Глава 1. Огни Москвы.

Каждый, кто хоть раз переступал порог престижных бутиков в районе станции метро «Бройлерная», где продают Дольче, Габанну , Жана, Поля и Готие не на вес, как принято в Кременчуге, а имея каждого покупателя, обращал своё внимание на ту атмосферу послеобеденного праздника, которая царила в шёу-румах, за прилавками и в примерочных кабинках, искрящимися радугами волшебных огней, которые манили дизайнеров, продюсеров и топ-менеджеров самых известных в послепутинской России массовых и медийных брендов громкими именами тех, кого мы приняли считать всем тем, что хоть сколько-нибудь соответствует правде того ужасного мира, где я пыталась строить свою любовь, начиная и кончая с первого класса, к Александр Петрович Починок. Возвращаясь вечером в вестибюль и перебирая глазами знакомые в памяти лица Боря Моисеев, Дима Билайн, Серёжа Пенкин и писатель Соловьёв, я всё никак не могла отрешиться от манящего меня на протяжении последних пяти десятилетий образа молодого зампредвицепремьера, призванного ввести всем нам всё то, что так много говорили про него и его жёсткий стиль все эти трудные годы, которые достались каждому. Но про то, как он вводил – в следующий раз.

Глава 2. Дуга.

Мой отец, лишившийся почти всех остатков последних рук, долгое время скрывал от меня страшную правду моего рождения, которая затмила мой разум своей суровой простотой, в тот самый первый раз, когда я должна была кончить в школе «самой-самой», под зорким взглядом единственного белка глаза преподавателя нашей геометрии – Резвана Алиевича Зельцера, опиравшегося на культю ноги чугунным угольником из класса, где мы все сидели бок-о-бок с ними, и с другими мальчишками из предместий сосланных, как врагов народа, где я знала только ещё одного, имени которого был назван утренний эфир, которое я вспомнила позже, когда уже было поздно закрывать бутик в районе метро «Бройлерная» из-за его неебической рентабельности, благодаря которой я и купила 67-ми летним родителям вставные протезы, а себе – «Оку»-трёхлетку по ипотеке. Только тогда, уёбанная по самые гланды в голову Р.А. Зельцером за отказ, я поняла – что такое фронтовое окопное братство, спаявшее за восемь лет непрерывных, кровопролитных боёв старых ветеранов Кременчугской дуги, где зверствовали оккупанты, издеваясь над нашим святым прошлым, которое они попрали своими сапогами с медными подковками на носках. Отец никогда не рассказывал мне, за что он получил свой первый боевой значок « XXV лет Кременчугскому КВД им. Анатолия Вассермана», который он получил прямо в котельной подпольного КВД в обмен на откушенную лошадью в боях за Кременчуг вторую руку. Не рассказывал он мне и о реакции Вассермана, когда задал ему вопрос, что называется – «в лоб» на участниках клуба им. Золотой ручки Краузе, украшенной 1653-мя бриллиантами, где Вассерман всё её хотел и - хуй, бля, получил, морда, бля,… Но об Вассермане и его реакции – в следующий раз.

Глава 3. Писатель Соловьёв.

Сколько раз, лёжа под подушкой с Элиотом, у которого я тогда брала в постели, я слышала папин мужской голос, когда он усталый приходил поздно ночью с парашютной вышки прямо на кухню, где моя старуха-мать утирала слёзы из своих почти слепых глаз, вышивая крестиком ордена и значки на его выходной майке: « Как хочешь, Клавдия, но поппенквакен я тебе не прощу!», после чего начинали слышаться усталые удары чугунной сковородкой по сморщенному, в тоненьких голубых жилках варикозному темени нашей с ним жены и матери. Сдерживая смешанные чувства, я брала у Элиота и стискивала ему зубами самый краешек, ели сдерживая рыдания от беспомощности происходящего. Именно тогда, в такую из страшных ночей, я поклялась себе никогда не выходить замуж ни за кого, кроме Александр Петрович Починок, и открыть престижный бутик в районе станции метро «Бройлерная». Когда годы минули, и неоновые огни осветили буквы на вывеске мой Ля Пёрлы, как я назвала её в честь мамы, я услышала в метро передачу писателя Соловьёва, который в утреннем эфире рассказывал о зверствах захватчиков на территории оккупированного Кременчуга летом 1964 года. « А что вы хотите? Поппенквакен!» - врезалась мне прямо в голову небрежная фраза, брошенная как будто в лицо моей старой, полуслепой старухе-матери с усмешкой на лице. И только теперь я поняла своего 67-ми летнего ветерана-отца, который уже тогда знал, чем всё это для меня обернётся. Весь день, подглядывая за Соловьёвым в примерочной кабинке, куда он мерил стринги вместе с Фрискиной, меня не покидало чувство исполненной мести за сломанные глазные яблоки престарелой уже старухи и сломанные годы почти безрукого старика, которые стали мне родителями и которых я, несмотря никуда, считала свом отцом и матерью с самого детства. Только тихий голос Александр Петрович Починок восстановил моё равновесие после всего пережитого. Только его сильные руки велосипедиста сжимали мою хрупкую, покрытую холодными пупырышками, кожу всего тела так, что боль от всего тех, которые были во мне, засыпала, свернувшись уютным комком под самой грудью, где прибывало молоко.
Но про то, как стать починок – в следующий раз.

Кончания не обещаю. Хватит, натерпелась!