Неделю назад он вызывал отвращение, а теперь был прекрасен. Аня подошла ближе и, стянув промокшую варежку, коснулась холодного бетона: в её ушах раскатами гремела музыка.
Прохожие удивлённо косились на девочку, обнимающуюся со столбом. Она была в том трогательном возрасте, который не допускал даже мысли, что Аня пьяна. А она была именно пьяна, от музыки, столба, и от снега, что валил не переставая.
Аня вылезла из сугроба, и сапоги её сделались полными чего-то холодного и мокрого. Алея сонных фонарей, навеяла забавную мысль: “И как это несчастливое число может быть возрастом такой счастливой меня?”
Рядом с подземным переходом валялся старый ящик, забросанный снегом, никому уже не нужный, но отчего-то приглянувшийся Ане. Деревянная суть ящика оказалась до боли знакомым ритмом, местами рваным, хаотичным, но до того родным, что Ане живо представились обезьянки, постукивающие лапами по огромному сухому бревну.
Провожая ящик взглядом, она спускалась в переход, по привычке пересчитывая ступени, но на середине лестницы стала как вкопанная: из недр перехода на девочку бросилась чужая музыка. Хищные ритмы, бум-бум, ещё слабые, новорожденные, здесь, на границе своего логова, уже тянулись к ней в уши.
Аня выскочила обратно, огляделась, и не нашла другого пути на ту сторону. Девочка набрала в грудь побольше воздуха и стала спускаться: музыка была на месте, всё такая же чужая и ненасытная. Аня закрыла глаза, заткнула руками уши и, не разбирая дороги, двинулась вперёд. Она совсем уже, было, поверила, что нашла выход, как налетела на чьё-то плечо:
– Глаза раскрой, бестолочь!
Девочка раскинула руки, пытаясь удержать равновесие, и тут чужая музыка, полноправная хозяйка своего логова, бросилась Ане в уши:
“У-у-у-у-у”, – выла она, – “Я так тебя люблу-у-у-…”. Бум-бум бум-бам.
Аня застыла на месте. Своими глазами она видела в окошке палатки с музыкальными дисками блестящий магнитофон, отравляющий весь переход.
“У-у-у-у-у! Я жить без тебя не могу-у-у-…”.
Аня пыталась не слышать этого воя. Она воображала себя слепой и глухой, но готовой выстоять перед чужой музыкой.
“Р-р-р, гау, гау” – донеслось из угла, куда Аня попыталась забиться, но цепной собачий лай, вдруг, показался ей до боли родным. Музыка сделалась дальше, глуше, словно продиралась через слой ваты. Аня с отвращением оглядела переход: яркий, безвкусно пёстрый, заваленный хламом. Магнитофон очередями выплёвывал мерзкие звуки, но Аня не могла уже разобрать ни единого слова. И это её спасло.
Выбравшись с другой стороны улицы, она поняла, что идти обратно, через это логовище, ни за что в жизни не решится.
Её брату исполнялось шесть лет. Серёжка уже учился в первом классе, и на день рождения Аня решила подарить ему красивый пенал, чтобы карандаши и фломастеры перестали, наконец, стадами кочевать из одной комнаты в другую. Потратив все свои сбережения, Аня купила светло-зелёный на молнии с лёгкими разводами, и разбросанными тут и там карикатурными изображениями нот.
Дом кипел приготовлениями к празднику. Мама носилась из комнаты в комнату, на кухню и обратно, расставляла вазочки, тарелочки, суетливо помешивая что-то на плите. Уже через час грозили появиться Серёжкины гости.
– Аня! Быстро переодевайся, будешь помогать.
Сам именинник сидел в кресле, и, казалось, прирос к телевизору. Серёжка даже не заметил, что пришла сестра, его детские глаза то загорались, то гасли в отсветах экрана. Аня потрепала брата по голове, и он обернулся.
– Пливет, Анька!
– Привет-привет. А у меня новый альбом с животными. Доставай карандаши, я сейчас переоденусь, и будем разукрашивать.
Не на шутку заинтересованный, Серёжка сорвался, было, в другую комнату, но тут началась очередная реклама, и он снова прилип к телевизору. Аня готова была за шиворот оттащить брата, но не успела:
– Аня! Ну сколько тебя ждать? Быстро сюда!
Она вернулась, балансируя с тремя тарелками полными салата. Серёжка не вылезал из кресла.
– Выкиньте свой шершавый свитер, и купите у нас новый! – приказывали из глубин эфира.
Вошла мама, стала что-то двигать на переполненном столе.
– Мааам, – не отрываясь, позвал Серёжка. – У меня есть шелсавый свител?
Мама поглядела на него с отвращением:
– Серёжа, не говори глупости. Пошёл бы лучше переоделся!
– Анька, а у тебя?
– Пойдем, посмотрим.
Аня тут же подхватила брата из кресла и за руку повела в свою комнату, где телевизора отродясь не было.
Гости пришли шумные, такие же шести-семи летние, как и сам именинник. Не сговариваясь, все трое подарили Серёжке по роботу, и пока друзья переодевались, он восторженно гнул пластмассовые фигурки, выворачивал их всеми способами, на которые те были рассчитаны, бодал лбами и подбрасывал в воздух, повторяя: “Лети, лобот!”
Почти сразу явился четвёртый, последний, гость. Он протянул кассету с мультиком, но таким, что от одной обложки, у Ани чуть волосы не встали дыбом. Она готова была отнять этот подарок, но тут вмешалась мама, довольная, что удастся занять детей хотя бы на час.
– Идите, смотрите, – почти ласково сказала она и, скормив кассету видеомагнитофону, нажала на пуск. Глаза у детей тут же сделались пустыми, шум и толчки локтями поубавились, а вскоре и вовсе прекратились.
С досады Аня ушла в свою комнату.
Вспомнив о предстоящем концерте, она достала бережно хранимую флейту и окунулась в музыку. Аня играла тихо-тихо, словно здороваясь с инструментом, но очень скоро робость прошла, и она заиграла в полную силу.
Дверь приоткрылась, и показалось негодующее мамино лицо:
– Аня, эгоистка ты этакая! Не мешай детям смотреть мультик!
Праздник убывал, день клонился к вечеру, и в окно глядел одиноко выросший фонарь. Гости утомились, праздничное угощение, заметно поубавившееся, уже не радовало детский глаз, и веселиться им явно не хотелось.
Мама аккуратно, не навязчиво, спровадила Серёжкиных друзей по домам. Отец, вернувшийся с работы только под вечер, разворачивал самый важный подарок – настоящий компьютер.
Аня недоверчиво косилась на серый ящик, появление которого её совсем не обрадовало. На полу, лицом вверх, валялся безжизненный пока экран.
Она попыталась разглядеть, что за мелодия таится в компьютере, но стоило к нему потянуться, как уши заполнили треск и скрежет, будто водили наждачной бумагой по стеклу, царапали когтями лёд, ряд отвратительных звуков. У неё тут же заболела голова, и, прижав ладони к вискам, Аня отступила в свою комнату.
Совсем уже поздним вечером, когда страсти улеглись, и компьютер решили оставить на завтра, Аня вручила Серёжке до того надёжно спрятанный пенал. Вне себя от радости брат подарил Ане все свои карандаши, предупредив только, что будет брать их, если понадобятся.
Аня предложила карандаши пересчитать, чтобы всё было честь по чести, и незаметно увлекла Серёжку рисовать сказочную карту.
Ночь прошла неспокойно. Аня долго пыталась уснуть, не в силах переварить всё случившееся за день. Побеждённый, казалось, переход, являлся ей снова и снова. Аня ворочалась, комкала одеяло, и, пряча голову под подушку, беззвучно шевелила губами.
Уснув, она вдруг ощутила себя губкой, зелёной, на подобии той, что валялась у неё в ванной. Аня лежала в ручье, и сквозь её пористое тело текла вода чистая, холодная, словно родниковая. Впитывая её, Аня раздувалась и очень скоро выросла во весь ручей.
Сон изогнулся, и в воде завелись рыбки: тонкие, прозрачные, очень хрупкие и нежные. Аня обрадовалась им. Рыбки заплывали в неё и прятались, резвились, будто в привычном сплетении кораллов. Они щекотали её перьями плавников, и от этого хотелось смеяться. Временами Ане казалось, что она и есть стайка этих рыбок, и каждая отдельная рыбка – ни что иное, как её мысль, настроение.
А потом по ручью потёк бензин.
Вода покрылась тонкой плёнкой всех цветов радуги: пёстрой, безвкусной и невероятно яркой. Рваный край приближался, и, коснувшись Ани, не способной двинуться с места, проник в её поры. Рыбки забились в угол, но отвратительное пятно даже не думало останавливаться. В страхе неминуемой гибели, рыбки выпрыгивали из Ани и бросались прочь по течению.
Аня пыталась удержать плёнку, сделаться твёрдой, из камня, но у неё ничего не получалось, и когда бензин, вытеснив всех до последней рыбок, затянул её целиком, Аня вскочила с кровати и долго сидела, обхватив голову руками.
На следующий день, после школы, у Ани был концерт. Как всегда он показался ей похожим на сон сплетением множества лиц и звуков, немного утомительным и в то же время завораживающим, уносящим прочь от повседневной жизни.
Играла Аня, на этот раз, даже лучше, чем обычно, но отчего-то вся её музыка казалась Ане холодной, безликой, ничего не выражающей.
“Взять мелодию, которая таится в дереве: иногда она нарушает все каноны и правила, но совершенно ясно, в чём её суть – она выражает дерево. А то, что играю я, может и радует слух, но ничего в себе не несёт”.
Дома было неспокойно.
Отец, умышленно вернувшийся с работы пораньше, сидел перед новоявленным компьютером весь красный, как рак. Мама заперлась на кухне, и видно было, что эти двое настолько друг другу осточертели, что давно уже переполнили квартиру своим присутствием.
Аня переоделась и пошла ужинать. Со слов матери выходило, что то ли компьютер они купили злокачественный, то ли руки кое у кого росли не из того места, однако работать вся эта хитроумная техника наотрез отказывалась. Новость, ставшая причиной кислого настроения, затопившего всю квартиру, её настолько обрадовала, что Аня вообразила даже, будто компьютер теперь увезут обратно, и больше она его никогда не увидит.
После ужина мама погнала Аню убраться в гостиной, а сама села смотреть очередной сериал. Аня вяло орудовала веником, не вслушиваясь в тягомотину, творившуюся на экране: сериалы её не очень задевали. Но каждые пятнадцать минут Аня вздрагивала, словно от укола, когда до неё долетало: “Только с нашей щёткой, вы можете быть уверенными, что…”.
– Переключи канал, – умоляла она.
– Тебе-то что? Телевизор смотрю я, а ты убираешься, – огрызалась мать, – вот и убирайся.
Однако на этот раз она сжалилась и ткнула в пульт: Аня тут же пожалела о своей просьбе. В её собственный дом из телевизора глядела чужая музыка: кто-то разукрашенный до неузнаваемости скакал по сцене, вцепившись руками в микрофон, и гудел “У-у-у-у!”, а позади него слышалось дыхание чужой музыки бум-бум-бум. Аня зажмурилась, всеми своими чувствами она потянулась к ближайшему предмету и развернула его в мелодию. Веник оказался ласковым и храбрым, он спеленал Аню джазом, который она не сильно жаловала, но сейчас готова была полюбить всем сердцем.
Мама прибавила громкости, и чужая музыка, до того только грозящая из глубин эфира, вдруг бросилась в комнату, вьюгой подхватила все звуки и разбросала в разные стороны. Аня представила, что оглохла, что уши её забиты ватой, и один лишь джаз имеет право их касаться. Она чувствовала, что не выдержит и одной песни, но её выручил отец:
– Ты нарочно мешаешь мне работать?
– Вижу я, как ты работаешь, – снова огрызалась мать. – Купили ребёнку подарок, называется, одних только денег просадили тьму тьмущую. Теперь ещё и в ремонт этот хлам нести.
Она переключила обратно на сериал, и остатки чужой музыки быстро растаяли. Вздохнув, наконец, спокойно, Аня взяла веник и с благодарностью отнесла его на место. Когда она вернулась в комнату, телевизор остался не у дел, а родители всё продолжали ссориться, сыпать оскорблениями.
– Твоя была идея: “Пусть развивается, пусть развивается”, – передразнивал отец.
Родители казались Ане оркестром, играющим вопреки самому себе, где каждый инструмент вмешивался в мелодию другого, крушил её, сбивал с ритма.
– Да откуда мне было знать, что ты не в состоянии включить ничего сложнее чайника?!
Не желая более слушать этот концерт, Аня ушла в свою комнату и села играть на флейте: даже сквозь запертую дверь долетали обрывки резких фраз.
Серёжка вернулся вечером: их класс возили на очередную экскурсию. Анька разувала его, краснощёкого и довольного, а Серёжка рассказывал, каких видел в музее динозавров, больших, но добрых. Он почему-то несколько раз подчеркнул, что динозавры, все до последнего, были невероятно добрыми.
Они сели в гостиной. Аня принесла чай, а заодно и флейту: Серёжка очень любил слушать, как она играет. Аня готовилась к очередному концерту, а братик устроился на полу и, расстелив альбомный лист, водил по нему карандашами.
В перерывах Аня спрашивала:
– А что ты рисуешь?
Серёжка отрывал взгляд, и каждый раз отвечал что-то новое, хотя рисунок был один и тот же.
– Твою музыку.
Аня разглыдвала сплетение цветов, клубок из разноцветных лент, без порядка и содержания. Она провела пальцем по ярко-красной линии:
– А это что такое?
Серёжка удивлённо уставился на сестру.
– Это ты. Иглаес на флейте.
Вошла мама, всё такая же недовольная и хмурая. Окинув комнату мутным взглядом, она велела Ане убрать с пола пустые кружки.
– И что за моду взяли на полу валяться? Что за дети? Одна дудит всё время, другой буквы не выговаривает.
Когда Аня вернулась, Серёжка уже сидел в кресле, не отрываясь от телевизора. Поборов секундную брезгливость, Аня всё-таки посмотрела – показывали новости. На обочине стоял обгоревший остов машины. Рядом, на носилках, лежал накрытый с головой человек. Мигали сирены. Уверенным голосом диктор перечислял, что следствие ведётся, что меры будут приняты и ещё что-то, не менее важное, а Серёжка всё смотрел, не мигая, и шевелил губами, повторяя за диктором слова.
Аня взяла в руки флейту и прижалась к ней губами, как хватают ртом струю воды, изнывая от жажды. Серёжка обернулся, теперь всё его внимание было приковано к сестре. Он соскочил с кресла, подхватил брошенные карандаши и принялся рисовать Аньку с флейтой в руках.
Перед самым сном, проходя мимо Серёжкиного стола, Аня увидела подаренный вчера пенал. Вместо милых, пускай и карикатурных, нот, теперь на нём красовались разноцветные танки, человечки и прочая околесица. Виднелись непонятные надписи.
Оказывается, одноклассники признали пенал не модным и, пока Серёжки не было, взялись его разукрасить. А когда он вернулся, дружно убедили, что так даже лучше, и теперь его пенал самый стильный в классе. Да что там в классе – во всей школе! Они даже уговорили его присоединиться: Серёжка с сомнением нарисовал цветок, но в итоге и он оказался перечёркнут глупым словом с двумя грамматическими ошибками.
Ане от этого сделалось так больно, что она заперлась в ванной, села на эмалированный бортик и расплакалась. Она прекрасно понимала, что Серёжка ни за что на свете не стал бы так варварски распоряжаться подарком, если бы не слушал чужих детей, всего чужого.
Вот и сейчас, он уставился в телевизор, и хоть бы там показывали что-нибудь интересное, нет, просто картинки были яркими, цвета сочными и они мигали, переливались, а Серёжка как флюгер тут же поворачивался в сторону всего, что бросалось в глаза.
Аня догадывалась, что творится с братом, ведь с ней когда-то приключилась та же история: мир развернулся мириадами цветов, оттенков, звуков. Они разрывали её внимание на части, тянули каждый в свою сторону, но Ане тогда уже исполнилось двенадцать, у неё был свой, состоявшийся, вкус и она сознательно отсекала всё лишнее.
А Серёжка любит рисовать, и Аня ни на секунду не сомневалась, что каждый предмет, который в её голове оборачивается музыкой, для Серёжки в будущем станет картиной. Потому его и тянет к телевизору, Аню бы в таком случае скорее манил магнитофон, с его незамысловатыми мелодиями.
– Аня! Сколько можно занимать ванну?!
Она умылась, потёрла заплаканные глаза, от чего те сделались ещё краснее, и печально уставилась на собственное отражение. В дверь постучали.
– Да? – ответила она, делая вид, что умывается. – Что?
В ванну робко просунулся нос, а следом и его шестилетний обладатель, весь виноватый, но отчего-то лучащийся. Руки Серёжка держал за спиной.
– Анька, не плачь.
Он протянул Ане куриную косточку, оставшуюся от ужина.
– Это я спесально для тебя у самого доблого динозавла поплосил.
Аня взяла кость в руки и, прикинув размеры мнимого динозавра, улыбнулась.
– Только не ес, она удачу плиносит.
Сон вернулся на следующую ночь: Аня снова лежала в ручье, пока ещё маленькая, зелёная. Всё так же текла промёрзлая вода, проникала в её поры и неслась дальше. Сначала сон показался Ане тем же самым. Она с ужасом представила, что ей предстоит снова пережить те ужасные мгновения, но очень скоро пришло спокойствие, ведь выдержав один раз, она справится и во второй.
И тут Аня заметила рядом ещё одну губку, поменьше. Синий Серёжка лежал с ней бок о бок и едва заметно дрожал от холода. Аня сильно удивилась, она не могла даже вообразить, что брат ради неё сумеет пробраться в сон. Аня уже предвкушала, как Серёжка обрадуется прозрачным рыбкам…
… и вспомнила про бензин.
Аня начала стремительно расти, впитывать воду с невероятной скоростью. Ей надо было вырасти так, чтобы закрыть собой брата, пока он не успел занять равный с ней объём.
Серёжка подхватил забавную игру и оказался в ней куда более способным. Он словно пил ручей, и как Аня ни старалась, она не могла обогнуть его, оградить, замкнуть в себе.
Очень скоро явились рыбки, но они не принесли Ане ни капли радости – Серёжка радовался за двоих. В надежде на его любопытство, Аня затеяла ещё одну игру: она попыталась превратить край губки в ороговевший нарост, щит, которому любая напасть нипочём, но Серёжка не успел подхватить её затею – гладь ручья затянулась радугой.
Аня спеленала рыбок собственной волей. Она вытолкала их наружу и поставила сплошным частоколом, живой оградой. Бензину было плевать, он тёк всё так же размеренно, как и вчера.
Серёжка заметил что-то блестящее и заинтересовался. Он потянулся против течения, хотя мог и не стараться. Бензин подошёл к рыбкам вплотную, поглотил их, и они начали таять. Единая плёнка бензина, коснувшись их рядов, разрывалась, и к Серёжке тянулись лишь красные, жёлтые, синие ободранные щупальца, нити, а Серёжка тянулся к ним.
И там, где они соприкасались, пористая поверхность губки из синей делалась ядовито чёрной, словно выжженной. Рыбки жались в угол и бросались наутёк…
Аня вскочила, сорвав одеяло, прижала колени к подбородку и больше не решилась уснуть.
Миня штыритЪ. Все ровно,гладко. Безсюжетно,по бытовому. Корочь,запустил папахен комп,или нет ?
24.12.2007 08:26:21
№4
кстати, вот тут - "Почти сразу явился четвёртый, последний, гость. Он протянул кассету с мультиком...
...– Идите, смотрите, – почти ласково сказала она и, скормив кассету видеомагнитофону, нажала на пуск."
и потом про канпутер - "На полу, лицом вверх, валялся безжизненный пока экран."
Так вот, "лицом вверх" может валяцца только ЖК-монитор. То есть, надо полагать, что в рассказе события присходят в нашем времени.
Аффтар, я щас не буду придирацца к видеомагнитофону, знаю - досихпор оне есть во многих семьях и даже вполне работоспособны (мой тихо умер 3 года назад).
На скажи мне аффтар, где, в каком магазине в наше время "четвёртый, последний, гость" умудрился купить кассету с мультиками (надо полагать, новую, ибо падарок)?
24.12.2007 09:43:22
№5
графомания как она есть
24.12.2007 11:00:01
№6
Про тонкую, ранимую девочку, пытающуюся противостоять огромному, враждебному миру, который ворвался уже и бесцеремонно хозяйничает даже в её доме. И даже родные не понимают девочку, оказавшись одурманены адскими соблазнами поп- и масскультуры. У девочки не остаётся иного выбора, как ёбнуться окончательно, перерезать ночью спящих отца, мать и брата, а квартиру с ненавистными компютером, телевизором и прочей электрической хуйнёй - сжечь. Тем более, что в шизофреническом бреду тема бензина проходит уже красной нитью...
Вот, блять, к чему приводят занятия в музыкальной школе по классу флейты...
24.12.2007 11:49:11
№7
дочитал до "дома было неспокойно" и устал шопесдетс.
как говорит юрий поляков - занимательность - вежливость писателя.
кстати у него новый роман на подсосе...
а у акунина кста уже вышел...
24.12.2007 12:19:57
№8
Для №7 Захар Косых (24.12.2007 11:49:11):
Поляков..шо то знакомое..сто дней до приказа он нацарапал?
Акунина -сжечь нахуй с его мутотенью !
24.12.2007 12:24:31
№9
афтар любит детей и музыку. И не любит долбоящик.
Концофку ожидаю трагическую.Девачка перебегает улицу над переходом, её переезжает карьерный грузовик Белаз.Девачка слышит прекрасную музыку чистой речки...
На её тело выливаеца струя бинзина из топливного бака грузовика. Девачка разжимает пальцы и в радужную лужу выпадает обглоданная куриная косточка ...
Ваня на секунду вздрогнул у экрана кампутера, но потом снова нажал на гашетку "пулемёта" : Бальшая Игра прадалжаеца !!!,- бубнит злавещщий голос из кампьютера....Бальшая Игра прадалжаецца !...
24.12.2007 12:36:36
№10
Разочарован...
24.12.2007 12:48:38
№11
Для №10 Липа (24.12.2007 12:36:36):
Понедельник...
24.12.2007 12:54:32
№12
Столб оказался флейтой.(с)
Ничего это бывает. Терпимо.... Хотя...
Её брату исполнялось шесть лет. Серёжка уже учился в первом классе(с)
В пять лет пойти в школу? Директора должны за это наказать. Впрочем, если мальчик вундеркинд, то проканает...
... Мааам, – не отрываясь, позвал Серёжка. – У меня есть шелсавый свител?(с)
... бодал лбами и подбрасывал в воздух, повторяя: “Лети, лобот!”(с)
Вошла мама, всё такая же недовольная и хмурая. Окинув комнату МУТНЫМ ВЗГЛЯДОМ...– И что за моду взяли на полу валяться? Что за дети? Одна дудит всё время, другой буквы не выговаривает. (с)
Всё прояснилось! Синдром Дауна... Папашка тоже не далеко ушёл - второй день в пустой монитор пялится, вместо того чтобы, как все люди, обменять вещь. Компьютер ведь наверняка на гарантии... Впрочем, что с даунов спросишь...
Продолжение писать... Гм, надо ли?
24.12.2007 13:35:41
№13
ахуенна
24.12.2007 15:03:09
№14
Очень много буков. Что-то подсказывает, что афтар - педофил, страдающий МДП.
24.12.2007 15:20:12
№15
ждём аканчанея
24.12.2007 16:10:31
№16
Для №12 Липа (24.12.2007 12:54:32):
И эти люди запрещают мне ковырять в носу !(С)
24.12.2007 22:51:22
№17
ахуеть.
это ж блять надо было сидеть и тыркать пальцами штобы высрать сие.
блять, эта хуйня пахоже ис космаса упала.
но поразило не это. мало ли хто и ф каком размере хуйню пишет.
поразило, што лев николаевич таки дочитал!
лефф никалаевич, вы иерой!
