http://www.gonduras.net/index.php?a=6606  

http://www.gonduras.net/index.php?a=6611  

http://www.gonduras.net/index.php?a=6615  

http://www.gonduras.net/index.php?a=6619  

http://www.gonduras.net/index.php?a=6625  

http://www.gonduras.net/index.php?a=6630

http://www.gonduras.net/index.php?a=6635

ххх

 Папа, се! - кричит он.

В смысле, дай денег. «Се» - деньги. Удивительно, всего год, а соображает. Я даю ему денег и он ковыляет по песку к мороженщику. Наверное, не стоило бы позволять ему есть мороженое. Хотя, кто меня попрекнет-то? А малый и вправду крепкий. Что ж. Кто не утонул, того не пристрелят, со стыдом вспоминаю я, и любуюсь Матвеем. Мальцу удалось невозможное: каким образом этот инопланетянин, ни хрена не понимавший и ловивший какой-то антенной в своей лысой башке – кстати, пора идти проверять родничок, нервно вспоминаю я – непонятные мне сигналы, переродился. В самого настоящего человека. Маленького, но - человечка. Матвей. Он красив и бежит. Ему год. Год уже. Как-то все очень быстро прошло: мне говорили, что я этого не замечу, и, как обычно бывает, пошлые изречения и истины вроде «год пройдет, не заметишь», оказались правдой. Странно, почему все идиотские банальности оказываются, в конце концов, правдой? И если в них содержится весь многовековой опыт человечества, или как там пишут в газетах, то почему нельзя облечь этот опыт, так его, в какую-нибудь менее затертую словесную упаковку?

Матвей вырос удивительно красивым мальчиком.

 Все родители, - ласково щерясь, говорит мне знакомая из далекого прошлого, держа на руках толстую трехлетнюю девочку, - считают своих деток красивыми. Моя для меня, пусть и косоглазенькая, все равно самая красивая!

Я едва сдерживаюсь, чтобы не послать ее куда подальше, да еще и по голове не звездануть. С агрессией у меня в последнее время проблемы, поэтому отпуска я ждал как евреи – манной кашки или молочного супчика, или чего им там насыпал с неба щедрый Иегова? Наверное, это из-за того, что правило «не бьем никогда» по отношению к Матвею действует и будет, вечным. А поскольку он выводит меня все же часто, выплеснуть это хочется в кого-нибудь другого. Например, в эту идиотку. Ведь есть за что. Матвей, - говорю это абсолютно беспристрастно, - красив. По любым меркам. Светловолосый, в деда, зеленоглазый, в мать, большеглазый, в меня. Кажется, в моей семье наконец-то появился красавчик. Обо мне так не скажешь: да, иногда я бываю смазлив, но вот чтобы красивым, нет. А этот – красавец, и тетки, выгуливающие детей в Долине Роз, где мы с Матвеем, кажется, прописались, говорят, хихикая:

 Главное, берегите ему писю! Такой красавчик растет!

С писей тоже все ок, ухмыляюсь я. Папа не подкачал. В общем, Матвей красивый не потому, что мне так хочется – я никогда не выдавал иллюзии за действительность, когда дело касается других – а просто потому, что он красив. При этом удивительно похож на меня. Как Христос на Богородицу.

Я не жалею денег на врачей, жратву и вообще, на него. Удивительно: раньше я был скуповат. Меня с самого начала предупредили, что дети на искусственном вскармливании могут жиреть, поэтому мы бегаем, прыгаем, не вылезаем из бассейна, катаемся на всем, у чего есть колеса, и ведем активный образ жизни. Матвей выглядит маленьким пузатым Аполлоном, но животик, как объяснили мне в поликлинике, торчит у всех детей.

 Папа, се! - кричит он, и получает денег еще.

Я стараюсь не отказывать ему ни в чем, в то же время, не балуя. Вообще, и это поражает меня самого, я оказался неплохим педагогом. Исключая эпизод с ванной, когда я едва не утопил собственного ребенка, и с тех пор перестал напиваться, по крайней мере, при нем. Мальчик растет воспитанным, добрым и незлобливым. Иногда это меня пугает. Весь этот мир гребанный, здесь нужно уметь быть жестким. Но и прекращать его в садиста тоже не хочется. К тому же, мальчик слишком красив, и это тоже внушает мне тревогу. Что ж, решаю я, вытянувшись на песке, и приглядывая за ребенком, это проблема, и мне придется каким-либо образом ее решать. Не сейчас, позже. На меня падает тень, я поднимаю голову и вижу солнце, остановившееся аккурат в треугольнике между ляжками и под лобком девушки лет двадцати.

 Ваш малыш? - улыбается она, и подняв Матвея на руки, опускает его рядом со мной. - Смотрите внимательнее, он полез в море.
 Он умеет плавать, - говорю я, и это сущая правда. - Сам научил.
 Такой маленький?!
 Да, - хвастливо говорю я, - а вы, вы-то, наверное, плаваете как дельфин?
 Почему вы так решили? - удивляется она, присаживаясь, и я вижу, что сверху она худенькая, но волосы у нее длинные, до самой задницы, как у моей покойной жены.
 Да я не решил, - признаюсь, - просто захотелось познакомиться.

Она смотрит на меня с улыбкой. Матвей говорит:

 Го-го.

Дальше мы общаемся на четвереньках.

ххх

 Смешной ты, - говорит Ира.
 Ха-ха, - говорю я.
 Мне восемнадцать на самом деле, - говорит она. - Восемнадцать лет.
 Ого, - говорю я.
 А не двадцать, как ты подумал.
 О, - говорю я.
 Ну, ты же сказал, что мне, наверное, двадцать, вот я и подумала, надо тебе сказать, сколько мне.
 Да, - говорю я.
 Приехала на море с двумя подружками. - делится она. - Первый раз на море сами оказались.
 Круто, - говорю я.
 Раньше никогда сама на море не была, - говорит она. - Сначала маленькая с родителями, потом один раз с парнем.
 Ну-ну, - говорю я.
 Поехали в город у моря, у него там родственники. Они еще ему говорили: не обижай Ирочку, она хорошая.
 Не обидел?
 Тогда не-а. Потом. А на море было как в раю. Целый месяц.
 Угу, - говорю я.
 А вот осенью, это последний класс был, он меня бросил.
 Увы, - говорю я.
 Ну, я погоревала, погоревала, а потом был у меня еще один, тоже стар... взрослый, как ты. Двадцать пять лет!
 Ну и ну! - говорю я.
 Только и с ним было недолго. Я хотела ребенка, забеременела, а потом случился выкидыш. Ну, ему было все равно. И я подумала, тогда какого черта мы с ним типа встречаемся? На фиг все это!
 У-у-у, - говорю я.
 Но и это было недолго. Потом еще что-то было, я, если честно, уже и не помню, - говорит она так, как должна говорить такие вещи взрослая женщина.
 Ага, - вздыхаю я.
 Но и это все было весной, и на море мы с ним съездить не успели. Хотя он постоянно трындел: Савоськина, Савоськина, вот будет лето...
 А? - говорю я.
 Ну это фамилия моя. Савоськина.
 Аа-а-а, - говорю я.
 Смешная, правда? Как сумка? Помнишь, раньше такие были. Авоськи.
 Н-да, - киваю я.
 И летних романов у меня, если подумать, еще не было, - признается она, - никогда.
 Вот как, - говорю я.
 Живем тут неподалеку в деревянном домике, - сообщает она.
 И? - говорю я.
 Соседний домик снимают три каких-то мужика, - улыбается она. - Водят к себе постоянно девушек, спать не дают. Крики, стоны.
 Хм, - говорю я.
 Ты чудной, - говорит она. - И с ребенком...

Мы лежим на деревянных шезлонгах прямо на пляже. Мой дом виден. Окно комнаты, где спит Матвей, приоткрыто. Мальчик спит, за ним присматривает нянька из санатория, вроде бы проверенная и рекомендованная, - бешеные, блин, бабки! - но я все равно поставил шезлонг так, чтобы видеть окно. У нас с нянькой уговор: если мальчик проснется, она сразу зажжет свет и я прибегу. Рядом со мной мобильный телефон, у няньки мобильный телефон, в общем, все меры предосторожности соблюдены и я могу расслабиться. Становится чуть прохладно, песок рыжий, потому что солнце почти в воде, и я бросаю большую бутылку из-под белого вина чуть в сторону. Потом накидываю на ноги Иры колючий солдатский плед. Тонкий. Но теплый. Правда, жесткий.

Она сразу же снимает его и садится ко мне на шезлонг, и целует в губы. Мы целуемся долго. Потом... Я беру ее руки в свои, и чуть отталкиваю. Ира поднимает брови.

 Послушай, послушай, - говорю я, - тебе наверное, трудно будет понять. Но я.. Все это... Весь этот пляж...
 У тебя не стоит? - понимающе спрашивает она.
 Ох, - огорчаюсь я, - да как ты могла подумать? Нет, просто, Ира...
 Что? - она чуть отворачивается.
 Дело не в тебе! - горячо восклицаю я, и, поняв, что всю эту чушь она слышала уже раз десять, смеюсь. - То есть... В общем, понимаешь...
 Ну?
 Мальчик.
 Ты не хочешь изменять жене? - спрашивает она, сидя также вполоборота. Она у меня на коленях, но я этого не чувствую.
 У меня нет жены, я вдовец, - объясняю я. - Это правда, поверь. Просто...
 Просто?
 Я боюсь, что у тебя СПИД, - очень тихо говорю я. - Мы совсем друг друга не знаем. Я тебе верю и...
 А, - говорит она.
 Будь я один,- пыхчу я, я бы не думал, потому что ты мне очень нравишься. Очень. Но если...
 Ну да, - говорит она.
 У него совсем никого нет, кроме меня, - объясняю я.
 Угу, - кивает она.
 Ты, наверное, думаешь что я параноик, но... Он реально один, понимаешь, один. У него нет никого, кроме меня.
 Ага, - говорит она.
 Да и меня, если вдуматься, - глажу я ее по спине, - у него нет. У него вообще никого нет.
 О-о-о, - говорит она.
 Но я, по крайней мере, присутствую как кошелек и машина для уборки, стирки и кормежки.
 Н-да, - говорит она.
 И если у тебя это, нет, я конечно не верю, что у тебя это, но мы правда-правда совсем друг друга не знаем, и, если не дай Бог, со мной что-то случится, он... Он совсем один останется. Понимаешь. Один.
 Ага, - говорит она.
 Черт, ты наверное думаешь, что я офигеть какой опытный, - рассуждаю я.
 Да, - говорит она.
 Но я, честно говоря, не совсем опытный, - вру я.
 Аа-а-а, - говорит она.
 Черт, я даже не знаю, дают ли стопроцентную гарантию презервативы, - сокрушаюсь я.
 Угу, - говорит она.

Встает, и я снова гляжу на рыжее солнце под ее естеством. Я очень хочу Иру. Наверное, у меня и правда паранойя. Я щурюсь, потому что солнце, хоть и холодное, но все же слепит. Фигура у нее что-надо. Полные, приятно полные ляжки, длинные волосы, зад что надо, грудь небольшая, но красивой формы. Я готов скулить от бешенства и унижения. Не знаю, что на меня нашло. Какой СПИД может быть у восемнадцатилетней девчонки, у которой и мужиков-то было от силы штук пять, и это считая первого бойфренда, польстившегося на ее пресловутую девственность – объект мечтаний всех гормоновзбесившихся старшеклассников, да еще случайного партнера по танцу на дискотеке, у которого не встал. То есть, пять не считая двух, то есть три. Да ее не растрахали еще толком. Какой СПИД, она даже в задницу еще не брала, небось? Но мне и правда страшно. Я точно параноик. Я прикасаюсь к ее ляжке и чувствую, что кожа Иры покрыта пупырышками. Ах ты моя гусынька, хочу сказать я.

Ира мягко отводит мою руку, взмахивает головой, как делают девушки, у которых длинные волосы, и которые хотят убрать эти волосы с лица. Я открываю рот, и любуюсь ее спиной и задницей. Я думал, она меня ударит.

Она просто ушла. 

Продолжение следует.