Начало здесь: http://www.gonduras.net/index.php?a=3668 -

 Проваливай из кадра! - то и дело ору я кому-нибудь.

Живые в кадре мне не нужны. От них одна морока: живых на фотографиях для архива МВД быть не должно. Если это не рецидивисты в бегах, конечно. Но рядом с такими никто и сам не захочет становиться... Хотя, ладно. О работе я стараюсь не болтать. Не то, чтобы она секретная. Просто приятного там мало. И, в общем, говорю это все для того, чтобы вы поняли, почему меня трудно сфотографировать. И вообще со мной разговаривать.

А вовсе не потому что я бирюк, как говорит Ирина.

Разумеется, я не такой мужлан, каким стараюсь казаться – это защитная мера, на работе в полиции иначе нельзя – но уже и не тот гребанный идеалист, который шел сдавать документы на факультет филологии, отделение средневековой литературы. К дьяволу. По крайней мере, я сейчас зарабатываю как сто филологов. Одна из которых, кстати, моя Ирина, которая подрагивает лопатками, спрятав лицо в ладонях.

 Он не мучился, - утешаю ее я, и глажу по спине. - Ну, почти...

Сбивчивая история про то, как ко... Кот решил поваляться на подоконнике, а за ним эта слабость наблюдалась и раньше, сработала. Ирина меня не подозревает, и мы торжественно предаем тело засранца земле в парке возле дома. Ира плачет и даже две недели спустя сбегает из дому по вечерам погрустить у могилки, выложенной камешками. Чем бы ее развлечь, думаю я, возвращаясь с работы, и попивая пивко. Чем бы поднять ей настроение?

И натыкаюсь на плакат на столбе.

«Чудо-кошки Куклачева. Впервые в городе!»
............................................................................................

 А сейчас Мурзик спляшет на канате! - говорит этот размалеванный чувак, и кот правда, ей Богу! начинает плясать на канате.

Ну и дела! А я -то думал, что эти полосатые и шерстистые дармоеды совершенно никчемные и не обучаемые животные. И вот, на тебе. Кот пляшет на канате, толстый размалеванный чувак – хрен поймешь, сам Куклачев или его двойник, а что? у нас тут мало кто узнает его в лицо, тем более такое накрашенное, поверьте – приплясывает рядом с канатом и котом, а вокруг столбиками стоят еще кошки. Много кошек. Кого-то они мне напоминают. Точно. Сурки бля! Как сурки, которые в степи столбиками торчат. Ну и потеха. Я поворачиваюсь к Ирине, и вижу, что она... плачет. Наверное, думаю я, все снова сделал не так: эти гребанные кошки вместо того, чтобы развеять ее, напомнили ей о Фунтике. Но все оказывается сложнее.

 Это неправда! - кусает губы она, когда мы возвращаемся домой.
 Это все неестественно, понимаешь?! - сжимает она кулачки.
 Коты свободные, вольные животные, и заставлять их быть клоунами нечестно, жестоко и вообще свинство! - снова плачет она.
 Гм, - говорю я.

Больше я ничего сказать не в состоянии. У меня вообще проблемы с выражением чувств и эмоций. Ты никогда не говоришь мне, что любишь меня, как-то сказала мне Ирина. Да ну, сказал я. После чего попробовал что-то сказать, но получилось лишь «давай потрахаемся» с подхихикиванием. Что поделать. Таков я. Стоит мне начать говорить о любви, как у меня во рту появляются, откуда ни возьмись, тонны жеванной бумаги.


 Котик спляшет! - говорит размалеванный Куклачев ну, или кто там под него косит.
 Котик спляшет! - слегка бьет он тонким прутиком кота и тот, во блин потеха, пляшет!

Я хихикаю, но, поймав на себе ее взгляд, поджимаю губы.

 Котов за то и любят, - продолжает объяснять она, когда мы уже дома, - что они свободны и независимы.
 За то, что они приходят к тебе просто потому, что приходят, а не за подачку, - всхлипывает, укладываясь, она.
 Они любят нас просто так! - жалуется она, когда я даю ей успокоительное и снотворное.
 Просто так.. - бормочет, засыпая, она.

Я сижу немного, глядя на ее профиль в комнате, полной света от фонаря напротив нашего окна. Года три назад, когда мы сошлись окончательно, Ирина жаловалась на то, что свет ей мешает. Я взял спиленный ствол в отделе экспертизы и расстрелял этот гребанный фонарь на хрен. Вместо того, чтобы меня похвалить, она расстроилась, и велела оплатить установку нового. Что ж поделать. Сейчас я нахожу ее идею не такой уж плохой: ведь благодаря свету я могу видеть ее лицо. Оно удивительно безмятежно. У меня красивая жена. Еще один минус в мой черный блокнотик: шансы на то, что такую не уведут у не очень привлекательного мужчины, - а я реально оцениваю свою невысокую, блин, привлекательность, - высоки. Учитывая мой характер, высоки заоблачно. Поначалу мы списывали наши проблемы на то, что это притирка. Сейчас понятно, что никакой притирки нет. Мы просто не созданы друг для друга. Красавица и, бля, Чудовище.

Уходя, я прикрываю окно занавеской.
....................................................................................................

 Мяу! - возмущенно говорит эта паскуда и впивается мне зубами в руку.
 Блин, идиот, или идиотка, кто ты там, - терпеливо говорю я, - в темноте-то хрен поймешь, что у тебя между ног, и есть ли оно там вообще. Отпусти руку!
 Мяу! - бормочет это полосатое нечто, и грызет руку.

Я сжимаю зубы, и отцепляю от себя кошку. Бросаю ее в приоткрытое окно. Нет-нет. На этот раз я типа Чип и Дейл для этой гребанной усато-полосатой команды котов и кошек. Помещение на первом этаже, так что кошка просто попадает на клумбу. Немножко шипит, после чего смывается.

 Уматывай – уматывай, бормочу я.
 Проваливай бля, - напутствую я второго кота.

Все это более чем похоже на мультфильм про Чипа и Дейла, ну, этих сумасшедших бурундуков, которые вечно кого-то спасают. Всякую блин живность, морщусь я, и открываю третью дверцу. В одной серии безумный профессор Нимнул, главный злодей в белом халате, взъерошенный и в очках – а по мне так это бля, гнусная издевка над интеллигенцией – решает разрушить мир электрическим разрядом небывалой мощности. Ну и, знаете, как в мультиках бывает, он ради этого собрал миллион кошек. Типа тереть их против шерсти и получать электричество. Ага, полный бред. И в конце серии Чип и Дейл бегали по зверинцу профессора и выпускали кошек. Чем, собственно, занимаюсь и я. Бегаю по зверинцу и раскрываю дверцы вольеров. Постепенно комната заполняется мяучищими котами в непонятке. Вот, бля, тупые животные! Что бы ты, Ира, не говорила...

 Брысь, брысь! - шиплю на них я, и выкидываю из окна.

Бегите, котики, на свободу. Котя-котя-котя. Я вас не люблю, но вас любит одна очень дорогая моему сердцу женщина. Та самая, которой я не могу сказать ничего, кроме как «раздевайся-ка детка» сдавленным – типа с юморком – голоском придурка из голливудского фильма. Ну, а что делать-то, начинаю я свою волынку, но одергиваю себя:

 Заткнись, Цицерон бля херов, понял? Заткнись и учись разговаривать. Тем более, с женой!

Кошки и коты постепенно начинают понимать, что от них требуется, и уже сами выпрыгивают из окна. Разумно. Один фиг я их туда повыкидываю. Само собой, их бьют. В жизнь не поверю, что эти, блин, ленивые твари сами будут танцевать на канате или плясать потому что толстый чувак с румяной рожей об этом их, блин, попросил. Кстати, о чуваке. Вот рожа у него будет завтра! хихикаю я.

 Свободу котам! - вхожу я в раж. - Свободу четвероногим!

Мне ничего не страшно. Остановит ночной патруль – у меня удостоверение сотрудника МВД. А на месте не поймают. Как хорошо, что в отделе экспертизы есть не только стволы, но и отмычки.

 Мяу! - недоуменно говорит последний кот, и я, размахнувшись как для подачи в регби, совершаю им классический бросок.

Бинго! Я чемпион. Отдуваюсь и оглядываюсь. Опустевшее помещение выглядит мрачновато. Как корабль-призрак, которые находят в океане. Паруса надуты, на палубе столики с кофе и чаем, в камбузе дымится еда, но на борту ни одной души. Я люблю тебя, Ира, говорю я, и ухожу через окно же. Я совершил ради тебя подвиг. Прими же меня в свои объятья.

Я покупаю в ночном магазинчике цветов, но напрасно. Дома ее нет. Только записка. Я ухожу, пишет она. Я сажусь у постели и долго гляжу на фонарь. А потом решаю, что все-таки выпустил их, ну, этих кошек, не зря. Не жалею об этом. Все-таки свобода есть величайшее благо и первая необходимость. Или как оно там? Величайшее из благ и прекраснейшее из необходимостей? - говорю я вслух и только сейчас замечаю, что говорю вслух.

А потом – что плачу.

КОНЕЦ