Возвращаясь домой с очередного концерта (кои в кругу единомышленников именуются сейшнами, а недоброжелатели почитают очагом разврата и насилий), металлист Брюкин получил по голове тяжелым тупым предметом. Самое обидное, что произошло сие пренеприятнейшее событие когда Брюкин уже миновал домашнюю подворотню и в прямой видимости возникло темное пятно родного подъезда. Лампочка у крыльца на долгой брюкинской памяти не светила ни разу и, похоже, вообще отсутствовала, а тут вдруг полыхнула цветными искрами… и осыпалась вместе с неосторожным наблюдателем на пыльный дурно пахнущий асфальт…
Очнулся он где-то в межвременье, межпространстве, в общем, судя по окружающему ландшафту, в полной промежности. По сторонам открывался прекрасный вид на Великое Ничто, как умеют живописать его только поэты современности; и лишь под ногами скорчилась косматая человеческая фигурка. Брюкин осторожно потрогал неожиданного соседа носком металлизированного ботинка, на что лежащий отреагировал не вполне адекватно: взвизгнул и, извернувшись, впился в голенище зубами. Теперь испуганный нечленораздельный звук пришлось извлекать уже нашему герою, ибо поверх кривых желтых зубищей знакомыми голубыми глазами на него пялилась его собственная сильно заросшая физиономия.
- Ты кто, друг? – спросил он, плюхнувшись от неожиданности на зад и заменив последнее слово более эмоциональным простонародным термином.
- Сам ты «друг», - существо выплюнуло ботинок и попятилось. – Я питекантроп Ух. Ты-то кто будешь?
- Брюкин, - ошарашено представился Брюкин. Антропоид неспешно поднялся, расправил набедренную повязку и с ленцой поковырял в подмышке.
- Плохо дело, Брюкин, - констатировал он. – Знаешь, где мы с тобой сейчас оказались? – Получив естественный в данной ситуации отрицательный ответ, Ух сам на него и ответил: - Место это гиблое Реанимацией зовется. Всякий, кто там, на земле, неожиданно умирает – попадает сюда…
Пытливый ум металлиста предусмотрительно заблокировал часть информации и посему, вместо вполне уместной истерики на тему мимолетности нашего существования, он просто поинтересовался: - И что же дальше?
- Дальше? – переспросил собеседник. – Дальше у нас есть где-то с полчаса отдохнуть и подумать – возвращаться обратно или умереть окончательно. Если честно, то мне уже давным-давно все надоело!..
Брюкин мельком бросил взгляд за спину. На миг ему показалось, что ветер доносит милые сердцу звуки тяжелого метала; но они тут же сменились отдышливым матюганием, пинающей распростертое на асфальте тело, пьяной гопоты; и он вовремя напомнил себе, что ветры сюда вряд ли залетают. Так называемые гопники, впрочем, тоже реже, чем тот же Брюкин мог им пожелать.
- Везет тебе, Ух, - вздохнул страдалец. – Ты жил в девственном мире, не испорченном цивилизацией. Ни тебе кока-колы, ни бубль-гумов, ни гаишников на перекрестках, ни шпаны в подворотнях (что ненамного лучше). Одни пальмы растут, да динозавры бегают – что еще надо для счастья!? Разве, быть может, рок-концерты… да, я бы твоих соплеменников научил настоящему русскому року, а там и до металла недалеко!..
- Динозавры, - проворчал питекантроп, - к твоему сведению, вымерли задолго до появления человека. А для счастья, все равно, каждому чего-то не хватает.
- Ну, я-то знаю, чего мне не хватает. Если бы я в твое время родился – я бы таких гор наворотил! Да я бы новым Адамом стал, или этим… Лениным! Весь первобытнообщинный мир до основания разрушил! Слушай, а никак нельзя отсюда попасть в твое время?
Ух задумался, почесал нос, потом подмышку; выудил оттуда рыжего клопа и после непродолжительного раздумья отправил его в рот.
- Хуже, я думаю, не будет.
Для возвращения в свое чужое тело металлисту Брюкину пришлось долго блуждать впотьмах. Одно время умаявшаяся от безделья фантазия принималась чертить в окружающем мраке наскальные картины первобытной природы, охоты, быта и даже не тронутой меркантильной цивилизацией любви. Наконец где-то вдалеке занялось трансцендентальное свечение. Ориентируясь на него, путешественник выбрался из тоннеля, под конец обернувшегося ржавой водопроводной трубой; и нога нашего современника впервые ступила на выжженную кайнозойскую землю.
Под знойным четвертичным солнцем питекантропа Брюкина уже ждали. Угрюмые, смахивающие заросшими физиономиями на знакомых панков, гоминиды при виде его оживились, загалдели; однако то, что он поначалу принял за торжественную делегацию, на деле оказалось группой первобытных охотников. Они окружили пришельца плотным кольцом деревянных копий и потребовали безоговорочной капитуляции. Пленника спеленали лианами и под конвоем доставили в замшелую пещеру пред очи верховного шамана племени.
- Вот ты, Ух, и попался! – довольно осклабился шаман, потирая скрюченные артритом и обильным ритуальным шрамированием крысиные лапки. – Не к лицу праздничному обеду с кухни бегать…
Через пол часа Брюкин снова очнулся в Реанимации. Рядом, подстелив под зад вязанную адидасовскую шапочку, угрюмо восседал питекантроп и привычно чесал подмышку. Прямо над ними начинал разгораться очередной портал
