В седьмом классе я и Будильник капитально подсели на индейскую тему. Не только мы, конечно. В школе все малолетние долбоебы, типа нас, перлись с ГэДээРовских фильмов, и после их просмотров в клубе поголовно становились индейцами. Каждый себе имя придумывал — Зоркий глаз, Быстрый Сокол, Меткая Рука...
Мы с Будильником ничего себе не придумывали, потому что с третьего класса занимались боксом. Хуйли нам придумывать? Что мы, лошки? Я был Ульзаной, а он — Виниту.

Имя Ульзана, по правде говоря, мне не очень-то нравилось. Вроде, как и не мужское оно. На Ульяну похоже. Училась с нами в классе одна Ульяна. Буракова. Крепко ебанутая она была, и козюльки из носа постоянно ела. И если бы только ела! Эта тварь иной раз прилепляла свои зеленые выделения на металлическую линейку и прямо на уроке обстреливала увлеченных учебным процессом одноклассников. Но эти маленькие проказы ей прощались, потому что после уроков на школьном стадионе Ульяна без базара демонстрировала всем желающим свою пизду. И даже позволяла туда чего-нибудь засунуть. Я, например, один раз ей засунул туда дохлую мышь. Потом оказалось, что ебанашка целую неделю ходила с этим аксессуаром, пока мышь окончательно не завонялась и нахождение рядом с Ульяной на расстоянии менее пяти метров стало не очень комфортным. Буракову в спешном порядке отправили в медпункт, где эта мразь тут же раскололась, кто внедрил ей в пилотку усопшего грызуна. Моя матушка, после посещения кабинета директора, огласила свой суровый приговор. Это история мне обошлась двухнедельным заточением и исправительными работами по двору. А пострадавшую эксгибиционистку в итоге из-за хронической неуспеваемости оставили на второй год.

Теперь нетрудно понять, почему я поначалу ощущал небольшой дискомфорт, когда Будильник меня Ульзаной называл. Виниту, в принципе, тоже хуета какая-то. Но все же лучше.
Можно было еще Чингачгуком назваться, но этот почетный погремон за собой застолбил Витек Лысый. Лысый учился в восьмом классе. Все удивлялись, как он сумел со стерильным (в отношении мозгов) чаном дойти до таких вершин среднего образования. Но пряники у него были яибу, и размахивал он ими не хуже Серика Конакбаева. Говорят, он однажды прямо на уроке отпиздил учителя истории только за то, что тот нелицеприятно высказался по поводу монголов. Монголы, партизаны и индейцы были для Лысого святыми. Поэтому, чтобы избежать реальной возможности налететь на его правую, я, не долго думая, согласился на Ульзану. Пошел, так сказать, на компромисс. Гойко Митич не обломался, и мне нехуй.

Частенько мне снились сны, как мы с Будильником напялим ирокезы, шаровары с бахромой, возьмем ружьишки, сядем на резвых жеребцов и порысачим в прерии, в поисках разных там пидаров, притесняющих благородный индейский народ. Долго искать не приходилось. Всем известно, что прерии буквально кишели позорными бледнолицыми. А эти гандоны, целый день только и занимаются, что бизонов бьют пачками, оросительные каналы взрывают по чем зря, да и другие подляны индейцам чинят. Вот спрашивается, хуйли они к индейцам приебалесь? Индейцы испокон веков жили в Америке, вели хозяйство, выращивали арбузы, тыквы всякие, никого не трогали. А тут эти упыри понаехали! Земли, говорят, у вас, дорогие индейцы, плодородные и пиздуйте-ка все отсюда в резервации. Сосните-ка наших потных хуйцов с подзалупными сырниками. Но не тут-то было! Эти тупиздни не знали, что выебнулись на гордый, целеустремленный, независимый народ. В отместку за снятые с их соплеменников скальпы, индейцы тоже не гнушались этой зловещей процедуры. В моих ниибацо красочных снах скальпы врагам снимал Будильник, потому как он до этого дела был дюже охоч, и свиреп безмерно. Мало того, Будильник-Виниту, устраивал настоящее пиршество духа, насрав каждому обезображенному пендосу на то место, где еще недавно красовалась волосня.

К слову сказать, Будильник неплохо отточил мастерство на домашней птице. Где-то месяц назад, его дед, Матвей Семенович, ужрался до чертей и поручил юному в вождю зарезать к обеду курицу. Пока ветеран войны пребывал в дьявольском угаре, Будильник тупо отрубил головы трем курицам. Потом смекнул, что скальп топором не снимешь и взял в сарае охотничий тесак. Ну, а что, если человек ни разу скальпы не снимал? Короче, придрочился борец за независимость где-то на пятой курице; а к десятой практически в совершенстве овладел этим необходимым навыком. Наутро дед пришел в себя и пару раз съездил героическому индейцу Виниту лопатой по еблу. Весь двор в мертвых курах. Кому понравится? Но Будила деда не осуждал. Понимал он, что хуйню сморозил. Хотя мог осудить, потому как небезгрешен был Матвей Семенович. Особенно когда бурякового самогона переедал. Весь свой скотный двор от него выл в прямом и в переносном смыслах. Последний раз досталось парасю Игнату, которому дед полчаса безуспешно пытался дать защеку. При этом дедушка ласково гладил молодого свина и почему-то называл его Лариской. Благо Игнат оказался стойким к инсинуациям опытного соблазнителя и не стал грызть лилового, тем самым предотвратив мимолетную и сомнительную связь. Будила, как и я, несмотря на такие шалости, один хуй деда уважали. Матвей Семенович своей суровой и праведной жизнью заслужил к старости маленький бонус в виде ебли домашнего скота. А если что, у него отмаз был реальный:
— Не нравится — пиздуй к маме и папе своим, на Кубу ихнию.

Вот и весь сказ. Естественно, Будильник никуда не попиздует, а дождется черепов из долгосрочной командировки в компании престарелого зоофила. Успокаивало одно: через год родители вернутся и заберут отпрыска в областной центр, где он по окончании школы должен поступить в военное училище. Пойти, так сказать, по стопам папы. Династию продолжить. Неплохой расклад.
А мне всю жизнь придется купаться в навозе, ставшим визитной карточкой нашего районного центра. Да и ситуация по сравнению с Будильником была несколько иная. Во втором классе я неожиданно узнал, что мой папа оказался нихуя не космонавтом, и его героическая смерть в глубинах мирового океана, куда он упал вместе с ракетой, являлась наглым пиздежом матушки. Горькая правда, вырвавшаяся из уст бухой соседки Галины, стала причиной нехилой психологической травмы, свалившейся на мое неокрепшее сознание. Произошло крушение идеалов. Мой папа не Гречко, не Джанибеков, и даже не Волков, а просто фиолетовый, как баклажан, бычара, утонувший не в океане, а в собственной мясной блевотине. Вот те, блять, и сын героя... Короче, с этого самого момента я к алкашам относился с презрением. Пока сам впоследствии им не стал.

Настоящие индейцы-воины, по моим понятиям, вообще не бухали. Курить — курили. Так это хуйня. А коли они не бухали, то значит бороться с этим недугом человеческим — не грех. Тут мне и мыслишка в голову пришла. Надо совершить что-нибудь дерзкое, запоминающееся. В индейских традициях. А жертвами будут, естественно, лица, злостно употребляющие спиртные напитки. Озвучив эту мысль двум доморощенным краснокожим Будильнику и Лысому, я получил одобрение, несмотря на то, что батя Лысого, Карп Евгеньевич, считался в городе знатным выпивохой и дебоширом, и даже в свое время отсидел за разбой. Но он уже давно ушел из семьи. Про деда Будилы, Матвея Семеновича, лишний раз упоминать не стоит.
— Надо их суду Линча подвергнуть, — деловито произнес Лысый.
— А кто это? — спросил я.

Лысый сделал многозначительную паузу, прищурил свой узкий лоб, отчего тот стал похож на вялый хуй, только сбоку.
— Не знаю, Серый. Слышал, что этот чувак очень жесток и ебошит всех без разбору. Но делает это исключительно по справедливости.
— Я тоже про него слышал, — включился в дискуссию Будильник. — Он, вроде, негр с одним глазом.
— Да, точно. Негр. Вспомнил! — подхватил Лысый.— В Африке у себя зверствует.
— Ну ладно, други мои, Чингачгук и Виниту, перейдем к делу, — сказал я.
— Давай, Ульзана. Говори! — поддержал Лысый.
— У тети Гали Сазоновой, моей соседки, есть братан Геннадий. Ну, вы знаете. Уебан еще тот. У них дом на две семьи. Так этот бык запил так, что вынес из своей половины дома все, что можно. Жена винтанула, естественно. А Гена начал заебывать тетю Галю, ну и нас в придачу. Говорят, уже срать в сортир не ходит. Прямо у себя в хате справляет. Там притон. Целый день бухают, орут. Участковый притомился их гонять. Короче надо на них напасть, связать и отхуячить по полной.
— Бля, Серый, а справимся? Знаю, я этот притон. Там шобла собирается. Это тебе не школьников нокаутировать в рекреации. Втроем не маловато? Да и потом узнают нас — песдец. — Будильник смотрел на меня с явным сомнением. Видя, что два вождя несколько прихуели, я решил их успокоить.

— Эти задроты от ветра качаются уже. Нашли кого бздеть.
— Да кто бздит?! Мне похуй вообще, кого гасить, — первым вышел из легкого оцепенения Чингачгук.
— Не гони, Серый! — воспрял духом Виниту. — Я даже нассу на этих уродов.
Около часа мы оживленно обсуждали детали операции, которая по нашему коварному замыслу должна была начаться вечером следующего дня. Затем, по традиции, мы выкурили Трубку Мира, позаимствованную у Матвей Семеновича, и отправились по домам…

Разведка, в лице скальпоснимателя Виниту, доложила, что все заебись: фигуранты культурно отдыхают на вверенной Геннадию части дома, количество будущих жертв равно четырем, одна из них баба или что-то сильно на нее похожее.
— Дрищи одни,— резюмировал Будильник. — Один только здоровый сидел спиной к окну. В панаме. Ыыыы! Этого Чингчгук, думаю, вырубит.
— А то,— ответил Лысый, гордо поигрывая мышцами. — Здорового и Гену беру на себя. Сами только не облажайтесь.
— И еще, — Будильник показал подошвы своих кедов. — Там все в говне во дворе. Смотрите, не вляпайтесь!

Перед штурмом форта мы в последний раз посмотрели друг на друга. Полной уверенности в победе не было, но отступать никто не собирался. Амуниция для такого мероприятия подобралась нехитрая. У меня самопальный кнут, у Будилы самострел (хорошо, что тесак не прихватил), Лысый по привычке шел с открытым забралом, то есть без нихуя. Единственное, что все сделали по понятиям, так это измазали рожи и натянули на головы повязки с перьями (отдельное спасибо Будиле). Рассредоточились, приготовились и под боевой клич Лысого поперли.

На моем направлении, а я заходил с восточной стороны, особых проблем не было, за исключением вышедшего поблевать дистрофана, которого я сбил с ног правым джэбом. Рухнувший чувак упал на спину, но блевать не перестал. Маленький зеленовато-розовый гейзер периодически то вырывался из его пасти, то затихал. «Так и захлебнутся можно», — подумал я, перевернул его на бок, и, следуя дальнейшему плану, полез в единственное с моей стороны окно. Тем временем с других сторон атакованного логова начали раздаваться душераздирающие крики. «Виниту с Чингачгуком, наверное, уже линчуют деморализованных синелицых. Эх, блять, опоздал!!!»

В окно я влетел как разрядник по пожарному делу — рыбкой. Совершив кувырок, я уткнулся носом в две пары грязных ног. Подняв голову, я с удивлением обнаружил картину, подкупающую своей новизной. Гена драл раком то существо, которое мой друг и по совместительству вождь племени делаваров Будильник назвал бабой. Приглядевшись снизу и обнаружив у существа наличие пизды, я счел это действо вполне приемлемым. Гена и существо были так увлечены совокуплением, что попросту не обращали на меня никакого внимания. Я, прямо скажу, был обескуражен. Лежу на полу и смотрю, понимаешь, как размножаются алкоголики. Хуйня какая-то… Но тут произошло нечто любопытное. Случайно увидев мою измазанною в глине рожу, существо выкатило свои и без того огромные зенки и дико завизжало. Гена спустя мгновение тоже заголосил басом. И они в дружной сцепке метнулись в дверь. Тогда я еще не знал, что во время ебли нельзя пугать бабу. Окрыленный успехом, я вскочил с пола и проследовал за брачующимися бабуинами. Когда их жопы исчезли за второй дверью, я начал подозревать недоброе. Где мои верные друзья, йобана?! Где здоровяк, которого мы опасались? По всем раскладам Чингачгук с Виниту должны уже всех отпиздить и уложить штабелями. Между тем, следующая дверь вывела связанных любовными узами и меня во двор. Пару раз ебнувшись, Гена и существо зловеще зарычали и, буквально выдрав калитку с петель, выбежали на улицу.

Оглядевшись вокруг, я не увидел никого, кроме продолжающего лежать и блевать дистрофана. Проверка дома ничего не дала. Груды говна и пустых пузырей. Чудеса!
Но все встало на свои места, когда я покинул тревожный двор. Метрах в двадцати от забора, аккурат напротив моего дома, здоровяк цинично пиздил Лысого ногами. Будильник с разбитым еблом спокойно отдыхал на травке неподалеку. Я было хотел броситься на помощь корешам, но, увидев квадратную хлеборезку здоровяка, отпрянул назад. Это был Карп Евгеньевич, папа Лысого. Карп Евгеньевич дал напоследок добрый пинище своему отпрыску и елейным голосом обратился ко мне.
— Ну, что Сереженька, один ты у нас обделенный остался. Индеец, бля…

Р.S.
Пара лещей — хуйня по сравнению с пиздюлями, отвешенными Будиле и Лысыму. И тем более хуйня по сравнению с переживаниями Гены, прятавшимся вместе с существом в стоге сена. Расцеплись они лишь через полтора часа. Наша это заслуга или нет, но Гена вскоре отдал сестре свои полдома и свинтил вместе с существом в неизвестном направлении. Видать, скрепил их этот случай навсегда.
Для меня и моих краснокожих братьев индейская тема как-то сама собой сошла на нет. Лысый про индейцев вообще больше ничего не хотел слышать. Остались в почете одни монголы и партизаны. Месяц спустя он с группой каких-то «партизан» отхуярил своего родителя до полусмерти. Осенью его отправили в колонию для несовершеннолетних. Яблочко от яблоньки, как говорится. Будильник серьезно подсел на онанизм, и истерзал бы себя вконец, если бы его родители не приехали в отпуск. Быстро смекнув, что сын отбивается от рук, они забрали его с собой на Кубу.

А я перестал ходить в кино и увлекся разведением рыбок. Нормальная тема, кстати. Безопасная.