Снег был сухой и жесткий. Злой ветер выдул все с плоских участков степи, зато намертво забил все впадины и балки. Наст даже не скрипел под ногами, а скорее напоминал застывший алебастр. Ночи стояли морозные и лунные.

Рота капитана Морозова окопалась в снегу в длинной неглубокой балке, хотя сказать "окопалась" было бы преувеличением. От мороза земля стала каменной, и солдаты, как эскимосы, построили нечто похожее на иглу. Командный пункт тоже ютился в снежной пещере, стены увешали плащ-палатками, и это давало маленькую возможность сохранить тепло. Капитал дремал, а его более молодой заместитель и вовсе похрапывал. Связист чутко спал, положив голову на свой зеленый ящик. На фронте воцарилось редкое безвременье, когда никто не хотел воевать. Фрицы, уставшие от бесконечной обороны, и не помышляли о наступлении. Так и сидели, стараясь никого не тревожить, опасаясь лишних потерь. Их и так хватило в последние месяцы...

Пополнение прибывало, но такими небольшими группами, что бойцов все равно не хватало в ротах. Капитан в дремоте вздохнул и вспомнил, как неделю назад в батальон привели худенького таджика. Бедолага потерялся на пути от пересыльного пункта, отстал от своих и бродил по переднему краю, не зная, куда прибиться. Его, было, приняли за дезертира, но он так упорно стремился на фронт, что решили с ним не возиться и отправили в ближайший батальон. Так он появился перед капитаном - замерзший до синевы, трясущийся, с горящим взором и обмороженными руками. Вдобавок выяснилось, что он еще и не может толком разговаривать по-русски. Их была целая команда, при которой был переводчик, теперь же команда осталась в другом батальоне. На свалившееся чудо приходили посмотреть бойцы, незлобиво подтрунивали, только Трофимов презрительно бросил: "Глянь, чурка! Настоящий чурка!" И тут случилось нечто, что потом еще долго обсуждали в роте. Видимо, это слово было слишком хорошо знакомо таджику, он вскипел, подпрыгнул и ударил Трофимова каким-то невиданным ударом - ногой в горло. Трофимов не ожидал такой удали от маленького солдата и упал. Но когда встал, стало понятно, что сейчас он разорвет храбреца на куски. Неожиданно в схватку вмешался сержант Валов, самый сильный человек в роте. Он руками раздвинул драчунов и укоризненно посмотрел на обоих. Трофимов знал, что означает такой взгляд сержанта, и мгновенно притих, а вот таджик продолжал рваться в бой. Тогда Валов приподнял его над землей и легонько встряхнул. Спокойствие было восстановлено. Валов опустил таджика и сурово спросил: "Фамилия?" Тут и выяснилось, что фамилию и имя новобранец заучил и, как "Отче наш", выпалил: "Худайбердыев Умар!"

Так Умар оказался вторым номером у пулеметчика Валова, который просто-таки стал отцом родным для маленького таджика, если так можно сказать о молодом сержанте. Капитан вспомнил эту смешную историю и улыбнулся.
Командир второго взвода появился неожиданно и суетливо.
- Мороз... Извините, товарищ капитан, Худайбердыева украли!
Морозов даже вздрогнул от такой формулировки.
- То есть, как? Что значит украли? Кто?
Лейтенант смутился.
- Немцы украли. Вместе с пулеметом.
Морозов, не осознав еще всей глубины случившегося, вздохнул.
- Господи, солдат крадут, как цыплят. Да еще и с пулеметом. А где Валов, он куда смотрел?
- Валов на позиции...
- Срочно заменить и ко мне.

Лейтенанта ветром сдуло, и минут через десять в проеме замаячила огромная фигура Валова. Заместитель проснулся и с интересом наблюдал за командиром.
- Так, Валов, рассказывай и не ври. Проверю.
Сержант красноречием не отличался.
- Товарищ комбат, это... ну... я, это, так сказать... Вчера на ужин горох был, вот меня и это... Ну, живот прихватило. Я, это, отошел метров на пять, ну, не срать же рядом с собой, а тут такой понос... Это, ну, я и задержался малость, а Худик, значит, рядовой Худайбердыев, при швейной машинке. Я в ямочку присел, а оно, это, ну, никак, значит, прет из меня, и все тут. Я и не слышал ничего, хоть и тихо было, а потом, значит, вышел, смотрю, Худика нет, гляжу, а они тащат его и пулемет... Уже далеко оттащили, почти к деревне, а что я с винтовкой, у меня и автомата нету... Да и приказ был, не открывать огня... Вот и все.
- Вот и все. Это ты точно сказал, Валов. А теперь скажи, что делать?
- Не знаю.
- Вот и я не знаю. Думаешь, тебя и меня по головке погладят? Я так не думаю. Пойдем под трибунал - ты и я.
- Вас-то за что?
- А за то, что такого сержанта имею, как ты. Разгильдяя, у которого второго номера из-под носа украли. Ладно, зови сюда своего командира взвода.

Младший лейтенант пришел бледный и растерянный. Он тоже был из недавнего пополнения и сразу попал на взвод, так как командира убило дня за два до этого, а офицеров в батальоне - раз-два и обчелся.
- Что делать будем, лейтенант?
Лейтенант глубоко вдохнул воздух и почти крикнул: "Отбивать будем!"
- Экий ты храбрый, отбивать... Приказа не знаешь?
Немцы расположились всего в километре от их позиций, в домах, чудом уцелевших в деревне. Жители давно ушли оттуда, в самый разгар боев, так что за своих опасаться нечего, но... Был приказ сидеть тихо и до наступления своих позиций не раскрывать. А это серьезно. Все понимали, что наступление вот-вот начнется, тогда можно будет все, а пока... Капитан глубоко задумался, взвешивая все за и против. Один голос внутри него, мягкий и человечный, убеждал, что негоже оставлять своего бойца, да еще и с пулеметом, а другой, суровый и твердый, возражал - приказ есть приказ, и нельзя его нарушать.

- Ладно. Валов, отбери человек десять по твоему усмотрению. Посмотрим, что можно сделать...
В бинокль хорошо просматривалось в лунном свете, что пулемет стоял, брошенный, перед крыльцом второй слева избы, там, должно быть, и Худайбердыев, если не убили по пути. У фрицев тоже неладно было с караулами, разве что засели в уцелевших сараях или по домам спрятались, выглядывают время от времени. Капитан оглядел бойцов. Валов постарался, набрал всех из старослужащих, кадровых, еще когда их дивизия была не дивизией, а парашютно-десантным корпусом. Лучших он и сам бы не отобрал.
- Так, хлопцы, двумя группами ползем к крайней хате. Если обнаружат, никакой беготни - залечь и промолчать. Они не поверят, что мы - это мы.

Морозов заметил, что в группе все с автоматами, два "дегтяря", а один из бойцов со снайперской винтовкой, и мысленно отметил смекалку Валова.
- Ты, с винтовкой, заляжешь вон там, около пригорка, прикроешь, когда уходить будем, или заварушка начнется. Оттуда вся деревня на виду. Ну, с богом...
Две группы в белых халатах бесшумно заскользили по остаткам снега. Казалось, что передвигаются снежные барханы. У второй хаты действительно стоял пулемет "максим", сиротливо уткнувшийся стволом в снег. Теперь оставалось найти Худайбердыева. Хорошо бы и уйти без шума. Боец, лежавший на снегу рядом с сараем, негромко свистнул и рукой показал на сарай. Капитан пополз к нему.
- Он в сарае. Слышу, скулит кто-то, как собака... Там он.
Морозов встал, огляделся и подошел к двери, подпертой палкой.
- Худайбердыев, это ты?

Из сарая донесся радостный визг, видимо, от холода таджик потерял дар речи. Капитан вошел и в полосе лунного света увидел солдата. Он был в нижнем белье и босиком. Фрицы сняли с него не только полушубок и валенки, но и форму. Как он не замерз совсем, удивительно, но на удивления времени не было.
- Валов, принимай своего Худика, дай ему что-нибудь прикрыться. Грех один, на такого солдата смотреть. Уходим.
Валов снял свой полушубок и накинул на друга, отчаянно соображая, что бы такое ему найти на ноги...
Выстрел в морозной ночи грянул оглушительно, словно из пушки, видимо, кто-то из немцев все же не спал и заметил белые фигуры на фоне сарая. Тотчас по окну, где сверкнула вспышка, ударила очередь из ручника, но главное, стало очевидным - тихо уйти не удастся. Теперь выстрелы грохотали повсюду, вторая группа тоже вступила в бой, на краю деревни взлетела осветительная ракета, все залилось мертвенно-голубым светом.
- Отходим!

Обе группы медленно отползали назад, потерь пока, кажется, нет, отметил про себя Морозов. Вот бы так и продолжалось, но слева от себя тотчас услышал короткий вскрик и отборный мат... Ну, если так матерится, жить будет. Капитан огляделся - обе группы отстреливались, но неуклонно отходили. В деревне неожиданно грохнул взрыв, все-таки кто-то задержался. Из окон самой большой хаты полыхнуло пламя, и в короткой вспышке света капитан успел заметить странную фигуру с каким-то портфелем или сумкой в руке.
Человек бежал к дальним домам.
- Валов, видишь?
- Вижу, капитан. Офицер.
- Оставь Худайбердыева, берем фрица, остальным отходить.
Но отходить стало весьма сложно, немцы очухались и под прикрытием домов повели прицельный огонь, не давая поднять головы. Капитан и Валов проползли подальше и, прикрываясь остатками сараев, побежали вслед за офицером. Тот, похоже, выдохся и двигался очень медленно.
- Валов, он, наверно, ранен, я сейчас его догоню, а ты прикрой.

Морозов резко прибавил и через минуту прыгнул на спину офицера. Тот почти не сопротивлялся, но для порядку Морозов хорошо засадил ему в подбородок. Манеры капитана подействовали на немца, он затих, ожидая следующего удара. Но капитану вовсе не улыбалось тащить немца на спине, потому удара не последовало. Тем более, в руке офицера действительно был портфель... Капитан ткнул стволом в подбородок немца и жестами показал - вставай и пошли. Офицер испуганно покосился на трассеры, вылетавшие из окон домов. Морозов уже не церемонился.
- Вставай, сука, а то свои же и пристрелят.
Немец покорно поднялся и неожиданно резво, подгонял страх, рванул к позициям батальона. Валов на ходу перехватил немца и уложил на снег. Автоматная очередь вспахала мерзлую землю совсем рядом.
- Ты что, Валов? Пусть бежит.
- Сейчас побежит еще быстрее.
Сержант лихо снял с немца сапоги и теперь снимал шинель.
- Ух, ты! Капитан, гляди, портфель к нему прикован.
Действительно, тонкая цепочка связывала портфель с браслетом на запястье.

- Ладно, Валов, пусть остается в шинели, с Худайбердыева и сапог хватит, чтобы добежать. Вперед!
Основная группа уже находилась метрах в пятидесяти от балки, когда капитан с сержантом и пленным нагнали их. Худайбердыев, лежа натягивал немецкие сапоги.
- Валов, Худайбердыев, берите языка, тащите в штаб дивизии. Фриц, кажется, важный. Не заходите в полк. Знаете, где генерал?
- Обижаете, капитан.
- Тогда бегом. Заодно и согреетесь.
Валов ткнул стволом в зубы немцу, поднял Худайбердыева и все трое побежали вдоль балки. Немцы почти прекратили огонь из деревни, зато откуда-то из ближнего тыла грохнули пушки. Над передним краем вспыхнули ракеты, и скоро все грохотало от орудийных выстрелов, началась артиллерийская дуэль.
- Ну и заварили мы кашу, теперь точно головы не сносить...
Капитан оглядел бойцов.
- Потери?
- Один убит, трое раненых.
- Вытащили?
- Точно, не оставлять же...
Капитан вздохнул. Вот и вся вылазка - одного нашли, другого потеряли. Взяли, правда, языка, хоть какой-то прок...
- А пулемет?
- Вот, он, товарищ комбат, и про пулемет не забыли.
- Так. Разойтись по своим местам и много о вылазке не болтать, я сам расхлебывать буду. Спасибо, хлопцы...
Огонь артиллерии постепенно стихал, пока не прекратился совсем. Казалось, что у обеих сторон не было сил и желания продолжать перестрелку. Лишь редкие ракеты напоминали о недавней стрельбе. Лейтенант Лаптев ждал в нетерпении.
- Ну, как? Тут телефон раскалился - комполка звонил раз двадцать.
- А ты?
- А что я, сказал, что вы на вылазке, спасаете солдата.
- Все правильно, только вот неизвестно, что за это мне будет...
Телефон заверещал, связист посмотрел в сторону капитана и тот взял трубку.
- Ты что там себе позволяешь, мать вашу! Приказа не знаешь? Сейчас прибуду к вам.
Лаптев вопросительно смотрел на капитана.
- Лютует?
- Не то слово. Сейчас сам здесь будет. Ты не дрейфь, спрос только с меня, я и отвечу.

Командир полка был человеком большого роста, высокого звания и небольшого ума. Еще недавно он был генералом, командовал дивизией НКВД, но так бездарно, что дивизию положил почти всю, командования лишился и стал подполковником. Все это характера Кравцова не улучшило, и капитан справедливо ждал худшей участи. Кравцов явился не один, с ним пришел и "смершевец" майор Данилов. Подполковник был настроен решительно.
- Слушать твои объяснения я не буду. Вот все расскажешь майору, не надо будет еще раз допросы с тебя снимать, сразу пойдешь в трибунал.

Майор Данилов привычно улыбнулся.
- Ну, гражданин Морозов, будем запираться или расскажем, как все было? Почему нарушен приказ? Почему проводили вылазку, сколько убитых по вашей вине и все остальное. Старший лейтенант, будете вместо понятого при даче показаний этим предателем.
Лаптев попытался что-то сказать, но вовремя остановился и кивнул головой. Майор хмыкнул и продолжил деловым голосом.
- Итак, будем кратки. Вы, бывший капитан Морозов, самовольно предприняли вылазку, тем самым нарушив приказ. До этого у вас немцы увели из-под носа пулеметчика и увезли пулемет. Думаю, не будете отпираться?
- Не буду.
- Вот это хорошо, а то, знаете, начинают мне городить про воинский долг, присягу, человечность... Терпеть этого слова не могу. Мы же на войне, где места человечности быть не должно.
- Неправы, товарищ майор...
- Гражданин майор, запомни, Морозов. Так хорошо начал, ни от чего не отпираешься, и вот - нате вам... Нехорошо. Все равно ведь мы разберемся и без тебя, там уж пусть трибунал с тобой решает.
Подполковник бросил связисту трубку телефона и вмешался в разговор.
- Точно, по такому случаю сам буду председателем трибунала.
Морозов вздрогнул. Он знал привычку Кравцова самому возглавлять трибунал, не доверяя своим офицерам. И ни разу трибунал под его председательством не вынес приговора к штрафным ротам, а только к высшей мере наказания. Капитан обреченно вздохнул и понял: нечего пресмыкаться перед этим майором, все равно он сделает свои выводы, и все. Ничто ему не поможет, достучаться до души не удастся. Так хоть сказать, что думает.

- Мы спасали своего солдата, исправляли свою ошибку. Я виноват, я и отвечу, но бросить солдата, к тому же новичка, салагу, я не мог.
- Прекрасно! Мы на войне, гражданин, так что здесь убивают, но советский солдат и плен понятия несовместимые. Позор!
Комполка слушал с явным удовольствием и даже посапывал, когда майор, как заправский оратор, клеймил этого капитанишку, вздумавшего толковать о гуманизме, заботе о солдатах и тому подобную чушь. Солдат - обыкновенное оружие, причем гораздо менее ценное, чем, скажем, пулемет. А тут - плен, вдобавок, с потерей ценного вооружения. Он уже представлял себе, как завтра соберет трибунал, а что там его собирать, если двое уже здесь, и если третий будет против, то большинство все равно на их стороне. И шлепнут этого умника перед строем, чтоб другим неповадно было гуманизм в его полку разводить. Нет уж, врете, я скоро снова дивизией командовать буду...

Майор тем временем выяснял все подробности ночной вылазки. Морозов стал спокоен, как человек, которому уже терять нечего, и на все вопросы отвечал четко и абсолютно правдиво. Все, о чем он заботился, заключалось в одном: не должен пострадать ни один участник этого боя, кроме него. Майор, казалось, был не против, о других спрашивал мало, налегая, в основном, на прошлое капитана. Но Морозов почувствовал ловушку, о себе ничего такого, чего не было бы в стандартной анкете, которую не раз заполнял, майору не рассказывал. Промолчал о репрессированном отце, о том, что скрыл этот факт, когда поступал в университет, о том, что, начав войну младшим лейтенантом запаса, дослужился до капитана и командира роты, что уже имеет два ордена и две медали. Не хотелось давать майору повода для глумления. Расстреляют, и черт с ними. Завтра в бою тоже могут убить, но стыдно, что убьют свои. Хотя он не чувствовал себя виноватым, понимал, что не все его поймут и будут называть врагом народа или еще как... Пожалуй, только трусом обзывать не будут, это он знал точно.

- Ну что ж, гражданин, мне все ясно, да и командир полка все слышал. Спасибо, что не запирался, а то, бывает, врут и врут, дескать, они здесь не при чем, а ты все рассказал. Вот и славно. Считай себя под арестом. Лейтенант, это под твою ответственность. Завтра доставить под конвоем в трибунал. Смотри, чтобы к фрицам не ушел.
Лейтенант побагровел.
- Как вы смеете так говорить о капитане Морозове!
- Ух ты, петушок какой выискался, защитник! Глянь на него, подполковник, вот у тебя какие кадры.
Подполковника не надо было подзуживать. Он уже вставал во весь свой гренадерский рост и подходил к лейтенанту. Тот вскочил, краска отлила от лица, но стоял, смело глядя в глаза командиру полка.
- Ах ты, сволочь! Изменника защищать?

Ладонь полковника с размаху хлопнула по лицу лейтенанта, голова его качнулась, но он снова выпрямился и вновь уставился на полковника. Тот было поднял руку во второй раз, но вдруг опустил ее.
- А с тобой мы потолкуем позже...
Палатка на входе качнулась, все резко оглянулись и застыли, Морозов вскочил и вытянулся. Только майор остался сидеть, но спустя мгновение лениво поднялся. Это лицо в дивизии знали все, знаменитые усы комдива стали своеобразной визитной карточкой. Генерал-лейтенант Иноземцев внимательно осмотрел застывшую группу и понял обстановку.
- Так, понятно. Пишешь, майор? Правильно. Комполка тоже здесь? А почему не на моем командном пункте докладываешь? Решил сначала разобраться, чтобы мог доложить, что меры приняты? Тоже понятно.
Подполковник побледнел и раскрыл рот, чтобы ответить, но генерал только махнул рукой.
- Потом, подполковник, потом. А ты, майор, дай-ка сюда бумаги.
- Товарищ генерал, вы не имеете права!
- Это твой комполка не имеет права тебе указывать, а я имею. Бумаги!

Майор неохотно и медленно стал перебирать свои записи, явно намереваясь отдать не все. Но генерал сам взял весь ворох бумаг, бегло просмотрел и, порвав на несколько кусков, засунул их в карман полушубка.
- А теперь, товарищи офицеры, прошу оставить меня с капитаном наедине.
Подполковник выскочил пробкой, майор - нарочито медленно и вызывающе, лейтенант молча и с достоинством.
- Садись, Морозов. Да и я присяду. Потолкуем?
Морозов пребывал в полном недоумении. Конечно, эта ночная заварушка - дело серьезное, но никогда не подумал бы, что настолько. Сам легендарный генерал сидит в его пещере и разбирается в случившемся. Он глубоко вздохнул и приготовился к самому худшему.
- Вздыхаешь? И правильно, я бы на твоем месте к смерти готовился. Но...
Генерал вдруг встал, Морозов - тоже, и оказался в генеральских объятьях. У него голова пошла кругом - пьян, что ли, генерал? Ходили слухи, что он любит это дело... Но запаха спиртного не было, наоборот, генерал благоухал одеколоном.
- Морозов, Морозов... Если бы та знал, какую услугу оказал не только дивизии, но и всей армии! Этот твой язык-офицер, это же золотой клад!

Постепенно до Морозова начало доходить, что офицер с портфелем оказался курьером немецкого штаба с ворохом сверхсекретных документов. В деревне оказался совершенно случайно, здесь служил его брат, и он решил с ним попрощаться, понимал, что с наступлением шансов свидеться у брата и у него самого не будет, вот и оказался на переднем крае. Невероятно, но так было на самом деле, хотя мозг отказывался поверить в такое счастливое совпадение. А документы, когда их просмотрел начальник разведки дивизии, потрясли всех в генеральском штабе, и их сразу отправили выше. Оттуда последовали благодарности и, наконец, волна от немецких документов докатилась и до капитана Морозова.
- Ах, какие документы!
- Какие?
- А вот этого тебе знать не положено. Молодец, что не стал задерживать в полку, а сразу послал ко мне. Твой подполковник, хоть и бывший генерал, но дурак и тугодум. Этих твоих ребят, как их...
- Валов и Худайбердыев, товарищ генерал.
- Вот, вот... они самые. Сержанта к ордену, а рядовому - медаль. Завтра подпишу приказ. А вот что с тобой делать? Ведь майор тут на тебя такого накатал, что на два трибунала хватит.

Генерал похлопал себя по карману. Несмотря на суровый тон генерала, Морозов почувствовал, как возвращается надежда.
- Ладно. Ротой тебе не командовать, накомандовался, капитаном ты тоже не будешь. Но в рядовые я тебя не разжалую, такими офицерами я не привык бросаться. А я тебя знаю, скоро снова капитаном будешь, воевать ты умеешь. Если б ты такого шума не натворил, я б тебя майором сделал и к ордену представил, а так уж - извиняй. Везет тебе, лейтенант. На взвод пойдешь в своей же роте.... А твой старшой - как, на твоем месте потянет, а то у меня с офицерами туго?
- Потянет, товарищ генерал, он парень толковый, грамотный. Спасибо, товарищ генерал...
- Ладно, я тебя не в тыл отправляю, а на передовую. Скоро наступление, так что твои документы очень кстати. Ты только воюй поосторожнее, а то мы с тобой до Берлина не дотянем. Бывай, лейтенант. А звездочки свои лейтенанту отдай, вдруг у него своих нет. Теперь он капитан. Выберешь взвод сам, куда пойдешь. Понял, или подполковнику объяснить еще раз?
Морозов поежился.

- Простите, товарищ генерал, лучше объясните...
- Понял, Морозов, объясню. Ох, и везунчик ты, Морозов. Смотри, не израсходуй свое везение зря.
Генерал стремительно вышел. Бывший капитан бессильно опустился на скамейку. В голове было пусто, такие переходы от безнадежности к спасению были слишком уж утомительны. В пещеру заглянуло вопрошающее лицо Лаптева.
- Что генерал?
- Заходи, капитан.
Морозов сбросил ватник, гимнастерку и стал отковыривать звездочки с погон. Лаптев с изумлением наблюдал за действиями командира.
- Вот тебе звездочки, капитан, утром приказ будет, а две я еще для кого-нибудь приберегу, перестановки будут, понадобятся. Организуй там что-нибудь... Расскажу.

Лейтенант все понял быстро и вышел. Вскоре он вернулся с ротным старшиной Николаем Николаевичем. Все звали его не по званию, а по имени-отчеству, такой он был солидный и спокойный. Не было, казалось, в армии такой вещи, которую бы не смог раздобыть старшина. Вот и сейчас у него в руках была бутылка армянского коньяка и сверток с едой. Не стесняясь старших по званию, он сдвинул бумаги с деревянного подобия стола, достал чистую белую тряпку, постелил ее вместо скатерти и стал выкладывать закуску. Из кармана старшина извлек плоскую коробочку и раскрыл ее перед ошарашенными офицерами - в коробочке на бархате матово блестели серебряные стаканчики.
- Такое дело надо по-настоящему обмыть.
- Какое такое дело, Николай Николаевич? Ты-то откуда знаешь, что тут было?
- Я все знаю, товарищ комбат, должность у меня такая - все знать.
Морозов только покачал головой.
- Николай Николаевич, раз уж ты все знаешь, оставайся, помянем мертвых и выпьем за живых.
- Да уж, как положено.

Выпили, сосредоточенно стали жевать, но еда не лезла в глотку.
- А, черт с ней, с закуской, не лезет. Давай, Николай Николаевич, наши кружки, а то этими стопариками мы до утра пить будем.
- Не положено, командир. Завтра будем пить кружками все на букву "ш" - шпирт, шампанское или што дадут. А это мое угощение.
- Суров ты, однако, Николай Николаевич, но будь по-твоему. Давай выпьем, чтоб завтра уцелеть.
- Это точно, командир...
- Да я уже не командир.
- Это неважно. Я так думаю, что скоро снова ротой командовать станете, а то и батальоном. А если сегодня от своих живыми ушли, то фрицам нас ни за что ни ухлопать. Мы всем им осиновый кол подарим. На память. Будьте здоровы, товарищи офицеры, выпьем за то, чтоб пить нам в Берлине. Чтобы вы были полковниками, а я при вас старшиной.
Выпили. Помолчали. Николай Николаевич встал, подтянулся и повернулся в Лаптеву.
- Разрешите идти, товарищ капитан?
Лаптев удивленно уставился на старшину.
- Так ведь еще не допили...
- Не положено. Мне нужно делами заниматься.
- Хорошо, идите, старшина. И... спасибо.
- Не за что, товарищ командир.
Морозов налил, полюбовался чеканкой на старинном стаканчике.
- Вот теперь точно знаю, что до победы доживу...