Начало здесь: http://www.gonduras.org/index.php?a=4341  

http://www.gonduras.net/index.php?a=4345  

http://www.gonduras.net/index.php?a=4354  

http://www.gonduras.net/index.php?a=4360  

http://www.gonduras.net/index.php?a=4373  

http://www.gonduras.net/index.php?a=4382

http://www.gonduras.net/index.php?a=4401  

Часть третья

Глава десятая

В девять часов утра в редакцию звонят из городского комиссариата полиции. Семилетний мальчик продал четырехлетнего брата проститутке. Им как будто недостаточно того, что брат продал брата. Или в столь юном возрасте подобные инциденты случаются гораздо реже? Мы виляем хвостами и потявкиваем – спасибо за сахарную косточку. Из кабинета выбегает директор, он пучеглаз и радостно возбужден. Машина, машина, срочно нужна машина. Нужна фотография мальчика, братика и проститутки. Я хватаю лист бумаги, ручку и фотоаппарат, водитель ждет на пороге, придерживая рукой дверь. Так, удостоверение не забыл, теперь да здравствует погоня. Забавно, н о проститутку полиция не задержала. Я возвращаюсь за еще одним листом бумаги, и в коридоре офиса-трубы намеренно кричу:

- Хорошие новости – страшная катастрофа на проезжей части!

Я не циник, о руны, но тридцатилетние тетки готовы чуть ли не аплодировать этой фразе. Ах, такая милашка, сорви – голова, кошма-а-рр-ные вещи говорит, ах.

По видимому, я вернулся не за бумагой, а для того, чтобы крикнуть глупость. Я вспоминаю о проститутке, и на миг представляю, как она оказывается симпатичной и записывается ко мне в рабство. Я закрываю дверь и вызываю лифт.

Пыльный салон автомобиля и кассета отвратительного Кузьмина. О, о, до чего отвратительно слушать песни о сибирских морозах! Я ненавижу морозы, я полтора года прожил в Мурманской области, и иск ренне убежден, что это – легендарный ад. Мы приезжаем в комиссариат, но там никто ничего не знает. Продал и все. Где сейчас дети, неизвестно. Вместо того, чтобы вернуться в офис и продолжить распитие кофе и сетевые игры – стрелялки, мы отправляемся на по иски.

Пригород Кишинева – Данчены. Старый домишка, похожий на гриб. Его наверняка не строили, он сам вырос, поэтому первый этаж выглядит свежее второго. Нам навстречу выходит мужчина в синих тапочка х и порванной майке. Я решаю, что он не человек, а персонаж из анекдота, и прохожу в дом.

Мужчина – отец обоих мальчишек. Он выпивает, но в меру. Про старшего, продавца, его зовут Артемка, даже писали в газете, с непонятной гордостью постоянного читателя прессы сообщает мне отец. В газете? Да, в газете. “Кишиневские Новости”, Ах, да.

В “Кишиневских новостях” работает женщина, регулярно выдающая трехсотстрочный шедевр о маленькой проститутке, голодном ребенке, семье инвалидов… Это ее маленькая кунтскамера. Она коллекциониру ет бедность, порок и презрение. Под личиной “благотворительности и доброты”, разумеется. О, благотворительность, о доброта, я сыт вами по горло. Эта женщина, из “Новостей”, у нее наверное нет сердца, раз она может позволить себе так много доброты. Я, жал ея нищенку, едва жив от эмоций, слез и скорби. Представьте что будет, когда я пожалею их всех. К тому же старушка лукавит, - ее публикации ничего не меняют в жизни персонажей – уродцев. Разве что иногда им дают пачку стирального порошка и мешок сухариков сердобольные уродцы – читатели. Старушка получает со своих уродцев огромные дивиденты. Деньги – это раз. Моральное удовлетворение затаенного извращенца – это два. Высокий моральный облик в г лазах общественности – три. Я мог бы рассказать и про семь, и про двадцать.

Папаша братиков дает мне газету с фотографией главного засранца дня Артемки на первой полосе. Огромной фотографией, хочу отметить . Так и есть – автор статьи та самая старушка. Текст – бредятина, “грустные бездонные глаза маленького одиночества”, “мечты о том, что когда-то вырастут крылья”, “а он мог бы стать художником”, “стыдливо протянутая ручонка”. Ручонка-мальчонка-сучонка!

Как я понял из текста, старая дура получила задание от редакционной коллегии написать очерк о каком-нибудь уроде. А поскольку малышей с восемью ногами и пупком во лбу в тот день в роддомах не наблюдалось, “журналистка” вышла на проспект Штефана, взяла в охапку маленького засранца, отвела в редацию, поила его чаем и болтала. А мальчик рад стараться – переврал все что мог. У него нет папы, мамы и бабушки.

Есть! – все они стоят за моей спиной, восторженно дышат в затылок, выражая непонятно дикий восторг родителей непутевого сына. Даже это происшествие с маленьким братом Артема, - которого еще не нашли! – они воспринимают, как очередную легенду о сорви-голове старшеньком. Ну, они-то почти спились, а вот старушка…

“Кишиневские новости”. Какое пренебрежение фактами, проверкой информации, точными данными! Какая халатность, ополошность! Когда я писал в эту газету, то “пунктуальность, сто раз проверь, один - напиши” снились мне по ночам, и даже по утрам. Но я не состоял в штате “Новостей”, поэтому они драли тексты, снимали за это четверть гонораров и позволяли своим “работникам с многолетним стажем” врать. Врать, упиваясь собственным враньем. И обворовыват ь меня, да, обворовывать – старикашка Гугевич только и делал, что башлял себе из моих гонораров за то, что переставлял слова в моих же материалах. Он называл это “работой над текстом”. Он психопат, этот старинный гномик! Он довел меня до неистовства и чу вства дикого страха перед окружающим миром. Ему то ли сто, то ли сто двадцать три года, и он получил орден за операцию под Ватерлоо. Старикашка пишет отвратительные стихи, и их издает его же газета мизерными тиражами. Я в восторге от его приспосабливаемо сти! Да, едва не забыл – он до сих пор рад стараться пощупать толстые коленки сорокалетних “девчонок”. Беспорно, это, учитывая его возраст – преступное деяние, иначе говоря – педофилия.

Я отдаю газету родителям, и выхожу. Мы снова едем, на этот раз – к другой бабушке мальчуганов. Мальчуганчиков. Они не вызывают у меня ни малейшей симпатии, хотя я и прихватил их фото из семейн ого альбома, на всякий случай. Мальцы еще слишком глупы, чтобы играть в старинную газетную игру “напиши обо мне”, но я-то на нее так нагляделся, что ненавижу каждого, о ком пишу. Я раскажу вам сейчас об игре “напиши обо мне”, пока наш давно не мытый поро сенок - “Жигуль” пробирается через колдобины Данчен.

“Напиши обо мне” – это тетка с девятью детьми, сорока собаками, племянницей – сиротой, в общем, тетка со всем этим, у которой сгорел дом. Причем он не просто так сгорел, его подожгли буржуи. Н е простые буржуи – они строят бензоколонку и хотят поиметь землю, на котрой стоит дом многострадальной тетки. И вот тетка приходит, а я радостно беру ее под микитки.

Здравствуй, печаль и радость моя, если бы только знала, Мадонна, как много значат для меня твои золотые коронки, морщинистая кожа и гнилое дыхание! Ах, почему у них всех такое гнилое дыхание? Они раздражают меня и заставляют думать о смерти. Я не хочу, мне противно думать о ней так, ведь смерть в моем понимании куда прекрасней чьего-то застарелого кариеса и инфекции ротовой оболочки!

Простите, я продолжаю. И вот эта тетка сидит на моем стуле, вытирает слезы грязным платком и ноет. Я внимаю ей. Но у нас разные цели. Она хочет чтобы я, вернее газета, - олицетворение бога для сельского класса постсоветских пространств, - помог ей. Но ничего не писал в газете. Потому что трое ее детей порошайничают на рынке по приказу мамы, кобелей она продает на трансплантацию органов, а сирота племянница делает минет прохожим за десять леев . Торопитесь, пока у малышки не развился кариес! А он будет, будет обязательно, потому что они отвратительно питаются, чистят зубы один раз в день, а надо два, и не ходят к дантисту, хоть это и недорого. О, торопитесь, пока у малышки не развился кариес! Она такая свежая, и если бы только помыть…

А у меня цель – первая полоса. Фото сгоревшего дома. Читательское – “молодцы, заступаются за народ”. Повышение тиража. Имиджа. Крутости. Поэтому после того, как статья опубликована, тетка може т пойти в задницу. Хотя бывают разные тетки. Одна ходила по редакциям, с просьбами помочь ей и ее дочурке уехать в Израиль. Папа помер от работы, родственников нет, а вот в Израиле – есть, но нельзя связаться, оу, ау! Муторная дама, непонятная. Но клянус ь, что Гугевич пощупал пухлые коленки дочурки. Только пусть не удивляется, когда узнает, что дочурке – тридцать лет, что она не дочурка, а племянница, и не племянница, а трансвестит из террористической корпорации “Именем Бин Ладена”.

И вот пока я все это рассказываю и объясняю шоферу теорию игры “напиши обо мне”, мы подъезжаем к задрипанному дому Второй Бабушки. Звучит, как Третий Принц, или Последний Раунд. Малыш там.

Выясняется, что Артемка сам подошел к проститутке с просьбой купить братца, потому что курить очень хочется. Падшая женщина из добрых (вот она, настоящая доброта) побуждений дала засранцу пять леев, узнала адрес, и отнесла малыша к бабке. Та, к счастью, единственный непьющий представитель этого славного молдавского клана. Я фотографирую мальчонку на руках бабушки, и ухожу.

Мы едем к дому, у которого все произошло. Ну, вы понимаете, подпись под фотографией – “место трагедии”, “здесь ребенок продал жестокой наркоманке-проституке своего братика”, о, меня еще раз б росает в жар от ненависти к ублюдку Артемке, и воспевшей его старухе, да будьте вы прокляты все. Ради своего брата я убил бы сотни тысяч проституток, пять миллионов Артемок и одного ?, да, пожалуй, одного Гугевича.

Я выхожу из машины, и жильцы говорят, что проститутка – здесь. Какое удачное совпадение! Три представителя одной профессии собрал ись в этом месте в этот час: журналист, проститука, и Фортуна, тоже проститутка. Это забавно. Куда хуже, если в одном месте соберутся коммерческий директор, не пишущий редактор, плохой хирург, судья – взяточник. Это уже не проститутки, а дерьмо.

Шофер не хочет лезть в подвал. Проститутка там валяется мертвецки пьяная, говорят жильцы. С ней это часто бывает. Я звоню по мобильному телефону (неужели правда, что от них – рак?) в редакцию, говорю, что мы задерживаемся. Я беру фотоаппарат и лезу в пыльный подвал.

Продолжение следует.