгающих туда-сюда перед глазами, устраивающих хоровод и фейерверк одновременно, есть только сдавливающее голову ощущение.

Наташа успевает. Она снимает меня в тот момент, когда я, готовый отрубиться, обмякаю на её руках, и она торопливо подталкивает под мои ноги стул, забирается сама и режет ремень. Этого я уже не вижу, глаза закатываются, я привык к обморокам, как некоторые привыкли каждый день обедать в Маке, и поэтому совершенно не удивляюсь, придя в себя на полу с ремнем на шее, с жуткой головной болью и отголосками старого оргазма в мозгу. Наташа сидит рядом и курит, и ждет, когда я заговорю.
Все было так, месяц назад я впервые опробовал повешение, и сейчас, прогуливаясь по улице, я чувствую, как во мне набирает силу желание повторить тот сумасшедший акт.

Огромные стеклобетонные монстры смотрят на меня глазницами огромных окон, они как будто знают мой секрет, мою страсть и мое постоянное неотвратимое желание. Люди, что ходят вокруг, освещенные спятившим солнцем, доводящим температуру вокруг до точки кипения, даже не подозревают, а эти монстры о доброй сотне этажей откуда-то знают. Они никогда не спят, в них горит чем-то похожая на мою страсть, горит круглосуточно освещенными окнами.

Однажды я смотрел на город и увидел в офисном здании напротив моего дома запоздавшую пару, которая предавалась удовлетворению друг друга на десятом этаже. Огромные окна позволили мне увидеть все в деталях, и будь я вуайеристом, это стало бы непередаваемым переживанием, а так я просто посмотрел, как люди торопливо пытаются заняться любовью, и вернулся к компьютеру. Они наскучили предсказуемостью движений, простотой и спешной горячностью.

Выжигающий душу асфальтовый зной, горячий и осязаемый. Смог из выхлопов, клубов дыма и пыли стоит над городом, он как никогда жжет глаза, разъедает слизистую, и я явственно чувствую непривычную горечь во рту, такую сухую и жгучую, что заставляет меня сплевывать на асфальт, только бы не проглатывать противную слюну. Солнце над головой, оно уже больше недели пытается превратить нашу жизнь в ад, как будто мы чем-то разгневали его, и теперь оно обрушивает на нас весь свой запас огня.