13. Учительница первая моя
В этой подглавке я хотела бы познакомить вас, уважаемые читатели, со своей первой учительницей. Звали её Нина Васильевна Гуринович; она в бытность мою ученицей «Звериной» школы преподавала там в начальных классах и вела у нас все предметы, кроме пения. Запомнила я её очень хорошо, на всю оставшуюся жизнь, потому что целых три года – 1-й, 2-й и 3-й классы – была с ней, можно сказать, неразлучна. Она не только вела у нас уроки, но и работала в группе продлённого дня, в сменной паре с той самой белоруской - эсэсовкой, которая как-то раз инструктировала малолетнюю палачиху Остапкович касательно того, как эффективнее меня бить. (Помните, я писала, что Остапкович по приказу своих хозяев однажды вознамерилась кулаками выбить из меня, кто из мальчиков мне нравится и за кого из них я собираюсь замуж; а мне было тогда девять лет от роду). Эта самая «первая учительница» Нина Васильевна запомнилась мне даже не тем, что грубо, по-хамски, толкала замешкавшихся детей, если они оказывались у неё на дороге (однажды после физкультуры мне вдруг стало плохо; у меня закружилась голова и я замешкалась на её пути; а она так злобно толкнула меня, что я чуть не упала). Она, наша добрая наставница, врезалась мне в память прежде всего своей оригинальной системой воспитания, тесно связанной с детскими ушами. Не знаю, было ли это её личным изобретением, или эта «заушная» система является частью национальной белорусской педагогики (скорее всего); но, в любом случае, я думаю, об этом стоит рассказать.
Итак, эпизод № 1. Дети перед началом урока, стоя возле парт, делают по команде Нины Васильевны физические упражнения: наклоны в стороны. Нина Васильевна зорко замечает, что один из мальчиков (не из тройки моих палачей, эти были неприкосновенны, «при исполнении») – что один из мальчиков плохо делает упражнения. То ли он выполнял их лениво, то ли неправильно – не помню. Нина Васильевна подходит к нему, берёт своей толстой ручищей (она была вся очень толстая) за ухо этого нерадивого мальчика и начинает наклонять его в разные стороны, приговаривая:
Раз, и два, и три, и четы-ы-ы-ы-ре;
Раз, и два, и три, и четы-ы-ы-ы-ре;
Раз, и два, и три, и четы-ы-ы-ы-ре;
Раз, и два, и три, и четы-ы-ы-ы-ре…
При этом она наклоняет его то в одну, то в другую, то в третью сторону; очень низко – и всё за ухо. Бедный мальчик становится красным, как варёный рак; размахивает руками, стараясь освободить ухо; но Нина Васильевна его не отпускает, а знай своё, наклоняет нерадивого и приговаривает:
Раз, и два, и три, и четы-ы-ы-ы-ре;
Раз, и два, и три, и четы-ы-ы-ы-ре;
Раз, и два, и три, и четы-ы-ы-ы-ре;
Раз, и два, и три, и четы-ы-ы-ы-ре…
Эпизод № 2. Мы всем классом сидим на уроке и учимся писать. Задание, выполняемое нами в тот момент, заключалось в следующем: нужно было в тетради вывести красивыми буквами и, естественно, без ошибок одну строфу детского стихотворения. Дети сосредоточенно пишут, Нина Васильевна прохаживается между рядами. Вдруг она подходит к одному мальчику, сделавшему, по всей видимости, ошибку; берёт его за ухо и голосом бабы - яги из мультфильма произносит, медленно и скрипуче:
Если встречу я в ле-е-е-су-у-у
Настоящую ли-и-и-су-у-у,
Я на ёлку пока-а-а-жу-у-у
И лисе в ответ ска-а-жу-у-у-у…
При этом она тыкает этого мальчика, держа за ухо, носом в тетрадку, в которой увидела ошибку. Такой манерой, тыкая носом, люди отучают кошек гадить в квартире. Мне особенно запомнился (на всю жизнь) её голос и интонация (злобно - кривляющаяся) во время этой белорусско - учительской процедуры … Мальчик, помнится, был очень недоволен. Но продолжал делать ошибки – на то он и ребёнок...
Эпизод № 3. Я сама сижу на уроке (по-моему, математики) и пишу в тетради классное задание. Нина Васильевна подходит ко мне, молча указывает мне пальцем на ошибку в моих записях, потом хватает меня за ухо и начинает злобно, я бы даже сказала, со всей силы, дёргать меня за него. Я сижу красная как трамвай, мне очень больно и стыдно, потому что другие дети смотрят на меня. Потом она отпускает моё побагровевшее ухо и грозно произносит:
- Ты что это тут понаписала?!..
К этому эпизоду можно также добавить, что я была одной из тех, к чьим ушам Нина Васильевна была особенно неравнодушна; и к тому же единственной девочкой в классе, подвергавшейся такому грубому и унизительному наказанию. Применяла она ко мне этот их национальный педагогический приём не раз, и не три, а много больше. И это несмотря на то, что я была в этом классе забитой серой мышкой, тихоней из тихонь, отличавшейся примерным поведением и успеваемостью чуть ниже средней. Вот скажите после этого, что толсторукая Нина Васильевна не была зауряднейшим орудием в руках закулисных палачей, этакой исполнительницей их тайного приговора. Неужели же она от себя это делала? Вы всерьёз в это верите?
Однако заушный (национально - белорусский) способ подачи нового материала не был единственной отличительной чертой её манеры преподавания. Если вы подумали так, уважаемый читатель, то жестоко ошиблись. Помимо этого, она была также удивительно избирательна и в отношении книг, применяемых для развития у детей положительных (с её точки зрения) черт характера. Целых два года (!) Нина Васильевна зачитывала нам длинные - длинные выдержки из одной - единственной, зверской и жестокой книги, которая называлась «Никогда не забудем». Эта книга была не тонкой и не толстой, примерно на 180 или 200 страниц, и в ней был целый сборник рассказов. Я думаю, их было там не меньше двух десятков. Но Нина Васильевна целых два года читала нам вслух отобранные из неё три особо кровавых и страшных рассказа, заставляя маленьких детей слушать описание жутких преступлений гитлеровцев в немецких концлагерях, когда те глумились и издевались над пленными. Она читала нам эти три рассказа весьма часто, иногда раз в неделю, а иногда и ежедневно; два года подряд, 1-й и 2-й классы; так что я, в конце концов, запомнила их в том возрасте чуть ли не наизусть. И это при том, не забывайте, что я была руками добрых «родителей» (и их хозяев) наколота специальными затормаживающими развитие уколами, из-за чего ходила как в тумане. Что уж говорить про других детей, которые были здоровы и обладали прекрасной памятью!
Мне сейчас уже 34 года, а я до сих пор помню наизусть целые куски из этих рассказов цвета крови:
«Пахло гарью, и мы узнали, что попали в лагерь, в котором сжигают людей…»
«Немка в белом халате взяла шприц и проколола мне жилу на правой руке. Я закричала от боли и потеряла сознание. Очнулась в той же комнате, из которой меня взяли…»
« Женщинам обстригали волосы и бросали их в кучу…»
«…другая девочка, по имени Лиля, принесла пачку папирос. Он /т.е. немец/ приказал мне их съесть. Я съела несколько штук, но все съесть не смогла. За это меня избили и поставили коленями на острые гвозди…»
И далее всё в том же духе. Можете себе представить, как такие рассказы действовали на маленьких детей – в большинстве своём белорусов и евреев – которым тогда было по семь либо по восемь лет. Многие дети сидели белые как мел, и я в том числе. Это такое вот в Белоруссии «патриотическое воспитание». Своеобразное, не правда ли? Хорошие же патриоты выросли, надо думать, из этих детей! Не после таких ли рассказов белорусы прославились на весь мир как «долготерпеливый» и «безгласный» народ?
Играя в своей комнате в куклы (примерно в конце второго класса) и повторяя вслух зверские фразы из любимых рассказов Нины Васильевны, я была услышана своей мачехой, случайно проходившей по коридору нашей квартиры по своим делам. Видимо, ей эти фразы не понравились; она остановилась и спросила, где это я такое услыхала. Я в ответ рассказала, что Нина Васильевна читает нам это на уроках, целых два года; и большинство детей нехотя запомнили эти рассказы наизусть. Мачеха нахмурилась и сказала:
- Зачем ей надо детей запугивать и расстраивать?
И, как ни странно, после таких слов моей мачехи наша добрая заушная учительница тут же бросила читать нам эту книгу. Как отрезало у неё. А на просьбу одного мальчика из нашего класса вновь её почитать сказала:
- Не надо. Книга «Никогда на забудем» описывает разные ужасы…
Одним словом, всё случилось так, будто Нина Васильевна присутствовала при нашем с мачехой разговоре или же находилась в соседней комнате и всё слышала. Но где же были эти её «чуткость» и «чувствительность» целых два года, когда она без устали читала, читала и читала маленьким детям описания одних и тех же злодеяний? А может быть, дело вовсе не в ней, а в её хозяевах (которые в фуражках); и именно они решали, что будет читать ЭТИМ КОНКРЕТНЫМ детям их добрая толстая наставница?
Но опять же, любезные читатели, не торопитесь с выводами. Если вы сейчас подумали, что «воспитание чтением» наконец-то закончилось, то снова ошиблись. Не тут-то было! На следующий год, когда нас всех перевели в 3-й звериношкольный класс, Нина Васильевна избрала для чтения вслух новую книгу, которая, казалось бы, не имела отношения к войне и её ужасам, и, тем не менее, была не менее ужасной. Названия этой книги я, к своей сильной досаде, сейчас уже не помню (почти тридцать лет прошло); зато прекрасно помню злоключения её главного героя, маленького мальчика, который на протяжении всего детства буквально не вылезал из психбольниц. Прямым текстом об этом в книге не говорилось, но зато так прозрачно и недвусмысленно намекалось на это, что у читателя или слушателя не оставалось никаких сомнений. Но самое интересное то, что, насколько можно было понять из текста, этот несчастный мальчик – главный герой книги – родился вполне здоровым и полноценным, а стал таким потому, что над ним целенаправленно издевались все окружающие (одноклассники, соседи, родители, друзья родителей и, вообще, все, кто ни попадя). Все они СОЗНАТЕЛЬНО изводили его, добиваясь того, чтобы он попал в психушку и стал калекой. Действие, насколько я поняла, разворачивалось в Белоруссии (где же ещё?). Я, слушая в детстве эту книгу, не переставала удивляться странному сходству мытарств главного героя со своими собственными; одновременно немного успокаиваясь душой: значит, не одну только меня на белом свете мучают. Помню, например, такой эпизод из этой книги: мать мальчика однажды избила его так, что он неделю или две просидел дома, не смея показаться в школе из-за следов побоев. А избила она его за то, что её то ли друг, то ли любовник, будучи у них в гостях, сломал радио в их доме, а мальчик начал возмущаться этим, говоря, что тот не имел никакого права ломать чужие вещи. Помню, на всех детей в классе этот эпизод произвёл очень гнетущее впечатление. В целом из повествования вытекал такой вывод, что из ребёнка, который родился совершенно здоровым, весёлым и жизнерадостным, взрослые умышленно сделали психического калеку, и это сошло им с рук, осталось совершенно безнаказанным. Калеку, который, повредившись в уме, вскоре сам начал кидаться на людей и швырять в них банками с вареньями и компотами.
Как вам белорусская школа, добрые люди? Хотели бы вы, чтобы ваши дети учились в такой стране и у такой учительницы?
Объективности ради следует сказать, что вторую зверскую книгу – про несчастного психушечного мальчика – Нина Васильевна читала нам вслух не целый год, не весь 3-й класс. Читала она в тот год и какие-то другие книги, не такие ужасные. Но эта, как самая впечатляющая, врезалась мне в память особенно ярко.
Кстати, я сейчас вспоминаю, что я, бывало, и сама вела себя иногда как тот несчастный мальчик из книги. Когда три моих палача – три настоящих белоруса – приближались вразвалочку ко мне на перемене, я однажды сама первая кинулась на них, не дожидаясь, когда они ударят или пнут меня. Но гораздо чаще я, завидев приближающихся мучителей, начинала истерично плакать, хотя они ещё ничего не успели мне сделать. На лицах белорусов в таких случаях появлялась счастливая улыбка; а остальные дети крутили пальцем у виска.
Что же касается Нины Васильевны Гуринович, то мне вспоминаются такие вот ещё штрихи к её педагогическому портрету: она любила высмеивать и выставлять на позор тех детей, которые в чём-то перед ней провинились, сделали что-то не так, как она требовала. Например, однажды на каком-то уроке мой одноклассник Арсений Котов сделал «серьёзную», по её мнению, ошибку: он, списывая упражнение из учебника, скопировал зачем-то из него вертикальную типографскую черту к себе в тетрадь. Нина Васильевна грубо вырвала эту тетрадь у него из рук, подняла её над головой и продемонстрировала «ошибку» (со своими комментариями) всему классу, который поднял Котова на смех. Однако я тогда ничего не поняла, то ли из-за шума, то ли из-за еврейско - родительских уколов (я уже писала, что ходила в те годы как пьяная), и тоже скопировала эту вертикальную черту вслед за Котовым, подумав, что если учительница что-то показывает всему классу, то значит, именно так правильно. Нина Васильевна подошла ко мне, ахнула, и, размахивая руками, оглашенно закричала:
- Ты куда ставишь черты?!!!!!!!!!!.. Их же вообще не надо ставить!!!!!!!!!!!!... Ты копируешь Котова!!!!!!!!!!!!! Вас бы вместе посадить!!!!!!!!...... Получилась бы хорошая пара!!!!!!!!!!!!!!..............
Класс смеялся до слёз, а я и Котов (он тоже бил меня, хотя и не так часто) оба сидели как оплёванные…
Продолжение следует. |
