Начало здесь: http://www.gonduras.net/index.php?a=4809  

http://www.gonduras.net/index.php?a=4813  

http://www.gonduras.net/index.php?a=4818  

http://www.gonduras.net/index.php?a=4824  

http://www.gonduras.net/index.php?a=4827  

http://www.gonduras.net/index.php?a=4836  

http://www.gonduras.net/index.php?a=4843  

http://www.gonduras.net/index.php?a=4858  

http://www.gonduras.net/index.php?a=4883   

http://www.gonduras.net/index.php?a=4888  

http://www.gonduras.net/index.php?a=4908

http://www.gonduras.net/index.php?a=4924

22 Саша

Он наблюдал за ней с тихой улыбкой, легонько покачивая головой. Неисповедимы пути души, поистине неисповедимы. Вот и душа этой женщины с золотисто-карими глазами сейчас мечется, еще не ведая, что соприкоснулась с тем, что способно полностью изменить ее жизнь. Быть может в этом неведении заключено особого рода счастье, счастье, подобное тому, что испытывает бросающий кости игрок в предвкушении успешного выигрыша. Безмолвный свидетель, он был не вправе вмешиваться в течение жизней тех, кто вверен ему, но все же у него была иная власть, власть, которой не был наделен никто кроме него: он мог переводить стрелки судьбы. Впрочем в отличии от обычного стрелочника количество рельсов возможностей явно устремлялось в сторону бесконечности. Подобно путешественнику, который вернувшись домой, почти не вспоминает о самой дороге, увлеченный впечатлениями и событиями, душа почти ничего не помнит об изгибах самой дороги. Кинопленка прокручивается лишь однажды – перед самой смертью. И вспышка памяти нередко становится последним впечатлением сознания, перед тем как оно навсегда погрузится в омут забвения.
В сущности, для него не было ничего проще того, чтобы просто взять и перевести стрелки. Во всяком случае сделать это таким образом, чтобы не пришлось ни о чем ломать голову до следующей станции. Для самого машиниста такой поворот отнюдь не стал бы неожиданностью. Но он решил иначе. Не наградил ли его Творец божественной искрой творчества, искрой, которая способна зажечь прошлое, а значит воскресить его пламя в настоящем?..

Странные сны. Обрывки каких-то образов и видений, теснились в ее голове, смутные и волнующие. Порой Саше казалось, что она смотрит захватывающее кино с богатыми декорациями и тщательно подобранными старинными костюмами. Но, пожалуй, незримый режиссер немного переборщил с символами; кино изобиловало недосказанностью и к тому же нередко грешило едва ли не полным отсутствием сюжета. Обрывки образов заполняли ее подобно полноводной реке, разливающейся весенним паводком. Одержимость влекла ее к поиску все новой и новой информации, в той или иной мере относящейся к Сильвестру. Сильвестр Медведев и Сильвестр Тупица уже давно соединились у нее в единый образ, приковывающий к себе все ее внимание. Игра, созданная ею же самой, увлекала несмотря на отсутствие партнера. Но между тем в ее душе вызревало новое ощущение, ощущение, которое она стремилась пропустить мимо с тем, чтобы оно больше не повторялось.
С каждым днем Саше становилось все более очевидно, что скоро в ее жизни произойдут кардинальные изменения. Что-то внутри нее сопротивлялось этому, всячески стараясь отодвинуть неотвратимое, но тем не менее она отчетливо понимала, что оно неизбежно. Саша с еще дважды оконсультировала Нику по поводу ее проекта, немало удивив подругу глубиной и обширностью познаний. В голове ее роилось множество идей, ищущих любой возможности быть высказанными.
- Ты так увлеченно рассказываешь. Наверно тебе все-таки не стоило бросать научную карьеру. – Ника испытующе-внимательно смотрела на нее.
- Понимаешь, филология – очень жесткая наука. Порой настолько, что из-за этой жесткости вообще исчезает самое главное.
- Самое главное – это что?
- Душа, - улыбнулась Саша, - Во всем, чем занимается человек, должна быть душа.
- Ты идеалистка, - задумчиво произнесла Ника. – Я не такая, я всегда сообразуюсь с конечной целью.
- Так уж и всегда? – Саша лукаво взглянула на подругу. – А как же изменение своего прошлого?
- Я отказалась от этой идеи. Мне просто захотелось чего-то этакого, казалось, что можно так вот взять и что-то в себе изменить. Но так не бывает! И в принципе я знала это с самого начала. Но знаешь, вышло так, что и в этом оказался один положительный момент: я нашла тебя..
- Ника, но ведь мы создаем свой мир нашими же собственными мыслями! Вот, посмотри, Сильвестр например…
- Сильвестр? – вырвалось у Ники.
Она ощутила, как горячая волна прилила к ее голове. Порывшись в сумочке, она извлекла из нее пачку сигарет и закурила. Саша продолжала:
- Понимаешь, он как бы сделал прыжок в прошлое, только не свое личное прошлое…
- Слушай, Саша, - оборвала ее Ника, - Скажи, что ты вообще о нем думаешь?
- Не знаю, - она опустила глаза.
И надо же было начинать разговор на эту тему!
- Саша, ты рассказала мне так много интересного по поводу Сильвестра Мадведева, Морозовой, расколе, что мне теперь очень интересно знать твое мнение.
- Ника, - не осознавая, что делает, она перевернула кофейную чашечку, - Ника, понимаешь, я кажется в него влюбилась.
Ника неподвижным взглядом уставилась на подругу. Саша ощутила, как с этим признанием весь тот мир, в котором она жила последнее время, резко поменял свои очертания.
- Что ж, это даже к лучшему.
- Что к лучшему?
- Все. Ну пойдем?
- Постой, за это время столько всего произошло, что я сама себя не понимаю.
- Обычное явление для влюбленной женщины, - хмыкнула Ника.
- Почему ты так говоришь – что-то не так?
- Да с чего ты взяла, дурашка? Все в порядке. В полном порядке.
- И все-таки?
- Да действительно ничего . У меня просто что-то вдруг разболелась голова.
- Ника, он подарил мне портрет Морозовой и сказал, что я очень на нее похожа.
Она улыбнулась.
- Ты счастливая. Ты будешь счастливой.
Тугой комок подступил к самому горлу. Ника ощущала, что еще немного, и она разревется как девчонка, но ничего не могла с этим поделать.
- Знаешь, Саша, я уже давно собиралась предложить тебе кое-что из своих шмоток. Раз в три года я обновляю совей гардероб, оставляя лишь самое любимое. К тому же у меня намечается ремонт, и с лишними вещами нужно как-то справляться.
- Да? Правда?- Саша выглядела смущенной.

Многие события, происходящие в нашей жизни, несут в себе смысл, становящийся очевидным много позже после того, как они произошли. А сначала они видятся как случайные, предстают как счастливые или не очень совпадения, лишенные логики и явного смысла.
В тот вечер Саша, забрав Светку из садика, и предупредив по телефону Диму, что зайдет к подруге, отправилась к Нике. Втроем они весело примеряли на Сашу бесчисленные никины блузки, платья, юбки, по большей мере крайне удачно подходящие ей несмотря на вроде бы разные фигуры.. Расщедрившись, Ника подарила Светке пару восхитительных шелковых шарфиков и несколько безделушек, от которых девочка осталась в абсолютном восторге. Собрав два огромных пакета с вещами, они уже собирались уходить, как вдруг раздался телефонный звонок. Ника подняла трубку, ожидая услышать Георгия, но это оказался Сильвестр.
- Я соскучился, и у меня много новостей.
- Да, а у меня в основном вопросы.
- Какие? – насторожился Сильвестр.
- О природе фанатизма. Старообрядцы принимали огненное крещение, сжигая себя в срубах за захватившую из идею. Но может это было кому-то выгодно?
- Ника, ты о чем?
- Но ведь то-то ведь наверняка управлял всем этим.
Голос Сильвестра выдавал явное недоумение:
- Ника, я не понимаю тебя!
- Ведь все делается ради чего-то. Разве не так?
На другом конце провода повисло молчание.
- Кстати, мы тут сейчас вместе с Сашей и ее маленькой дочкой.
- Хорошо, передавай ей привет! – его голос на этот раз показался ей растерянным.- У тебя ничего не стряслось, все в порядке?
- Конечно. Что у меня может стрястись?
- Может мне лучше позвонить попозже? У меня были кое-какие задумки о том, как нам встретиться.
- Пока! – Ника с улыбкой положила трубку.
Саша, ставшая невольной свидетельницей ее разговора, вопросительно смотрела на Нику.
- Это был Сильвестр. Я тоже консультировалась с ним по поводу моего проекта.
- Да? – Саша замешкалась, потом внезапно покраснела и схватила дочку за руку.
- Ну мы пойдем! Спасибо тебе!
- Кстати, звонила моя мама, спрашивала о Свете. Она к ней привязалась как к внучке. Может ты как-нибудь оставишь ее на выходные?
- Я люблю бабу Валю, - серьезно произнесла девочка.
Саша ощущала себя как в тумане, так, будто из нее внезапно выкачали все силы. Полиэтиленовые пакеты, сначала вызывавшие у нее такую радость, теперь оттягивали руки. И зачем только она согласилась взять эти вещи? Куда она будет их одевать? К тому же выглядит это сэконд-хэнд по-российски не лучшим образом. Но с другой стороны у нее никогда не было ничего подобного. Пределом мечтаний оставался вещевой рынок у станции метро.
Дорога домой показалась Саше на редкость утомительной. К тому же раскапризничалась Светка, ни с того ни с сего потребовавшая прямо в павильоне метро купить ей мороженого. Оставив попытки объяснить дочке, что мороженого здесь не продают, и лотки на улице ввиду позднего часа уже увезли, теперь она не обращала на дочь никакого внимания, отчего девочка раскапризничалась еще сильнее. Димы дома не оказалось. Зато на кухонном столе лежала написанная крупными печатными буквами записка: « Уехал по делам на несколько дней», а рядом лежала перетянутая резинкой пачка 100-рублевых купюр. Странно, но еще пару часов тому назад она звонила Диме, он ничего ей не сказал. Уложив спать все еще капризничающую дочку, саша медленно пересчитала деньги. В пачке оказалось 25 тысяч. Завтра нужно будет непременно позвонить Андрею и поговорить с ним обо всем. Хотя почему завтра? Она порылась в телефонной книжке и отыскала номер его мобильника. Ей ответил женский голос, как показалось Саше, пьяный, который, впрочем, тут же сменился бархатным баритоном Андрея:
- Андрей, извини за поздний звонок, это Саша.
- Сашенька, солнышко, цветочек мой лазоревый! – мужчина был явно навеселе.
- Андрей, это Саша, жена Димы. Я хотела поговорить с тобой.
В трубке ненадолго повисло молчание. Теперь голос Андрея сделался чрезвычайно серьезным.
- Я тебя внимательно слушаю.
- Я не понимаю, что происходит!
- Полагаю, твой супруг знает эту лучше, чем кто-либо другой.
- Постой, Андрей, все это напрямую связано с вашей работой и соответственно с тобой . Ведь именно ты заставляешь его держать в тайне то, чемсвязано с работой. Согласись, весьма глупо, что я не знаю, чем занимается мой муж.
- Твой муж занимается финансовым мониторингом, другими словами, сбором и анализом информации, могущей быть полезной для группы строительных компаний. Кроме того мы составляем прогнозы наиболее выгодного вложения средств.
- И для этого нужны командировки? Куда, например, уехал Дима сейчас?
- А он куда-то уехал?
- Ну да, он написал мне записку и уехал.
- Я об этом ничего не знаю!
- Андрей, с тех пор, как он стал с тобой работать, я перестала его узнавать!
- Знаешь, Саша, если ты хочешь обсудить со мной свои семейные проблемы, давай сделаем это как-нибудь в другой раз, видишь ли, я не один.
Не попрощавшись, она положила трубку. Получается, что Андрей либо что-то скрывает либо действительно не знает о том, куда уехал Дима. К тому же его голос совершенно явно выдавал раздражение, свидетельствующее о напряженности отношений. Как могло получиться, что она не имеет представления о том, чем занимается ее муж? Быть может, у него возникли проблемы. Да и об Андрее, в сущности, ей известно очень мало. Ее размышления крутились и крутились по замкнутому кругу, пока в голову не пришла показавшаяся ей теперь совершенно очевидной мысль: она может позвонить мужу по мобильнику. Ведь она записывала его номер!
- Дима?
- Ты?!
- Дима, ты где? Что происходит? Я звонила Андрею, он сказал, что вообще ничего не знает о командировке.
- Звонила Андрею? Блин! Зачем? Кто тебя просил? Ты же все испортила! – она с трудом узнавала голос собственного мужа. – Я прошу тебя только об одном: не связывайся с ним ни при каких обстоятельствах! И не звони мне! Как только я все закончу, я тебе все объясню.
- Дима, что у тебя за проблемы? почему ты ничего мне не рассказываешь? Мы вместе могли бы…
- Это только мое дело, Саша, и прошу тебя, не звони мне больше, пока!
В трубке послышались короткие гудки. Саша внезапно ощутила, как усталость накатила на нее тяжелой густой волной. Не раздеваясь, она плюхнулась на диван и уснула крепким спокойным сном.


23 Мелания

Их встреча с Сильвестром была, в сущности, неизбежна. Ученый инок, принимавший живейшее участие в правке церковных книг, был весьма влиятельной в Москве фигурой, выступая чем-то вроде соединительного мостика между сторонниками старого обряда и принявшими новины. Открыто исповедуя новую, как называли ее теперь, никонианскую веру, он не уставал порицать необдуманные нововведения, правда в отличии от истеричных приверженцев старины весьма основательно аргументируя свои нападки.
«Древо от своего плода обыкло познаваться, - любил повторять он, - какого есть естества; человек же от своих начинаний и действ. Но древо часто от плода познаваемое без попечения подлагает свое благоплодие; человек же кладязь преглубокий сущ нескоро подаст действие своих дел знаки явные и неусумнительные и его склонности, но времена и искуства требует к постижению его разума. – И продолжал. – Посему различения дар надобно искать непреклонный, дабы плод еретический за плод истинный не восприять, горе им, яко в путь каинов ходиша, и в лес валаамовы мзды промяшася.»
Мелания, по первости весьма недоверчиво относившаяся к столь чтимому в первопрестольной мудрецу-Сильвестру, исподлобья бросала на него искрометные взгляды.
- А скажи, отче, ежели не сподобил кого Господь дара вразумительного да различительного – неужто тому геенна огненная уготована? Аввакум- свет сказывала, что всех еретиков от века ереси собраны в новые книги: там и духу лукавому напечатали молится. А самое страшное: явно режут сына Божия - света, не единосущна отцу глаголят.
Сильвестр пристальным взглядом уставился в лицо черницы. Медовые рысьи глаза Мелании дерзко взирали на него:
- Дар вразумительный поистине от самого Святого Духа ниспосылается. Повреждающий же плод еретический суть от человеческого неразумения, его же Павел святый, к Тимофею пиша изъявляет: всегда учашася и нисколиже в разум истинный прийти могуща.
Сильвестр хотел продолжать, но восторженные возгласы собравшихся заглушили его голос:
- Истинно свет новый Аввакумушко на наше спасение притек!
- Поучай, ны, святой Сильвестре, Божественному разумению во славу Божию, - раздавались отовсюду нестройные голоса.
Сильвестр же, не отрываясь, смотрел на Меланию. Наслышан был он о вездесущей инокине немало сказывали по городу и о даре ее пророческом и про то, что во двор царский гораздо была она вхожа, про влияние ее борзое на боярышню-мученицу, да и чего токмо не болтали. В нынешние времена совсем люди страх к слову потеряли; лают на ветер яко псы шелудивые. А слово истинное суть к Божественному предлежит. Да и что тут говорить, коль на печатном дворе, где книги справляют, словеса бранные сам справщик из Афонския святые горы архимандрит Дионисий начертал. А словеса такие, что и сказать нельзя. А взять и то: иные древние харатейные книги славянские, которые на соборе от святейших патриархов и от всех архиереев и от всего собора свидетельствованы, и те черчены против новопечатных у немец греческих.

Монах Сильвестр Медведев, «строитель Спасского монастыря, из за иконным рядом, и печатного двора справщик» был человек великого ума и, как выражались в старину, «остроты ученой». От природы человек необщительный, более всего, предпочитающий молитвенное уединение, он всячески сторонился модных собраний и пространных разговоров. Однако, движимые роком обстоятельства его жизни неизменно складывались вразрез с внутренними устремлениями. Рукописи его обретали необычайную популярность, широко ходили в списках по Москве, становясь орудием в руках сторонников старого обряда.
Вызванный в Москву для работы на печатном дворе, Сильвестр был удручен, соприкоснувшись с безграмотностью и леностью людей, коим было доверено столь серьезное дело, каковым являлось правка книг. Он не убоялся смело обличать тех, кои «како Христова словеса древния святителя отцы толковаша, того она не читают и читати не хощут; не о чтении бо упражнюятся, но о приобретении временных честей и богатств.» Посему многое в правленных книгах являлось случайным, искажающим тот привычный и любимый русским человеком строй, что веками облекался особой атмосферой благочестия.

Когда смолк ропот собравшихся в небольшой домашней церковке, вместившей до тридцати человек народа, вновь раздался его спокойным вдохновенный голос.
- Апостолы, яко их Христос научил, сами тако творили и людей учили, а архиереи, яко Христос научил творити , не творят и творящим тако деяти заповедуют, но по их новому и вымышленному учению сами творят и других научают. И ежи по Христову учению, а не по их творят и они тех проклинают, и свои человеческие вымыслы больше слова Божия быть вменяют.
- Потому, - внезапно раздался сухой голос Мелании, - пошто и исповедоваться идти к никонианину? Исповедайте друг другу согрешения!
Нахлынувшая на пару минут тишина казалась наэлектризована ожиданием. Никто не решался ни возразить, ни поддержать Меланию. Сильвестр нахмурился:
- Благодать апостольская архиереям предана. Ибо сказано, И оным – елика еще свяжите на земли, будут связана на небеси, и елика разрешите на земли, будут разрешены на небеси. ( МФ 16 зач 67 Мр 18 зач 76).
Словно не желая продолжать, Сильвестр подал присутствующим знак расходиться. Уставшие от длительного стояния в душном помещении люди, разминая ноги, медленно растекались по улицам, унося в сердцах некоторое недоумение, которое, впрочем, вскоре забывалось.
Сильвестр подошел к Мелании:
- Наслышан о мудрости твоей, матушка. Вот ныне и сподобил Господь свидеться.
Мелания мрачно смотрела на Сильвестра. Его широкое розовое лицо с большими, по-детски улыбающимися глазами, плохо вязалось с гневным обличительным тоном речей.
- Скажи, како крестишься? – пронзительные рысьи глаза старицы, не отрываясь, смотрели на ее руки.
- Крещуся истинно, по соборному повелению. – Пухлая рука Сильвестра сложилась в трехперстное сложение.
- Избави Господи! – Мелания истово перекрестилась, окинула монаха уничижительным взглядом и стремительной походкой покинула церковь.
Сильвестр долго смотрел ей вслед.
«Господи, да минует меня сие бузумие! – прошептал Сильвестр подходя к лику Спасову.» Он долго вглядывался в освещенную лампадой икону, наконец перекрестился и приложился к образу.
Выйдя из маленькой домашней церкви, Сильвестр ненадолго задержался у порога, еще раз осмотрев крошечное помещение. Наконец он решительно кивнул головой, будто соглашаясь с невидимым собеседником, и, не оглядываясь, покинул его с тем, чтобы больше никогда сюда не возвращаться.

Болезнь оставила свой заметный след на всем облике Мелании. Старица, казалось, вся как-то заострилась; ее движения, и без того стремительные и резкие, стали еще резче, а на скуластом лице с пронзительными рысьими глазами застыло выражение непреклонной решимости. Ее гневные обличительные речи, густо напичканные цитатами из Аввакума, эхом разносились по столице, вызывая почти суеверный трепет. Именем Мелании пугали непослушных детей; ей приписывалась сверхъестественная сила становиться невидимой и даже оказываться в нескольких местах одновременно. Однако старица, казалось, нисколько не обращала на это внимание.
«Морозову Мелашка заморозила, - мучительно-навязчиво звучал в голове голос Федорки.» То и дело бессознательно она тянулась к клобуку, снимала и тщательно оглядывала его. Все волосы боярыни Морозовой она давно раздала, но, вопреки рассудку пальцы все ощущали шелковистый локон.
Марьямнушке, в доме которой Морозова провела полгода, удалось избежать ареста. Волчцы, не обнаружив при обыске ничего подозрительного, за червонец, вовремя поданный Дмитрием, не стали даже учинять обычного в таких случаях допроса, однако сама Мелания понимала, что обратного пути в дом Агафонниковых ей уже нет. Они встретились м Марьямнушкой случайно, натолкнувшись друг на друга недалеко от калашного ряда.
- Матушка! – женщина на секунду застыла, после чего упала старице в ноги.
- Встань! Встань! Пошто волчцы глядят!
- Марьямнушка, свет, грешна перед тобою, давно ищу тебя, Господню угодницу, испросить прощения!
- Бог простит! – старица сурово глядела на раскрасневшуюся молодую женщину.
- Послушай, ангел-матушка, облегчи душу!
Лицо Марьямнушки как-то вдруг распухло от слез. Закрыв глаза ладошками, она по-детски жалобно всхлипывала. Нечто, напоминающее жалость, промелькнуло в душе Мелании, но тут же растворилось в суровой жесткости взгляда.
- Пойдем! – Мелания властно кивнула головой, приказав следовать за собой. Женщины направились к ветхому домику на окраине Москвы, в подвале которого нашла свое убежище старица.
Марьямнушка, вся в слезах, исповедывалась Мелании, перечисляя все мелкие прегрешения, столь обычные для семейной женщины того времени. Самым же главным своим грехом оно почитала то, что не удержала Мелании в своем доме, побоялась ареста, публичного исповедания новой веры, разорения любимого гнезда. Каялась Марьямнушка и в любви материнской, затмевающей любовь Божественную. Мелания, молча поджав губы, казалось совсем равнодушно слушала молодую купчиху. Уже несколько раз ей казалось, что женщина вот-вот закончит, но она все перечисляла и перечисляла свое «страшные прегрешения».
- И еще, - краска залила ее лицо, - к чаровникам ходила.
- Почто ж ты ходила? – оживилась Мелания.
- По Псалтири гадать.
- А что сие за гадание? Сказывай!
- То книжка гадательныя. Рекут гаданием Давидовым.
- Ну и что книга та?
Марьямнушка опасливо осмотрелась, после чего достала из рукава записочку и подала Мелании. Старица развернула клочок бумаги, на котором было начертано:
« Не тужи, помолися Богу. Обновиша душу свою покаянием; почто осквернишася? Правдою ходи: добро ти будет. Господь помощник.»
Мелания, вернула записку.
- А сведи меня к тому чаровнику!
- Ни-ни, матонька, нельзя! – прошептала она, - За то епитимьи кладут, грешное сие дело.
- Так пусть и кладут никониане!
- А я-то думаю: какой в том грех, если на Псалтири гадать. – Марьямнушка всплеснула руками. – Все то слово Божие. Вот Рафли – то суть дерзости эллинские, сими я не прельщуся.

Чаровником оказался поп-расстрига, за какую-то вину лишенный сана и за неимением иного занятия вынужденный заниматься толкованием гадательной Псалтыри, «сложенной от древних философов самобытной вещи», доставшийся ему за десять гривенников на торге, где ее, пряча под шапкой, продавал какой-то нищий оборванец. Сочтя это за указание свыше, он на последние деньги купил Псалтырь и, как оказалось, не зря. Гадания в те времена пользовались особой популярностью, принося доход, вполне достаточный для того, чтобы содержать жену и троих детишек.
У попа Афанисия была хорошая память, потому он сразу узнал Марьямнушку и впустил вместе с посетительницей. Каково же было его удивление, когда вошедшая с купчихой женщина оказалась монахиней!
Афанасий сохраняя невозмутимость, пригласил женщин присесть.
- Вот привела, - запинаясь, начала Марьямнушка.
- Иди, иди, - властно махнула рукой Мелания.
Поклонившись, изрядно смущенная женщина вышла.
Пронзительные рысьи глаза, не отрываясь, смотрели на чаровника.
- Зачем пожаловала, блаженная матушка? – хорошо поставленным голосом начал Афанасий.
Мелания молчала:
- Три гривенника! – она надменно выложила из сумы деньги.
- Особенный вопрос наречешь или общее дать предсказание? Разумей, како тебе надо.
- Нарекла! – жестко ответила старица.
Да, таких посетительниц у него, пожалуй, еще не было. Афанасий открыл книжицу, достал две палочки, на одной из них начертал крест и ненадолго положив их под икону, после чего извлек и ткнул в раскрытую страницу Псалтири. Поднеся свечу к книжице, Афанасий принялся читать:
- «Скоро голубь летит на иную землю и там хощет сыт были и дети кормити: так ты, человече, возрадуешбся орудию сему. Бог тебе на помощь.» - Мелания напряженно вглядывалась в испещренное мелкими оспинами лицо Афанасия. По всему было видно, с каким трудом удается ему сохранять спокойствие. - «Что, человече, душу свою оскорбляеще и стонеше? И ты, человече, не учишися Богу молится.»
- Как разуметь сие? – Мелания не отводила от Афанасия пронзительного взгляда хищных глаз.
- Сказано, «Богу молися».
Обычно Афанасий давал пространные трактовки выпадавшим предсказаниям; читал своего рода проповеди, в большинстве случаев сводившиеся к небольшому нравоучению. Но, глядя в волевое лицо своей необычной посетительницы, он не решался вымолвить ни слова.
- А ты будто вовсе язык проглотил, - не меняя выражения лица, сухо произнесла Мелания.
Афанасий, порывшись, достал из кармана монету и молча протянул Мелании. Старица поджала губы, слегка оттолкнув его руку.
- Город каменный, затворы железны не отверзутся николиж, аще будеши ратник; и ты отъиди от дела сего, возми разум к Богу, да не погибнеши.
Произнесенные Афанасием слова подобно жгучей искре проникли в ее душу. Мелания ощутила, как тяжелый комок подступил к самому горлу, принося предательскую горечь. Не поднимая глаз, она молча, не прощаясь, вышла из горницы и, надвинув клобук на самые глаза, поспешно зашагала по пустому гулкому переулку.
Афанасий устало опустился на лавку. « Город каменный, затворы железны, - звучало в голове.» Он поймал себя на мысли о том, что строки из гадательной Псалтыри как нельзя более соответствовали суровому образу монахини. Подобно потревоженному рою пчел в голове роились неясные мысли. Постукивая пером, Афанасий вслушивался в их беспорядочное мельтешение, пока наконец ему это не надоело. Он встал, перекрестился и, подойдя к иконе, стал перед ней на колени.
- Прости, Господи, грехи мои тяжкие! Оправдай пред ликом твоим занятия мои! Пошли ангела сказати, если книга моя гадательная неугодна тебе! Зло отлучили меня от священства за грехи мои, не ввергни меня, Господи, во ад грехов тяжких!
Легко лились слова слезной молитвы, просветляя душу подобно тому как свежее весеннее солнце пробивается сквозь ставни, чтобы залить горницу веселым ярким светом.

Незримо он следовал за ней повсюду, все чаще испытывая щемящую боль, разливающуюся по радужным крыльям. Для него бы не составило ни малейшего труда отступить: сила, пригибающая крылья вниз, - мера той дистанции между, что неуклонно увеличивается, разводя по разные стороны той невидимой границы, что пролегает между человеком и его Ангелом.
Любое движение инерционно; обретя направление, его практически невозможно повернуть вспять. Но отступать нельзя. До последнего…
…
Когда Мелания только приехала в Москву, они часто и подолгу молились вместе. Ангел радовался, воздавая хвалу Господу за то, что является хранителем столь богобоязненной инокини, не уставая умиляться суровому подвижничеству Мелании. В своей снисходительности он не замечал усиливающейся жесткости характера монахини, доходившей порой до жестокости. И он молил о том, чтобы благодать снизошла на нее, смягчила сердце, порой забывающее о сострадании человеческом.
Разливающаяся по крыльям была расплатой. Расплатой за доверие. Он не не пожелал заглянуть в карту ее судьбы, положившись на самого человека. Было ли это ошибкой? Его, Ангела, ошибкой?
Затворившись в холодной кладовой дома Марьямнушки, Мелания с головой погрузилась в письма и записи Аввакума. Она заучивала наизусть целые фрагменты; иные перечитывала по нескольку раз, стремясь в совершенстве запомнить сам ход рассуждений опального попа. Красноречивая убедительность Сильвестра Морозова, основанная не на горячечности эмоций, как то происходило у Аввакума, но на четкой философской логике, покорила ее своей стройностью. Яко Екатерина великомученица прославилась своей мудростью, превзойдя ею всех философов, совлекшись мудрости ветхой обратила мудрость свою в одежду обновления духа, неужто и мне, Христовой воительнице, прославления мудрого не достичь?
Так думала Мелания, ночами усердно вникая в смысл Аввакумовых писаний. Житие великомученицы Екатерины стало источником вдохновения, в коем она черпала все новые и новые силы.» Ежели победила святая пятидесяти человек избранных и мудрейших витий, собранных нечестивым Максиминым, неужто мне, приуготовившись, единой Никона не одолеть? А како прославила Екатерина имя Господне, старица Августа вкупе с воеводой Порфирием к иже двумстами воинами к вере истинной обративши! Тако и я, ежели одолею пса Никона, немало человеков к вере истинной увлеку.»

Под введение она обратилась к нему впервые.
«Ангеле Хранителе, мой светлый, сподоби меня мудрости, дабы чрез венец мой мученический уверовали мнози».
Обращение было неожиданным. Он приблизился сзади, обняв ее радужными крыльями и тут же отпрянул. Невидимая грань, пролегающая между ними, предстала пред ним непроходимой пропастью. Мелания ощутила, как на короткое время душу ее окутал несказанный свет, исчезнувший так же внезапно, как появился. И сразу же на нее тяжелым мрачным покрывалом навалилась тоска, нудная тяжелая тоска, которая не отпустит ее до конца дней.
Однако он внял ее просьбе. Та мудрость, о которой она просил. Она получила то, о чем просила. И теперь это станет отправной точкой того маршрута, что , в сущности, давно предопределен. Предопределен ею же самой.

Лютая зима выгнала ее из кладовой Марьямнушкина дома. Эту зиму Мелания провела в Твери, в теплом покойном доме сапожника Никиты, устроившего «святой матушке» , как он называл ее, самый что ни на есть радушный прием. Пожалуй, это время и было самым покойным в ее жизни. Она подолгу бродила по заснеженным улицам, бездумно вглядывалась в красноватое морозное небо, неустанно сыплющее на город крупные хлопья ватного снега. Оно было глухо к ее молитвам и, надежно запертое, от людей, казалось, никогда не пропустит и каким того света, что однажды озарила ее душу.

Продолжение следует.