Шерсть. Окончание :: Элтон Иван :: Республика Гондурас

Что все это значит? – носилось у него в голове. Если все каналы работают, значит все в порядке, по крайней мере, в Москве. Нет, работает ретранслятор. Нужно включить местный канал.
Он щелкнул местный канал, и новое открытие его попросту потрясло – канал работал, шла какая-та городская передача. Он всмотрелся в экран, пытаясь усмотреть следы аномалии, однако ничего подобного не увидел. Да и могла ли работать аппаратура сама собой?
Может быть, он – и правда в больнице?
-На деньги, выделенные муниципалитетом, будут отреставрированы эти старые здания, - говорил голос за кадром.
-Странно, - произнес Заярнов, - хотя, знаешь, все зависит от того, как настроить компьютер на телестанции. Главное, чтобы было электропитание шло непрерывно. В-принципе, транслировать что-либо можно хоть неделю без перерыва.
-Ты думаешь, кто-то специально так сделал?
-Нет. Я просто рассуждаю.

-Дети нуждаются в помощи, - произнесла девушка. Он повернулся к экрану и застыл на месте. Он увидел нечто, но мозг уже не реагировал – в нем будто открывался клапан в сосуд, наполненный охлаждающей жидкостью, и та разбрызгивалась наружу, на извилины.
Яркий, неестественно красный, язык, буквально пропитал девушку и изнутри. Он замещал ей вены. Отсвет этой дьявольской красноты был виден даже сквозь череп. Глаза, что качались на отростках, смотрели точно в камеру. Молили ли они о помощи?
Горшков отчетливо ощутил силу, которая не давала ему бояться. Это было то, что хотело провести его по дороге, от начало голосов, до самого жерла ада, и оно было рядом. Оно несло добро. Оно любило его. Оно хотело приучить его к боли заранее.
-Дети нуждаются помощи, - произнес посиневший, смертельный рот.
Заиграла музыка, и начали показывать городской парк, и Андрей отчетливо увидел шерсть. Она плелась густыми космами вдоль улицы, что окольцовывала парк по внешнему кругу, и в ее гуще то тут, то там, виднелись предметы человеческой одежды. Чаще всего – обувь.
Тебе нечего бояться, продолжало говорить оно. Ты навсегда повенчан. Тебе незачем умирать так, как они. Жизнь – это смерть, а смерть – это жизнь. Ты уже переступил черту, и мы идем с тобой одной дорогой. Оставь все. Вселенная мук навсегда с тобой. То, что ты сейчас здесь, ни о чем не говорит. Ты – со мной, и мы идем вместе, и голоса все ближе и ближе. Голоса зовут. Увидев это величайшее действо, увидев миллиарды вновь прибывших, ты сам возжелаешь войти в адское пламя, чтобы насладиться его величием.
То, к чему ты привык, всего лишь преддверие.
За несколько тысяч лет с того момента, как первый росток человека взошел на земной поверхности, люди так и не поняли своего предназначения.
Они были выращены.
Кур тоже растят. Они не знают о том, что их ждет. Ты когда-нибудь наблюдал, с каким оптимизмом кукарекает петух? Его гордыня велика и грешна, и он не знает о ней до тех пор, пока справедливый топор не вкусит крови.
Ты – избран.
Ты будешь страдать больше всех.
Это большая честь.

-Что с тобой? – воскликнул Петр.
-Ты видел?
-Что?
-По телеку.
-Что?
-Не видел?
Андрей точно очнулся. Перед его лицом было окно, а дальше – город, с высоты кажущийся теплым и мирным. И каждая его крыша – это монолит, который никогда не будет сдвинут с места. Ничто не измениться. Все это – лишь бред, навязанный собственным воображением. Бытие основательно и бесповоротно. Нужно выпить водки и лечь спать.
Все закончится.
-Все закончится, – сказал он уверенно.
-Что ты имеешь в виду? – спросил Петр.
-Ничего. Все закончится очень скоро. Все это чудится. Нужно просто проснуться. Ведь телевизор работает. Во всяком случае, на центральных каналах все нормально.
-Когда «Титаник» тонул, на нем горел свет.
-Это в кино так показали.
-Не важно. У тебя есть предложения?
-Не. Не знаю. Есть водка?
-Есть. Хочешь водки?
-Да, давай.

Выпив стакан водки, Андрей закрыл глаза, пытаясь отключиться от происходящего. Однако, первая же мысль была заражена. Он сделал шаг, другой, третий. Это была не та дорога. Глаза могли смотреть на интерьер квартиры, но душа уже двигалась навстречу неизбежности.
Он вспомнил про то, что он увидел, стоя в дверях подъезда. Ведь оно двигалось к нему, точно протягивая руку. Это было жало, устремленное вперед. Хотя такое определение вряд ли было уместно. Пространство, откуда начался этот бег, вряд ли могло быть описано привычными словами и категориями.
Оно наверняка здесь, подумал он.
Но ведь я уже иду. Мне ни к чему встречаться с чем-то еще. Впрочем, это похоже на отговорки ягненка, которого зарежут самым последним. Тем не менее. Тем не менее. Глупо отодвигать то, что неизбежно.
Возможно, что оно начало с первых этажей, и сейчас занято тем, что вычищает нижние квартиры. Оно убивает по-крупному, оптом. Целые семьи находят продолжение своего бытия в новой, совершенно невероятной, ночи.
Андрею представились целые города, поросшие шерстью, которая впитала, всосала в себя людей. Улицы и площади, бассейны, спортивные залы, парки, квартиры, дорогие апартаменты.
Больше нет ничего.

-Проснись, проснись, - его разбудил Петр Заярнов.
-В чем дело? – спросил Андрей испуганно.
-Проснись. Надо идти?
-Идти? – не понял Горшков.
День за окном уже разгорелся. Мутноватое солнце ранней осени проглядывало сквозь облака, заливая пространство матовым светом. Город, заполненный лишь шумом легкого ветра, да еле слышимым гулом все того же завода, был тем же самым, что и прежде. Вместе с тем, изменения были налицо.
Андрей знал, что это так.
Что бы ни происходило, ничего уже нельзя было изменить.
-Идем! – воскликнул Заярнов. – Там, на проспекте, военный автомобиль!
-Точно? – удивился Андрей.
-Точно. Нужно собираться.

Мы пройдем через подъезд, и подъезд пропустит нас, проносилось у него в голове. Он пропустит именно нас. Больше никто. Если жизни, созданные лишь для одного мгновения. И это – я, моя судьба. А что касается Петра, я сам его выбрал. Нам просто дано увидеть больше других.
Но цена этого велика. Возможно, мы сумеем миновать улицы на пути к проспекту и встретить там военный автомобиль. Но что можно изменить, когда все уже предрешено. Есть слова, которые родились раньше, чем человек. И теперь звучат именно они.
Он лениво выскочил из квартиры следом за писателем-фантастом Петром Заярновым, человеком, чья писательская слава по-прежнему находилась под вопросом. Телевизор, что остался работать, показывал искривленные полосы помех. Но в этих линиях было не просто отсутствие сигнала.
Они говорили.
Они пели и звали, рассказывая о том, каким может быть путь к абсолюту вселенских мук.