Думаю, все уже поняли - что я люблю животных.
Так уж случилось, что в детстве я два раза была на летних каникулах у своего двоюродного деда в Башкирии.
Так вот – дед был учителем русского языка и литературы в Башкирской деревне Карагаево. Что бы добраться до этой деревни, приходилось два дня ехать на поезде до Уфы. Станция назначения была за Уфой, и называлась она - Белое озеро. Поезд приезжал ночью, а дед ждал нас на станции, на попутке- грузовике, который должен был нас довести до какой-то деревни.

Мы ехали ночью, я полусонная на переднем сидении, у бабушки на коленях. В окне темнота, а в машине ужасная качка, так как дороги сельские разбитые. Потом паром. Его нужно ждать. Река Белая. Она кажется мелкой. В детских мозгах не укладывается такое название, так как в серых бликах утра – река никакая не белая, а темно синяя. « Может быть она белая, потому что камушки на берегу белые?» - думала я. Ну вот и паром. Шум, машина с грохотом заезжает на паром. Поехали. Зябко.

Потом я уснула, и помню только, что дедушка разбудил меня и дальше мы пошли пешком, по деревенской улице. Бабушка Даша несла чемодан, коричневый, с блестящими гладкими уголками, а внутри - чемодан был салатового цвета, а еще, там была приклеена фотография Лолиты Торес. Так мама говорила, напевая красивую песенку на непонятном языке: - « Фа де фадилья тра та-та-та-та-та», когда собирала мои вещи для поездки.
Дед держал меня за руку. И было немного страшновато и неловко, я его совсем не знала, он казался большим и сильным. Мне очень хотелось спросить прямо сейчас, в утренней дреме - про глухаря. Потому что дед написал маме: - « Приезжай, Любашка, у меня глухарь есть, на пчельник поедем, и малины в этом году будет много». И я все представляла:- « Какой он глухарь? Такой - же красивый, как на марке из серии – «Животные», которую мне мама недавно купила. И как он там, у деда живет? Ведь у него кот в избе, который ловит крыс и приносит деду на коврик у кровати, как же они с глухарем вместе живут?»

Потом, было большое село, и какой-то дедов друг, на старой волге, с оленем на капоте. В деревню Карагаево приехали, когда уже рассвело.

Дом встретил меня немного кислым запахом печеного хлеба, запахом парного молока и тем особым ароматом, который бывает только в деревенских домах. Запахом детства, простой деревенской еды и природы, который потом тщетно ищешь всю жизнь на дачах друзей, в домах отдыха – но никогда не можешь найти. Но самое главное было потом.
Это был хлев, а в хлеву была корова с теленком, низкорослая башкирская лошадка, куры и гуси. Гуси были плохие, они шипели и тянули шеи, когда я проходила мимо них, а один самый главный, все время норовил схватить за пухлую ножку. А еще был пес – а завали его Монстр – так прозвал его дед, потому что щенок ему достался не кондиция. Где уж его сравнивать со старым охотничьим псом, которого звали Соболь. Тот был и силен, и широк в груди, и хвост калачом – настоящая лайка. А этот – одно недоразумение – Монстр – он монстр и есть.

Корову звали Марта. Она давала много молока, бабушка ее доила каждое утро, и каждое утро я просыпалась в 5 утра, так как после дойки бабушка пропускала молоко через электрический сепаратор. Делала сливки и сметану. Электрический сепаратор был главным техническим богатством в доме. Его дикий рёв будил меня каждое утро. А еще, бабушка любила бить мух мухобойкой. Кухня и комната были разделены стеной, сделанной из досок. Стена была выкрашена в белый цвет. Бабушка лупила мухобойкой изо всех сил по этим мухам, и стена жалобно как-то звенела. Иногда, рано утром я подходила к стене, и через узкие щели подсматривала за бабушкой. Она доставала кусок масла, он был странной формы, такой овальной, совсем не такой, как квадратики масла в магазине. Да и цвет у этого масла – был жёлтый. Она оборачивала масло марлей и складывала его в маленький бидон с колодезной водой, а потом убирала в подпол.

В хлев я заходила только с бабушкой. Она брала маленькую табуретку, ведро, полотенце и садилась доить корову. А мне говорила – « Иди, подойди к ней, погладь, она добрая». Я подходила к Марте – так дед назвал корову, видимо в память о грудастых немках, которых он видел во время войны в Германии. Она жевала свою жвачку, смотрела на меня карими глазами, фыркала. А еще у нее был какой-то очень грустный взгляд, как буд-то она знала заранее, что случится с ее теленком глубокой осенью.

В тот год была засуха, травы было мало. И каждый день, мы с бабушкой ходили на луг и собирали клевер, чахлый, с маленькими белыми цветочками. Набирали мешок и шли домой. Клевер вываливали в серое железное корыто. И Марта, возвращаясь после выпаса, завидев это корыто, бежала к нему, а ноги ее смешно разлетались в разные стороны.
А ещё у деда была банька, а около баньки почему-то была кучка прошлогодней картошки, или не прошлогодней, ну, в общем, картошки эти были маленькие и уже проросшие. Видимо остались после посадки. ( Надо спросить у Хуй знает кого, он же у нас в стране агроном и деревенский житель). Двор и хлев были отделены от огорода и сада плетнем. Прутья были жесткие. Я украдкой давала Марте хлеб, выносила в кармане. Хотя это было ужасным расточительством, так как дед пек хлеб сам, у него были дивные металлические формочки, которые внутри были блестящие, а снаружи черные. Дед выпекал по десять хлебов. А еще, я давала ей эту картошку, и она – Марта – раздвигала своим носом прутья, так ей хотелось этой чахлой картошки. Она просовывала свой шершавый розовый язык, захватывала им и картошку и мои пальцы, шумно вдыхала и выдыхала, и мычала, тихо так, как мишка мой серый, без правой передней лапы, который остался в Москве. Благодарила меня.

Дедов дом находился прямо радом со школой. Школа была старая, выкрашенная какой-то голубой краской, которая уже облезла от дождей и морозов. А новую строили рядом. По вечерам, после ужина, я любила забираться на недостроенные срубленные из бело-золотистых бревен стены, смотреть в даль, на поле, и горы и свистеть. А еще мне нравилось запускать пальцы в золотистую стружку, подбрасывать ее, смотреть, как она разлетается. А как эта стружка пахла! Никакие французские духи не идут в сравнение!

У соседей Деминых был проигрыватель или магнитофон, и их старшая дочь заводила по вечерам Высоцкого. Бабушка не понимала. И только приговаривала: - « Вот чёртушка, как надрывается, а голоса – то ведь совсем нет, хрипатый».
По субботам дед шел в сельмаг и покупал три топора. Бабушка ворчала: - « Смотри Федор, сопьёшься как Есенин!» И молча, вращала сердитыми глазами. А дед садился на крыльцо, приходил его друг, имя которого стерлось из моей памяти, они разливали вино, дед брал гитару и пел русские песни.
Вот именно эти воспоминания, все эти запахи, так дороги мне и любимы мной. Кто там смеялся над моими пристрастиями к деревенским запахам? Ну что, теперь это понятно?
Вот так, в деревне, 38 лет тому назад и родилась моя любовь к животным.

А теперь вернемся в Италию.

Первый этап канатной дороги (как правильно подсказал, сами знаете кто) проходил над фермой. И когда мы поднимались первый раз, я уже тогда заприметила всю эту хвостато-пятачковую живность. Радости не было предела. Оставалось только выбрать день, купить хлеба и сухариков, и вдосталь насладиться общением с братьями нашими меньшими.

Мы поднялись до самого конца. Погода в горах была пасмурной. Пообедали в ресторанчике. Я заказала кролика. Уходить не хотелось. Хотелось опять пройти по этим горным дорогам и уйти выше. Но последний раз, мысленно взлетев над ущельем и благополучно приземлившись на его краю, мы пошли вниз, к ферме. За нами тащилась итальянская семья с маленькой карманной собачонкой, двое детей, итальянский папа и итальянская мама. Они о чем-то шумели, но звуки речи не долетали до меня, я и не могла понять, о чем они говорят.

Загон для животных.

Первый зверь, которого мы увидели - была лошадь. Какая-то светло-гнедая масть, челка как у крашеной блондинки. Она сразу просекла, что у нас есть чем ее угостить. Предательское шуршание пакета с хлебом, привлекло ее внимание и больше, она нас не выпускала из поля своего зрения. Я дала ей кусочек, а потом еще и еще. Мягкие губы аккуратно брали сухарики с ладони. Хлеб-то она поедала, а вот потискать себя не давала.
Т.е. давала понять, что благосклонно принимает наши дары и не более. Гордая оказалась дама. 
Просит хлеба еще.

Морковку поедает

Затем мы вошли в дом. Хозяева радушно нас встретили. Сразу предложили молока и домашний пирог. И хотя мы были сыты, отказаться как-то не хватило смелости, не хотелось обижать гостеприимных хозяев. На полу на кухне лежал белый пушистый овцепас. Он и ухом не повел когда мы вошли в дом. Я спросила: - «Не съест?». Хозяева только заулыбались.

Собак-овцепас.

Затем нам показали сыроварню и угостили сыром. Мы купили кусочек. Очень вкусно.
Я расспросила хозяев о том, как они здесь живут. Оказалось, что весь скот они перегоняют сюда весной, а в сентябре спускаются на основную ферму. Здесь туристы летом покупают у них сыр. А за просмотр и тисканье домашних своих животных – они денег не берут.

Тем временем подошла итальянская семья. Старшая дочь взяла на руки овечку. Раньше так близко мне никогда не приходилось видеть овец. Вот уж по - истине смиренное животное. Овечка пригрелась на руках у девочки и сидела не шелохнувшись. Глаза ее голубого цвета – несли в себе вековую печать жертвы. А знаете, какие у овцы ушки? Они мягкие, просто бархатные.


Ну а дальше, конечно, мои любимые поросята! Привет ЧС! Этот абзац я посвящаю Вам!!!
Как истинному ценителю розовых пятачков, хитрых глаз и веселых хвостиков с шустрыми копытцами!
Свинки были в загоне. Все белые – и только один черный. Как только я подошла со своим волшебным пакетиком – черного поросенка оттеснили. « Ну вот – и здесь черных обижают!» – сказал Алексей. И точно, я хотела дать кусочек чернышу, но белые свиноты начинали его толкать и покусывать. Чернушка жалобно повизгивал и отходил в сторону. Вот жадобы! Но я их перехитрила. Каждая свинка получила свою порцию лакомства.



Сестры свинки.

 Черного зажимают.

 И мне, вкусненького!

. Хрустят - пятачки!!!

Кстати, в отличие от наших свиней соотечественниц – эти свинки очень нежные и податливые. И мне, впервые в жизни удалось вдоволь натискать их за мокрые смешные пятачки. Абхазские свиньи наглым образом пожирали яблоки, а вот пяточек потрогать не давали (Никакой политической подоплеки прошу не искать!). Дикие свиньи – как говорил классик – дети гор!

Наконец мне удалось всех перехитрить и угостить чернушку!



А еще там были братцы кролики. Маленькие и хорошенькие. Странно, что они сидели в открытом загоне. И их не утащили всякие там орлы и прочие летающие хищники.
Конечно, меня тут – же попрекнули съеденным кроликом в ресторане. Но он – то был уже взрослым, а это – кролики – дети.



Лошадь все-таки оказалось редкостной жадиной. Она вся свесилась, напряглась и стала раздувать ноздри, как только увидела, что я даю хлеб маленькому козленку.



А еще там была немецкая семейка, с детьми. И они, в отличие от меня не взяли хлеба для чужого домашнего скота. Конечно – он же чужой. Но видя, с какой досадой их младшая девочка смотрит, когда я угощаю домашнюю скотину, я не стала жадничать. И дала девочке несколько кусочков хлеба. Она взяла, конечно, хлеб и сказала свое тихое, немецкое – «Данке». Но видимо, была удивлена моим поступком. В тот момент я подумала – «Да, не понять их нам!»

И в завершении репортажа с фермы фотография счастливой итальянской бабушки, проживающей в отеле в горах с внуком.



PS Вы спросите, а что же случилось с глухарем? Когда я спросила деда, где глухарь – он сказал, что глухарь в банке. Из глухаря сделал он тушенку. Вот так умерла первая детская мечта о встрече с живой, красивой птицей…

Продолжение следует….