Начало здесь: http://www.gonduras.org/index.php?a=2405#comms  

Начались предновогодние каникулы, и мама погнала детей на улицу.
– Аня, хватит уже дудеть. Бери брата, идите погуляйте. Домой приходите к обеду.
Аня аккуратно отложила флейту и оглянулась на спящего Серёжку.
– Я ещё не завтракала.
– Ну так бегом, чего расселась?
Сугробы намело выше Сережкиного роста, и он воображал, что оказался в белом лабиринте. Аня посадила его на санки и потянула в лес.
В глубине души девочка осталась очень довольна, что мама выгнала их из дома. Теперь она сможет уделить брату больше внимания и понять, наконец, насколько сильно он изменился. У Ани прошло меньше года, прежде чем она научилась разворачивать предметы, а серёжка уже три месяца как начал прилипать к телевизору. И кто знает, может, он куда более способный.
Накатавшись с горок, довольные и розовощёкие, они возвращались домой. Время пролетело незаметно, и обратно их гнал разве что голод, а так они готовы были кататься хоть до самого вечера.

После обеда, мама снова вытолкала детей на улицу, и Ане выпал шанс вплотную заняться братом. Санок на этот раз решили не брать, а взяли немного денег “на развлечения”, которые мама с лёгкостью отдала, лишь бы не вертелись под ногами.
Серёжка давно уже просил купить ему новый альбом для рисования, и они направились в детский магазин. Аня вспомнила про переход, логово чужой музыки, и под каким-то невнятным предлогом уговорила брата сделать крюк.
Когда они проходили мимо палаток, торгующих всякой ерундой, Серёжка потянул сестру за рукав:
– Анька, купи мне олбит без сахала.
Аня даже смутилась такой его просьбы: Серёжка впервые захотел жвачку, которую отродясь не любил.
– Зачем тебе? – дружелюбно поинтересовалась она.
– От неё зубки становятся белые…
Аня удивилась, ведь у брата ещё не выпали даже молочные зубы.
– Они у тебя и так вполне белые, – резонно заметила она, и настала Серёжкина очередь удивляться: из телевизора ему об этом не говорили.
Аня утянула Серёжку подальше от ларьков, и очень скоро они оказались рядом с её приятелем – столбом-флейтой. Поравнявшись, Аня указала на столб Серёжке и спросила, не видит ли он чего-нибудь необычного. Брат долго, напряжённо всматривался, но в итоге покачал головой.
– Холосый столб, – только и сказал он. – Доблый.
Аня расстроилась. Она уже, было, поверила, что сейчас брат расскажет ей о небывалых картинах, кадрах невероятных фильмов.
– Жаль, сто он сколо сломается, – вздохнул Серёжка.
– Почему ты так решил?
Брат удивился. Он открыл, было, рот, чтобы ответить, но лишь пожал плечами.
Они двинулись дальше. Аня, как бы невзначай, расспрашивала брата о встречающихся предметах, животных, людях. Бывало, он не говорил ничего особенного, пожимал плечами, и они шли дальше, а иногда рассказывал такие истории, что Аня только диву давалась.
Один раз она спросила Серёжку про усталую женщину с двумя авоськами в руках, а он расплакался. И как Аня ни настаивала, Серёжка ничего не стал отвечать.

На следующее утро они вышли из подъезда и свернули в сторону леса, где уже собирались дети, чтобы с визгом и криками покорять горки. Серёжка выглядел немного сонным, вяло оглядывался по сторонам, зевал.
Шли молча. Вечером Ане показалось, что она давит на брата, а потому сейчас не стоит лезть со своими расспросами. Серёжка начал первый:
– Анька, – даже родное имя сестры вышло у него как-то сонно, – а зачем ты меня сплашивала пло столб.
Со спины дул ветер. Не по размеру выбранный капюшон, лез Серёжке на глаза, отчего ребёнок морщился и варежкой одёргивал его обратно. Аня думала, как ответить, чтобы ему было понятнее.
– У тебя есть способности, – призналась она, пока Серёжка боролся с капюшоном. – Каких нет у других людей.
– Даже у тебя? – ни на шутку удивился он.
– Даже у меня. Но у меня есть другие, – успокоила сестра.
– И тепель мы с тобой полаботим мил? – с досадой спросил он.
От удивления Аня выронила повод санок, и те больно стукнули её по ногам. Девочка взяла брата за плечи и развернула к себе лицом.
– С чего ты решил?!
Серёжка растерялся.
– В мультиках у кого способности – тот полабасает мил, – признался он.
Аня вздохнула. Она крепче стиснула брата за плечи и, глядя ему в глаза, попросила:
– Серёжка, пообещай мне, что будешь меньше смотреть телевизор. А лучше вообще не смотреть.
Брат часто заморгал и непонимающе уставился на старшую сестру.
– Холосо. Обесаю.

Серёжку уложили спать, а Аня всё любовалась программой завтрашнего концерта, разворачивала её перед своим внутренним взором, и ноты звучали именно так, как от неё требовалось их сыграть. Теперь, с этим безошибочным чувством, она готова была исполнить любое произведение на удивление точно. Сыграть именно так, как музыка звучала в голове композитора, пока он не приковал её к бумаге.
Серёжка спал, а сестра уже слушала лампу, оказавшуюся невероятно короткой, и ковёр на стене, очень тихий и скучный. Она бегала глазами по комнате, разворачивая вещи одну за другой, пока взгляд её не наткнулся на спящего брата. Интуитивно, сама ещё не догадываясь, зачем это делает, Аня развернула Серёжку в музыку, куда более сложную и переплетённую, чем всё, что ей доводилось слышать.
Текла ночь своим привычным размеренным ходом, а Аня всё лежала и не могла оторваться. Мелодия, до того таившаяся в её брате, казалась вечной. Стрелки часов заползли так далеко, что завтра на концерте Аня имела все шансы уснуть прямо посреди действия. Нечеловеческим усилием она заставила себя оторваться, закрыть глаза и опрокинуться в сон.

В зале собралось очень много людей: нарядных, важных, изнывающих от нетерпения. Аня смотрела на них сквозь кулисы и не могла разобрать лиц, только одно единое ощущение – дыхание зала.
Люстра, висящая под самым потолком, слепила глаза. Аня морщилась, ей не нравилось, когда навязывают собственное очарование. Но скоро глаза привыкли, и девочка разглядела люстру во всей её красе. Она была похожа на водопад: множество стеклянных капелек неправильной формы, нанизанных на прозрачные нити. Внутри нитей висели лампочки, создавая ощущение, что светится каждая отдельная капелька.
Когда Аню объявили, она вышла на сцену и, вдруг, не решила даже, а скорее догадалась, что сейчас сыграет.
Люстра развернулась мгновенно, потекла сквозь флейту, кинулась в зал, ко всем сразу и каждому в отдельности. Аня выпала из реальности, она ощущала себя фонтаном, обдающим зал музыкой.
Концерт продолжался по инерции.
После Аниного выступления никто не слышал, да и не слушал следующих исполнителей. Люди как сидели в оцепенении, так и, не выходя из него, покинули зал, с последним исполнителем.

Когда Аня вернулась домой, Серёжка, позабывший о своём обещании, сидел перед телевизором. Аня переоделась и пробралась в комнату, но брат даже не обернулся. В другой раз она бы непременно чем-нибудь его отвлекла, утащила от ядовитого ящика, но всю дорогу домой Аня только о том и мечтала, чтобы снова услышать мелодию брата, и если он не станет отвлекаться, ей будет даже проще.
Уже с первых аккордов Аня насторожилась: Серёжка звучал иначе. Вчера он казался ей чем-то единым, целостным, идеальным, а сейчас некоторые звуки выпадали из общего настроя. Аня слушала, не в силах понять, что же случилось с братом, и через несколько минут с отвращением заметила просочившуюся в музыку фальшь, беспомощность, бездарность.
В панике Аня схватила флейту и заиграла первую пришедшую на ум мелодию: Серёжка обернулся и соскочил с кресла.
– Пливет, Анька!
Сестра с облегчением обняла его, ощупала, словно желая убедиться, что всё на месте. Вошла мама и намекнула, что пора бы уже идти на улицу. Аня помогла Серёжке одеться, и они отправились гулять.
Ничего ещё не подозревая, Аня спросила брата от чего суждено погибнуть полюбившемуся ей фонарному столбу. Сдвинув брови, Серёжка глядел сквозь бетон и отвечал, что понятия не имеет.
Аня рискнула указать на автобусную остановку, рыжеватую дворнягу и киоск, но Серёжка оставался всё так же немногословен, и она бросила свои попытки. Всю прогулку Аня не могла понять, что же случилось с братом. До той минуты он казался ей невероятно способным, и вдруг растерял весь свой талант.
Звучал Серёжка всё так же – отвратительно и пугающе.
Два часа спустя, когда они шли домой мимо знакомого столба, Серёжка внезапно ответил:
– Масина, – и изобразил руками автомобиль.
Аня, погружённая в свои безрадостные мысли, сначала не поняла, о чём он.
– Что?
– Масинка, – настойчиво повторил Серёжка. – В столб, бум.
Он шагнул в сугроб и боднул фонарь для пущей убедительности. Аня сначала не поверила, решила, что брат дурачится, а потом отважилась развернуть его ещё раз. Серёжка звучал точно так, как вчера ночью, единым монолитом, музыкальной глыбой. Ему хватило двух часов, чтобы восстановить былую силу, отнятую телевизором.

Аня возвращалась из магазина. На улице хозяйничала метель, шалила, срывала с людей шапки. Аня крепче сжимала пакет, когда он готов был вырваться из рук, натягивала неверный капюшон, разворачивалась и шла спиной против ветра.
Люди прятались в тёплом нутре автобусной остановки. Поскользнувшись на льду, Аня решила последовать их примеру, благо место пока ещё оставалось. Она втиснулась в ряды раскрасневшихся людей, забралась поглубже и впала в блаженное оцепенение.

Через пару минут у Ани затекли ноги, и ей захотелось сесть. Позади неё, в углу, было немного свободного места, и, согнув колени, Аня приземлилась на что-то неожиданно мягкое. Она вскочила, потеснив соседей, и обернулась – на снегу лежала собака: в ошейнике и с коротенькой шерстью. Размером она не уступала иной овчарке, но к зиме оказалась не готова. Собака замерзала.

Люди поцокали языками и признались, что у них уже есть свои собаками с кошками, а потому взять ещё одну не получится. Аня догадывалась, что стоит ей привести собаку домой, как их обоих выгонят обниматься с метелью по остановкам. А чем ещё помочь она не знала…
Желая понять, что сейчас чувствует собака, Аня развернула её в мелодию. Музыка получилась вольная, свободная, словно ветер, от природы имеющая право быть тем, чем пожелает. И в то же время беззащитная. А ещё мелодия покрылась дырами: лишь Анины музыкальные способности помогали ей чувствовать, какой музыка была раньше, когда собака и не думала умирать.
Аня поняла, как ей помочь. Она достала из сумки флейту, которую забыла выложить после репетиции, и начала играть собаку, одновременно разворачивая, и музыкой произнося её вслух. Это оказалось куда сложнее, чем с люстрой, ведь ей приходилось по наитию вставлять каждый пропущенный кусок собачей души.
Люди удивлённо косились на странную девочку. Кто-то старался протиснуться поближе, музыка завораживала, она таила в себе жизнь. Простую собачью жизнь, сложенную из прогулок, дивана и миски каши на ужин, но до того настоящую, что люди поневоле тянулись на её звуки.

Собака заметно оживилась, она открыла глаза и попыталась встать. Ане всё реже приходилось угадывать пропущенные куски – мелодия срасталась. Растеряв запал, метель унеслась прочь, и остановка опустела, а девочка продолжала играть.
Мелодия закончилась через пол часа. Аня растерянно опустила руки, она словно с закрытыми глазами налетела на стену. Собака уверенным шагом шла прочь от остановки, за ошейник её вела какая-то незнакомая женщина, счастливая и до дрожи напуганная. Если бы не гололёд, ей богу, она подхватила бы собаку на руки.

Весь вечер Аня ходила рассеянная, теряла тетради, спотыкалась на полуслове. Её не покидало ощущение утраты, словно она поняла что-то важное и тут же забыла.

Субботним утром следующего дня Аня отправилась на репетицию, всё такая же потерянная и отчуждённая. Играла она, зевая, замечания пропускала мимо ушей и не могла отделаться от этого беспомощного чувства. Аня уже знала “нечто”, что-то, несомненно, важное. Она поняла это вчера, когда врезалась в незримую, пришедшую на смену собачьей мелодии, стену.
Возвращаясь домой, Аня намеренно сделала крюк, чтобы вновь очутиться на том самом месте, возле остановки. Она надеялась, что, пережив всё это ещё раз, сможет, наконец, вспомнить.

И оказалась права.

Домой Аня шла с одной единственной целью – сыграть Серёжку! От начала и до конца, всего, целиком. Она была уверена, что сможет найти и вычеркнуть всё чужое, тогда в её брате останется лишь его дар, и непростая суть ребёнка. Мысли о том, что она допустит ошибку и испортит брата навсегда, Аня упорно гнала прочь. Ей было страшно, но это оказался тот самый единственно верный выход, который она с таким отчаянием искала.

Когда Аня распахнула дверь, её встретил довольный собой отец. Она не придала этому значения. Теряя равновесие, одной рукой стянула сапоги и куртку. Флейту Аня вытащила ещё в лифте.

Она ворвалась в комнату, уверенная, что брат сидит перед телевизором, но ошиблась: Серёжка утонул в огромном компьютерном кресле из чёрной кожи. Руки его вцепились в клавиатуру, а глаза жадно прилипли к мерцающему экрану.

– Всё утро ему игрушки ставил, – гордо заметил отец.

Аня одарила его таким взглядом, что оскорблённый родитель отступил на кухню.
Девочка тут же раскрыла брата. Серёжка сел за компьютер совсем недавно – мелодия была почти целой, ещё прекрасной. Аня прижалась губами к флейте.

Сыграть! Быстрее сыграть, пока не поздно.

Звуки потекли нежно, еда заметно, Аня боялась сделать что-то не так. Мелодия оказалась неожиданно сложной, но Аня не сдавалась. Как только она почувствовала, что готова играть в полную силу, флейта запела.

Братик не обернулся. По экрану бегали какие-то животные, рогатые и не очень, а в самом центре этого безумия стоял огромный Серёжка, уродливый, замурованный в доспехи, и рубил, кромсал, рвал на части приближающихся монстров.
С кухни доносились крики, чтобы Аня, бессовестная, “не мешала брату развиваться”. Она не слушала, с каждой минутой ей делалось всё тяжелее. Мелодия начала рваться в её руках, словно старая бумага, истлевшая, распадающаяся пеплом. Аню спасало лишь то, что она помнила брата наизусть, по рваным клочкам чувствовала, какой была настоящая мелодия.
Но очень скоро и это перестало помогать – музыка ощетинилась и из Аниной флейты на свободу потекли треск и скрежет, будто водили наждачной бумагой по стеклу, царапали когтями лёд, ряд отвратительных звуков.
С кухни примчались негодующие родители, начали орать, махать руками. Сама уже понимая, что всё потеряно, Аня опустила руки, села на пол и расплакалась.
Серёжка даже не обернулся…

В зале собралось очень много людей: нарядных, важных, изнывающих от нетерпения. Начался концерт, и слушатели расслабились, на их лицах проступили улыбки. Играла музыка.
Аня всё больше пугала окружающих своей ухмылкой.
Когда её объявили, девочка неторопливо вышла на сцену. Она уже решила, что сыграет.
Аню узнали. По залу волной прокатился шёпот: больше половины собравшихся сегодня были на прошлом концерте, а остальные пришли по их совету послушать чудо-девочку с её уникальной флейтой. Все сидели в нетерпении, и Аня не заставила их долго ждать.
– Специально для вас, – неожиданно произнесла девочка и начала играть компьютер, стоящий на столе администратора…
… и из её флейты хищным зверем в зал кинулись треск и скрежет…
Люди не выдержали и трёх секунд…
… и водили наждачной бумагой по стеклу…
Зал кинулся к выходу, но двери оказались слишком узкими, возникла давка. Кто-то споткнулся и его тут же затоптали…
… и царапали когтями лёд…
Обезумевшие, люди били стёкла и бросались с пятого этажа…
… а Аня глядела на этих отвратительных существ, что создали своё всепожирающее общество, и куда больше жалела переломанный вчера машиной фонарный столб…