Средь диких скал, на берегу крутом
Сто лет назад осел торговый люд.
Великим Кашемировым путем
Сюда купец стремился и верблюд.

В языческую мекку Тлюстенхабль*
Кому не лень тащили на базар:
Маслины – грек, перс – сталь дамасских сабль,
И коврики с русалкой косовар.

Сюда везли гашиш, парчу, парфюм.
Шли караваны с хной и кишмишом.
Пеньку меняли и рахат-лукум
На водку с малосольным огурцом…

Стоял июль. А может быть, декабрь.
А может, не декабрь и не стоял.
А просто как-то крепость Тлюстенхабль
Взять штурмом царь однажды приказал.

Чтобы в казну валюты накосить,
Чтоб прок давал товарооборот,
Пора, сказал он, к миру понудить
Чучмеков наглых бизнеса оплот.

Кто лучше царский выполнит приказ?
Кому сподручней город захватить?
Кутузову? Навряд ли. Выбит глаз.
Чапаеву реки не переплыть.

У Блюхера люмбаго, не боец.
У Минина с Пожарским ячмени.
Илюша Муромец, конечно, молодец,
Но у него критические дни.

Забраковав Суворова с Махно,
Анкет и справок полистав пуды,
Монарх решил: отныне суждено
Барклай де Толлю передать бразды.

И – началось!.. Генштаб придумал план.
Барклай в кустах поставил часовых.
Отряд на крепость бросился улан,
Несяся вброд на лошадях гнедых.

Без устали чрез волны скакача,
Они рвались с конями в жаркий бой.
Но, полкового потеряв врача**,
Остановились дружною толпой.

Враг осажденный вытащил ружье.
И грянул выстрел с ихней стороны.
В лесах окрестных вздрогнуло зверье,
И захлебнулись в речке сазаны.

Уланы – вспять. Взроптали старики,
Молчавшие угрюмо до поры.
И, в голенища спрятав мундштуки,
Из кобуры достали топоры.

Был среди них один – гаер и хват,
Разжалованный унтер-акушер,
Он поднимать в атаку стал солдат –
Огромных, по два метра, гренадер.

Немало басурманцев молодых
Скосила русских меткая картечь.
Барклай в бой двинул котиков морских.
(Жаль, акваланги вскоре дали течь.)

Дым. Гарь и пепел. Ядр бандитских свист.
Летают бедра, спины тут и там.
Сельджук был смел, хитер и норовист,
Преследуя военных по пятам.

В долине, между двух могучих рек***,
Где цвел урюк, на ветках зрел миндаль,
Внезапно сверху начал падать снег.
Притихла крепость. Духом вспрял москаль.

Дождавшись, чтоб на улице темно,
Барклай возглавил лыжников-гусар.
За линию прокравшись Мажино,
Они по стенке нанесли удар.

Гудело все от пушек и петард,
От звона шпор, уздечек и щитов.
Вздымавшийся над сечей легкий смрад
Валил на землю вдов и стариков****.

При штурме Толлю оторвало грудь,
Снесло два уха, брови и ногу’.
Но он сумел сквозь боль перешагнуть,
Вбежав в пролом, хромая на бегу.

Израненный, с седою волосней,
Без ног, без рук, без щек и эполет*****,
Он, знаменем мотая над собой,
В сельджуков разрядил свой арбалет.

«Вперед, брату'шки!» – акушер вскричал.
От вопля дрогнула абреков рать.
И прямо скажем – сильно прогадал,
Кого успели в том бою поймать.

Так заключить понудив братский мир,
Монарх московский за порядком бдит.
Окончен бой. Низвергнутый эмир******
Без головы в гробу сыром сидит.

Лежит в руинах славный Тлюстенхабль.
Пред ним Эльбузд волну свою струит.
По небу молча проскользнет журавль.
Да зяблик очумелый пролетит.




_________________________________________________
*Ныне городское поселение в Республике Адыгея (население 4,8 тыс. человек).

** Имеется в виду погибший при осаде Тлюстенхабля земской врач Терентий Ж., о котором его современник Козьма Прутков не без грусти написал свои строчки: «Во время боя сгоряча / Не стреляй в полкового врача!» (прим. и воскл. знак редактора)

*** Расположенные в той части света р.Эльбузд и р.Сосыка.

**** В распоряжении редакции имеется другой вариант, отвергнутый вдовой поэта и ее другом Вадиком: «Устал колоть и вешать авангард, / Валя на землю коз и верблюдов».

***** Существует еще два варианта этой строки: один – «С облезшей позолотой эполет» – был зачеркнут автором в рукописном экземпляре со сноской: "белогвардейщина!!!"; второй – «Слезами брызжа на лосины и жилет» – зачеркнута Вадиком, бессменным другом вдовы поэта; а третий – «Без сапогов и даже сандалет» – вычеркнут редактором, нашедшим вид полководца жалким, убогим и непристойным.

****** Откуда взялся этот персонаж – неизвестно.