Это случилось накануне моего шестилетия. Да, да, именно тогда. Я ещё не знала значений сложных взрослых слов типа неоколониализм, или мироустройство, но твёрдо верила в совершенство и справедливость окружающей действительности, хотя и выросла в неспокойном рабочем районе. И эта моя вера, во-первых, являлась плодом воспитания в условно-интеллигентной семье инженеров, полной и большой. И хотя кроме меня в семье выращивали ещё и моего брата, с которым я, хочешь - не хочешь, а вынуждена была делиться вниманием и любовью близких родственников, однако и того, что мне доставалось, хватало с лихвой. А во-вторых, отчасти эта вера была результатом посещения ведомственного детского сада одного проектного института, работающего на энергетику, обеспечение и содержание в котором детей было в разы лучше, чем в обычных районных садах, да и самих детей в группе было меньше, возможно именно поэтому, ходить в свой сад я очень любила. И название и само учреждение давно почили в бозе. Ибо рыжее животное, проводившее реорганизацию энергетической отрасли, быстро и по дешевке, как предприимчивый бакалейщик ворованный сахар, реализовало по частям все ненужные и, где-то даже, по мнению его аппарата, абсолютно лишние здания и сооружения института, а в их числе и детский садик.

Разница в возрасте у нас с братом совсем незначительная и ревнивая мысль, что меня могут чем-то обделить «в пользу младшенького», ко мне в голову как-то никогда не приходила. Родители наши всё и всегда покупали нам поровну, никогда не расставляя приоритетов в пользу одного из нас. Две куртки, иногда одинаковые, две шапки, всегда разные: брату синяя, мне красная, наверное, чтобы не спутать ненароком тощенькую кареглазую девочку-шатенку с пухлым голубоглазым мальчиком-блондином, как две капли похожим на купидона. Нематериальная сторона моей жизни также носила явный оттенок справедливости и правильности. Отношение к событиям, происходящим с нами и вокруг нас, всегда было, с моей точки зрения, абсолютно адекватным. Нашкодил? Получи заслуженное наказание. Ведёшь себя хорошо? На тебе 10-20 копеек на пропой души.
Вот в такой обстановке полного благолепия умудрилась я прожить почти до шести лет. Старая дева, скажете вы? И будете правы. Тем страшнее история дефлорации этой девы и тем сложнее психологическая травма, полученная ею в результате. Наверное, для меня всё прошло бы гораздо незаметнее, воспитывайся я в семье какой-нибудь пьянчужки-потаскухи и алкаша-слесаря. В таких семьях дети сразу понимают, что всё на самом деле плохо, но надо как-то выживать, коли уж родился и случайно дожил до ползункового возраста. Поэтому, едва встав на четыре кости, они умудряются живо подбирать с пола макароны, пронесённые, традиционно ужратым, папашей мимо рта. Поэтому к своим шести годам такие дети умеют полноценно ухаживать за собой и вообще размышляют и ведут себя, как вполне сформировавшиеся, взрослые особи.

Впрочем, не буду утомлять вас далее пространными рассуждениями об особенностях воспитания и перейду к рассказу о том, «как это было». Как пишут дерьмовые писатели в настоящих, но дерьмовых книгах, полных дешевых штампов: ничто не предвещало в это чудесное утро дальнейших трагических событий. Моя мама, как обычно, привела меня в детский сад, где, собственно, всё и произошло.
Как было отмечено выше, в сад я ходила с большим удовольствием. Детсадовские игры особая статья. Например «в магазин», когда камни отлично сходили за картошку, сныть за морковь, песок за сахар и прочие крупы, какая-то трава, типа осоки, за лук, а лопух или подорожник почему-то за капусту. И всё это отличненько продавалось домохозяйкам за большие деньги - отконфетные фантики и мелочь - небольшие плоские камешки.

А весной? Это же просто праздник какой-то каждый день. Замечательно было находить под деревьями дохлых птенцов голубя. Холодное тельце, тоненькая шейка, синеватая прозрачная шкурка, крупный клюв. О смерти я тогда, как и все обычные тепличные дети, тоже имела весьма смутные понятия. Нам казалось, что необходимо всего лишь согреть птенца, и тогда он проснётся. И мы кутали нежный трупик во всевозможные тряпочки: носовые платочки, кукольные платьица. Несмотря на то, что выудить голубя из цепких корявых лап смерти у нас ни разу не получилось, энтузиазма с каждым неудачным опытом почему-то не убавлялось. И мы с друзьями продолжали мечтать о том, что однажды у нас всё-таки появится «общий» живой почтовый голубь.
А игра «в певиц»? Тоже превосходная штука. Мне почему-то всегда доставалось быть Аллой Пугачевой во всех парках культуры и Горького, а также в передаче «Утренняя почта» с бессменным и постоянно пьяным Игорем Николаевым, уже гремела её песня «Арлекино», однако её популярность на тот момент была всё же несравнима с успехом Эдиты Станиславовны. Эдитой Пьехой мечтала быть каждая девочка нашей группы и я изо всех сил разучивала мегахит «надежда, мой комплекс земной, алдача награда за смелость», про алдачу, как и про комплекс мне было не совсем понятно, и, тем не менее… Изображать этих сценических див было довольно-таки легко, потому, что их обеих объединяла большая любовь к размашистым одеяниям, типа епанчи. За подобные размахайки чудненько сходили простыни или одеяла, накинутые на плечи, однако воспитательницы и нянечки решительно отказывались понять жаждущие творчества детские души и, почему-то не разрешали напяливать на себя постельные принадлежности и ритмично размахивать ими во время тихого часа.

Однако вовсе не шумные игры были причиной тому, что произошло далее. Именно на этот день руководство детского сада назначило старшей группе, в которой я как раз обреталась, трудовое воспитание. Территорию наш садик занимал немалую, поэтому на задворках, за беседками для детских прогулок, расположился маленький огородик из нескольких грядок, на которых в неизвестных мне целях выращивался ранний картофель и прочие «злаки». Воспитательница построила нас друг за другом и строем, как пингвинов, повела к объекту неоплачиваемого труда.

Каждому был выделен свой участок работ, мне досталась грядка с произраставшим на ней чесноком, на которой я должна была удалить все сорняки. Мне объяснили разницу между чесноком и сорной травой, причем, помнится, сорной травой была ромашка, которая, если вам известно, отдалённо смахивает на укроп. Сказать, что сельский труд захватил меня полностью, значит не сказать ничего. Я тщательно обработала эту грядку, нисколько не устала, и решив обработать ещё и другую, принялась старательно выщипывать «ромашку» и на соседней грядке тоже. Так я работала ещё некоторое время, предвкушая заслуженную похвалу от воспитательницы за превышение плановых показателей. Однако запоздало подскочившая ко мне воспитательница, мигом рассеяла все мои радужные надежды хапнуть дополнительного одобрения. Она орала, как потерпевшая, всяко-разно обзывая меня, потрясая кулаками в воздухе, визжала так, как будто я, наглая тварь, как минимум, беззастенчиво продавала остальным детям крэк. Поведением своим, понятное дело, эта дама моментально довела меня до истерики. Не ограничившись собственными воплями, воспиталка поволокла меня к директриссе детского сада, в кабинете которой она наконец-то, более-менее связно, обозначила совершенное мною адское злодеяние. До этого из её отрывочных выкриков я ровным счетом ничего не могла понять. Оказывается, я прополола грядку, на которой недавно взошла морква, а поскольку морковная ботва и ромашка несколько похожи между собой, то именно морковь я и извела с грядки вместе с ромашкой. Рыдала я до икоты. Безусловно, мне было жалко загубленный мною на корню будущий урожай. Опять же проклятия и запугивания разъярённых деятельниц воспитательного фронта тоже не действовали на меня успокоительно. Когда моя мама пришла за мною, ей подробно объяснили всю глубину моего падения, безыдейности и фарисейства. Ожидаемого отклика пламенная речь на мою маму не возымела, в связи со стойким маминым убеждением, что деньги воспитателю платят именно за то, чтобы она присматривала за детьми. Дома меня совсем не ругали, только объяснили, что инициатива, тем более трудовая, порою бывает наказуема.

Таким вот нехитрым способом чужие и близкие взрослые всей толпой изгнали из меня веру в абсолютную справедливость мироустройства. Но с этим я с тех пор хоть как-то смирилась, и даже, кажется, вполне удачно умею справляться. А вот стойкая нелюбовь к сельхозработам, образовавшаяся, как я понимаю, в результате психологической травмы, полученной в тот день, не оставляет мне надежды на спокойную старость на дачном участке, в окружении выращенных мною корнеплодных клематисов, пышного бобового редиса и других паслёновых густоцветов. И поскольку словом «флора» мы привычно обозначаем весь растительный мир, то само по себе грубое лишение меня возможности насладиться в пожилом возрасте окучиванием и прореживанием самоопыляемых и крестоцветных, с полной уверенностью можно назвать дефлорацией. Самой первой. Сколько их было потом в моей жизни - и не сосчитать, а сколько ещё будет - страшно подумать.