Стать древним греком - не так уж и весело, как это может показаться на первый взгляд. Потому что первый взгляд не обременен осознанием времени, он весь с потрохами умещается в один короткий миг. Но далее следуют второй, третий и, что самое страшное, тридцать третий и три тысячи триста тридцать третий взгляды, и так далее до бесконечности. А это уже напрягает. Хорошо, к примеру, выпить пива (ничего крепче я не пью и, тем более, не нюхаю и не ввожу себе внутривенно) и часок побалдеть. А представьте себе, что час прошел, а балдеж остался. Он ведь, как ни крути, вам не родной. Но будь он и трижды желанным гостем, все равно... ну, пускай хоть родной, как жена или дедушка - когда лимит времени исчерпан, осточертеть может кто угодно. Я сам себе могу, дьявол меня побери, осточертеть так, что хоть на стену лезь, если вовремя не остановлюсь. Так что же тут говорить о чем-то совершенно мне чужеродном, что лишь изредка навещает меня, каждый раз удивляя своим визитом?

И вот, представьте себе, что в один прекрасный день этот визит неопределенно затянулся. Не станете ли вы паниковать? Но, возразите вы мне, речь ведь идет не о чем-то нежелательном, вроде похмелья, депрессии и прочих суицидальных настроениях, а о кайфе! Согласен. Кайф для нормального человека - редкий и желанный гость, но загвоздка именно в том, что мы привыкли не кайфовать, а страдать всякой ерундой, и эти привычки (из которых, строго говоря, и состоит наша личность) тоже любят жить и тоже не хотят умирать, даже если это привычка хотеть смерти. Короче говоря, кайф кайфом, а все-таки как-то неуютно. Хочется хоть на минутку впасть в депрессию, послать кого-нибудь на три веселых буквы или просто выразить тихое недовольство жизнью. Потому что стать древним греком - это одно, а быть им - совсем другое, к этому еще надо привыкнуть.

Я стал древним греком, сидя на дне бассейна, расположенного в центре миниатюрного зимнего сада, замыкающего новый дом заместителя нашего мэра. Весь кафель в бассейне давно уже был сбит моей твердой рукой, сегодня же я разбивал бетонную ступеньку, при помощи которой можно было выбраться отсюда. Рядом со мной стояло несколько сеток, сваренных из толстой арматуры, за бетонным бортом бассейна произрастал молодой фикус. На подоконнике стояла голубая ваза, не помню уже на чем лежала пачка сигарет "ТУ", и лишенные ультрафиолета солнечные лучи, проникнув в помещение сквозь слой поликарбоната, причудливо, но неуловимо, изменились в цвете и раскрасили собой всю эту достаточно нейтральную панораму. Обычно в литературном повествовании пейзаж играет роль фона или контекста, в котором происходит какое-то действие, но в данном случае пейзаж и был тем, что со мной произошло. И это притом, что сегодня я уже видел виды, идя на работу через парк Писаржевского, где на меня набросилась голодная белка.

Я ничего не смог дать ей, только почесал ей подбородок, когда она подошла к моей руке в надежде, что там может оказаться что-нибудь съедобное. Но белки - не кошки, ласки не понимают и не принимают. По-моему, она на меня обиделась. В общем, по сравнению с парком зимний зад в доме заместителя мэра кажется адом. Тем более что там нет вентиляции, но есть неработающий кондиционер. Одним словом - жара. И все же...

Суть не в древних греках - что я могу знать о древних греках? Ну, читал я "Историю античной эстетики", том первый, до сих пор не дочитал, еще чего-то читал, но это - литература, чреватая оригинальным авторским видением. Скорее всего, древние греки были такими же мудаками, как и мы, если даже не хуже. Это не имеет значения. Имеет значение лишь то, что я сам вкладываю в понятие "древний грек", и если бы я мог донести это понятие до кого-нибудь из, к примеру, своих коллег по работе, клянусь вам, у многих бы поехала крыша. Мои коллеги по работе, должен вам признаться, люди в полном смысле этого слова простые. Это не тот материал, который может выдержать натиск таких понятий, как "древний грек" или хотя бы amor fati, не говоря уже о чем-нибудь попроще. Взять, например, Толика Полянского. Анатолий Иванович - типичный представитель класса людей действующих. Он прекрасно устанавливает двери, стелит паркет и защищает сталинскую политику. Тогда как древний грек представляет собой класс людей эстетических. Он до слабости в коленках может любоваться паркетом, кафелем и тембром толикового голоса, но вот чтобы чего-то такое сделать - это ему в лом. У этих людей различные представления о том, что такое искусство. Анатолий Иванович понимает под искусством какое-нибудь кино, желательно, советское. Древний грек понимает под искусством абсолютно все.

В какой-то момент я заметил, что трачу большую половину своей зарплаты на книги и компакт-диски. То есть святым духом питаться я еще не стал, но про хлеб уже забыл. Не совсем, конечно, забыл - это я для красного словца сказал, но все равно, получается так, что моя анатомия существенно отличается от анатомии Анатолия Ивановича. Потому что у Анатолия Ивановича один желудок, а у меня - два. Желудок Анатолия Ивановича переваривает только колбасу и макароны, а книги и музыку - не переваривает, тогда как я отрастил себе для этих целей дополнительную утробу внушительных размеров. Не то, чтобы я считал чревоугодие грехом, но в любом случае все эти груды жира выглядят не очень эстетично, поэтому я благодарю бога за то, что не каждому дано увидеть мое второе тело, обрюзгшее и неповоротливое, жаждущее все новой и все более разнообразной пищи. Вот до чего я докатился. Но это не имеет никакого отношения к древним грекам, это всего лишь свинство. Стать древним греком - это совсем другое. Для Анатолия Ивановича это все равно что съесть немного кафеля или стекла, и не только при этом не подавиться и не испортить себе пищеварение навсегда, но, наоборот, насытиться таким образом и с этих пор иметь возможность усваивать в качестве пищи весь спектр органической и неорганической материи. Потому что в действительности стать древним греком означает способность получать эстетическое удовлетворение от каждого акта чувственного и умозрительного восприятия.

Когда я сидел на дне пустого бассейна, отложив молоток и зубило в сторону, и переводил глаза с фикуса на пачку сигарет и т.д., мне хотелось все, что я вижу в отдельный момент времени, поместить в рамку и отправить на фотовыставку за призами. Древний грек по имени Зенон, созерцая полет стрелы, считал, что стрела не движется, так как ее "полет" состоит из определенного количества таких вот картинок без рамки. Но он был не прав, говоря, что стрела не движется, потому что нет никакого движения. Стрела не движется, потому что нет никакой стрелы! Помимо метафизического желудка, у меня вырос еще и метафизический хрен, который кончал каждую секунду от каждого соприкосновения с этой секундой. Метафизический оргазм - это, конечно, нечто трудноуловимое и почти несуществующее в сравнении с материальными объектами, но тот, кто пообвыкся с метафизической реальностью, тот, пожалуй, предпочтет его "настоящему" удовлетворению. А если говорить о древних греках, то они, как известно, считали материальный мир лишь тенью мира метафизического.

Как солнечные лучи при прохождении сквозь совершенно прозрачный кристалл создают радугу, так и свет нашего сознания, проходя сквозь призму невидимой истинной реальности, создают то, что мы ошибочно считаем реальным миром, хотя это не более, чем видимость. Именно потому, что мы считаем ее естественной средой своего обитания, мы видим искусство лишь в изощренных манипуляциях с ней. Но древний грек, который четко разделял реальность и видимость, обитал в реальности, а эстетическое удовлетворение получал от видимости, ибо реальность не позволяет ему этого в силу своей невидимости, тогда как видимость совершенно непригодна для обитания в силу своей нереальности. В глазах древнего грека современный человек предстает в виде наркомана, который корчится в ломке, лежа на груде кокаина. Ибо если все есть видимость, почему же не предаться ее созерцанию и не получить от этого законное удовольствие?! Заниматься "искусством" в границах видимости - все равно, что вырезать кирпичи из статуй Микеланджело или шить спецодежду из полотен Леонардо. Под "искусством" я имею в виду именно Микеланджело, Леонардо и им подобных. Действительность оказывается парадоксальнее, чем фантазия Льюиса Кэрролла, не так ли?

Диоген Лаэрций, историк, описывает своего знаменитого тезку, того самого, который жил в бочке, используя эксцентричные анекдоты, которые на поверку оказываются метафорами. Например, всем известный эпизод, когда Диоген стоит рядом со своей бочкой и на виду у всех прохожих дрочит. Профаны полагают, что таким образом Диоген практиковал свое циничное учение, избавляясь от человеческих условностей. Но каждому, кто понимает язык метафоры, ясно, что Диоген получал оргазм, просто глядя на улицу перед собой и прохожих, ее пересекающих, таковы были особенности его эстетического метаболизма.

И что самое интересное - даже такое убожество, как Леонардо, который тратит десяток лет на создание какого-нибудь произведения "искусства" тогда, когда искусством является все вокруг, тоже прекрасен! Ведь, сидя на дне бассейна и обалдело переводя взгляд по сторонам, я не только повторял про себя мантру: "...бля, как красиво...", но уже не спеша разрабатывал концепцию для рассказа "Как я стал древним греком", и в том, что я об этом пишу, тоже есть своя красота. Тогда я, помнится, обнаружил секрет красоты и ключ к Древней Греции. Красота оказалась результатом умения видеть гармонию в противоречиях, и так называемые "произведения искусства" есть не что иное как наглядное представление этой гармонии. Чем нагляднее, тем попсовее, потому что для масс характерна узость сознания. Но истина в том, что в мире вообще нигде нет противоречий, так как он достаточно обширен, чтобы уместить в себя все.

Расширение сознания вплоть до способности воспринимать этот факт со всей очевидностью и есть ключ к Древней Греции. Повернув его на пол оборота, можно увидеть гармонию в куче строительного мусора, но при желании можно вернуть его в прежнее положение, и тогда мусор придется убрать. Что я и сделал через пару часов, потому что быть древним греком оказалось для меня чем-то сродни подвигу. В конце концов, Древняя Греция - земля героев, если, конечно, не считать богов. Ведь я спустился в этот чертов бассейн, чтобы долбить его и получать за это деньги, а не для того, чтобы пускать слюни от его красоты. А в этом состоянии работать совершенно невозможно. Активность эстетическая это всегда волевая пассивность - делать ничего не хочется. И, пока я не повернул ключ до конца, не открыл дверь и не вошел, я вытащил его из замка и спрятал за пазухой - до лучших времен. Но мне не пришлось долго наслаждаться сознанием, что я держу ситуацию под контролем. Поворачивая ключ, я, видимо, привлек к себе внимание кого-то, кто находился по ту сторону двери. Я услышал непонятную возню - вероятно, там пытались что-то сделать с замком, но он не поддавался. Тогда я услышал удаляющиеся шаги. Мог ли я быть спокоен? О, да. Ровно до тех пор, пока не понял, что это отступление для разбега.