Дождь перешёл в грозу, в открытое окно влетела маленькая шаровая молния и недолго думая исчезла в системном блоке. Тот в свою очередь жалобно хрюкнул, монитор погас, я матюгнулся и пошел на кухню. Что то съел, поразмышлял, почему молния ударила не в холодильник, не в телевизор, а именно в нужную мне вещь, умылся, одел свежую рубашку, новый пиджак, взял зонт и отправился бесцельно ходить по улицам. Бесцельно, потому что пить мне нельзя. Последнее время у меня пальцы от алкоголя скрючивает, и приходят в голову грустные и скучные мысли. А до созерцания урбанистических пейзажей, я ещё не достаточно просветлел. Вот и выходило, что бесцельно.

Когда я открыл свой большой чёрный зонт, дабы укрыться от скромного, но нудного дождя, то подумал, что, всё ж, созерцание предполагает некоторую степень бесцельности, и вдруг увидел, что все люди на улице - голые. Без одежды. В смысле, натурально - без ничего. Идут под дождем, как ни в чем не бывало. Дети, женщины, старухи, девушки и мужики. Все - голые. Я автоматически взглянул на свои отутюженные брюки, потеребил верхнюю пуговицу рубашки и дёрнулся к ближайшему дереву, типа спрятаться, скрыться от наваждения. Но этот манёвр не помог... Вот блин, даже в, мимо проезжавшем, личном и городском транспорте все были голые.

Я чувствовал, как неприлично краснею под противоестественно будничными взглядами голых прохожих и под звук, неизвестно откуда взявшейся, мелодии Филиппа Гласа в голове. Из оцепенения меня вывел Сёма. Семины чресла были в жёлтых трусах, а на теле трепыхалась белая ветхая футболочка.
- Ужас! - сказал он
- Да. - отозвался я.
- Столько голых тёток это - отвратительно!
- А чего все сегодня голые?
- Да хрен знает! Гойский праздник видать. День города типа. Короче надо наёбаться водки, по этому поводу - тут Сёма неловко сплюнул и попал на белое бедро мимо проходящей полной и рыхлой блондинки, она взвизгнула: "Смотри куда хоркаешь скотина!", сорвала с дерева листок, задев меня огромной мягкой грудью, обтёрла плевок, бросила его в семино багровое лицо и удалилась, маневрируя между луж.
- Знаешь, Сёма, я не пью, - продолжил я тему - и что за повод?
- Какой повод? - прокашлявшись и поддернув трусы, удивился Сёма.
- Ну, ты сказал, что надо водки нажраться, что повод есть. Дак вот, какой повод? То, что праздник гойский, или то, что все голые? И, кстати, ты Сема, когда ж евреем то стал?
- Да какой я еврей, сидел бы что ль в этой периферии! Жрал бы дешёвую водку что ли?! Ладно, давай короче - угощай, повод всегда один - с похмелья я.
Купив у голой миловидной продавщицы водки, мы уселись на скамейку. Сёма стал пить, а я - созерцать тела голых людей под дождем.
- Вот интересно, - сказал Сёма, изрядно опохмелившись, - видишь, народ весь с этими гойскими надувными шарами и пиво пьёт. Вопрос вот в чём - где они деньги хранят? Ладно у тёток у них сумки, а мужики?
- Ты, Сёма, где это слово "гои" подцепил. Ты ж тоже, вообще то, - гой.
- А ты?
- Да мне - пофиг.
- Мне тоже.
- А вопрос в данный момент вот в чём. Какого хрена, Сёма, они все голые? Может это повсеместно?
- А ты спроси.
- Да неудобно, как - то. Спроси - ты. Ты бухнул тебе легче. Только вот у кого? Не у женщин же. Вон у мужика спроси.
- Дак, а чё, ты в своём Интернете не спросил?
- У меня, Сёма, молния в компьютер попала.
- Хреново. Тогда спрошу, - и Сёма стал оглядываться пьяными глазами по сторонам, морщить лоб и прикладываться к бутылке. Наконец, заручившись моей бескорыстной финансовой поддержкой для "усугубления экзистенциальности в крови", Сема слез со скамейки, остановил двух мужиков, и у одного, с непонятной синей наколкой на красной волосатой груди, несколько развязно, видимо от неординарности ситуации, спросил:
- Эй! Мужик, вот скажи, а что это ты в таком виде? Чево это вообще происходит!?
- Ты на себя посмотри! Синяк!
Сема зашёлся нетрезвым смехом, пошатнулся и ткнул мужика в грудь пальцем:
- Это ещё кто из нас синей то будет!
- Э ты, оборзел! Ты чё пакчами махаешь?! Урод!
- Пакчами!? Это что за анахронизм? А урод вообще то - ты! Посмотри какое у тебя пузище! И на груди у тебя выколото - что? Что ты гой и пидорас! Точно!?

Я печально вздохнул. Встал со скамейки. Отряхнул брюки на заднице. Закрыл зонт - дождь кончился. Одёрнул пиджак и пошел по залитому водой городу. Сзади били Сёму, он матюгался и сопротивлялся, навстречу мне шли голые люди, а я, почему-то задумался о женщине Бродского. Помните, с которой он на гондолах по Венеции плавал? Вот интересно где она сейчас? Почему, она никаких о Бродском воспоминаний не написала?
Они, вообще, интересно женаты были? И там у неё в Венеции, тоже все сейчас голые, или только у нас?
Дождь снова начался, вдалеке загремело, я открыл зонт и ускорил шаг.