От издателя: Русская поэтесса, писательница, композитор, певица, художница и автор двух философских работ рассказывает о своей жизни.

Справка: Юлия Александровна Попова (до замужества - Николаенкова); 22.04.1975 г. р., уроженка г. Минск; отец – еврей, мать предположительно русская (Юлии Поповой о ней ничего не известно, её «воспитывала» мачеха – еврейка); образование среднее; замужем; бездетная; работает рабочей на одном из минских заводов.

Пролог

Я, Юлия Александровна Попова, автор этой книги, во всеуслышание заявляю, что разрешаю физическим и юридическим лицам, организациям, обществам и кому бы то ни было тиражировать, копировать, размножать, перепечатывать, переводить на другие языки, издавать в книжной, журнальной, электронной и любой другой форме всю эту книгу целиком или отдельные её части, не беспокоясь о выплате мне авторского вознаграждения, от которого отказываюсь. Единственное ограничение – запрещается вносить изменения в текст произведения.
Я делаю это для того, чтобы как можно больше людей узнало о моих мучениях и надеюсь, что сообща мы всё-таки выйдем на тех высокотехнологичных извергов, которые организовали мои муки. Да будет так.


Часть Первая
Детство



1. Во младенчестве


…Мне полтора года, может, чуть меньше. Чувствую себя прекрасно. Я уже кое-что понимаю, неплохо умею ходить. Говорить умею, как мне кажется, не хуже других детей. Но вот только не могу понять, почему врачи и мачеха (правда, я в то время называла её «мама»; я тогда не знала, что у меня не мать, а мачеха; от меня это тщательно скрывали); почему врачи и мачеха пичкают меня таблетками и уколами, я ведь чувствую себя хорошо. И то, и другое было проделано со мною пока что в несколько приёмов, но мне кажется, всему этому не будет конца…

…Хорошо помню, как «родители» два раза добавили размельчённые в порошок таблетки мне в чай и в конфеты, и один раз – в мёд. А я сижу за столом на стуле и удивляюсь – почему это мёд такой горький?..

- Мё-ё-ё-д, мё-ё-ёд - протяжно и немного капризно говорю я, не понимая, почему меня все обманывают, даже «родители»? Ни горькие конфеты, которые я, по-детски корёжа слова, называла «ансеты», ни мёд с добавкой чего-то горького я есть не стала. Отказалась. И в этот же день меня начали колоть какими-то чрезвычайно болезненными, можно сказать мучительными уколами («родители» - евреи через годы сообщили мне, посмеиваясь, что это были якобы сильнейшие антибиотики и что это было «по ошибке врачей»). После каждой такой инъекции у меня начинала сильно кружиться голова, и я вела себя (в полтора года) как сильно пьяная: качалась, падала с ног, кричала, закатывала истерики, капризничала и т.д. Помню, перед последним уколом (а их всего было то ли четыре, то ли шесть), я сказала своей мачехе:
- Я хочу, чтобы мне делали уколы ваточкой!..
Еврейка засмеялась и, делая вид, что растрогана, сказала:
- Ваточкой уколы никто не делает!..
Мне сделали последний укол, и что было после этого, я не помню. С этого дня у меня глубокий провал в памяти – вплоть до возраста четырёх лет. После этого укола я будто упала с обрыва в чёрную пропасть, а после долго и мучительно приходила в себя. Словно рождалась вновь, но не для того, чтобы жить, а для того, чтобы существовать в одиночной камере психологических и физических пыток…



2. Знакомство с детским садом


…Мне четыре года. Детский сад. Сейчас уже точно не вспомню, где он находился, т.к. я была маленькая, но, по-моему, в районе улицы Ангарской в Минске. В нём у меня начались проблемы: я, по словам воспитателей, показала себя крайне невнимательной, непонятливой и вообще какой-то заторможенной (сказывались «ошибочные» уколы). Говорили, что у меня замедленная реакция; что у меня замкнутость, угрюмость и излишняя стеснительность, что общаться со мною им очень сложно. Помню, что и дети в группе не хотели со мной играть, прогоняли меня, отбирали конфеты и апельсины, которые мои богатенькие родители, как будто нарочно, совали мне перед дорогой в детский сад. Помню, что воспитательницы меня били, как, впрочем, и других детей; били, например, за то, что я не могла заснуть во время тихого часа, а вместо этого крутилась с боку на бок с открытыми глазками. Вообще, в этом белорусском детском саду были белорусские порядки: если какой-то ребёнок в этом заведении не хотел (или не мог) съесть огромную миску еды, которую ему с какой-то целью накладывали, воспитательница говорила:

- Сейчас вылью первое блюдо тебе за шиворот, а второе затолкаю в пасть!

В этом же детском саду, к слову сказать, я впервые в жизни узнала ругательные слова на русском языке (на «мове» в Минске не говорит никто) из таких вот реплик воспитателей:

- Скотина, ну что ты крутишься за столом?!

Или, например,

- Опять не доела, паскуда!

Или:

- Чего вертишься, паразит?!

Или вот, например, такая деталь из белорусско-детсадовского быта. Когда воспитательницы выводили детей на прогулку, то они начинали сильно ругать тех из них, которые спустя какое-то время начинали проситься в туалет. А в такой ситуации, сами понимаете, с детьми всякое могло случиться. Когда ребёнок, гуляя со всей группой на улице, просился в туалет, воспитательница при всех советовала ему сходить в штаны. Но, так как дети есть дети, некоторые из них понимали этот совет буквально. Особенно самые тихие и стеснительные. Как я.

Помню, меня эти воспитательницы сильно ругали за заторможенность и за замедленную реакцию (как будто я была в этом виновата). По их утверждениям, я на несколько лет отставала по психофизическому развитию от своих ровесников. Мои «родители» согласно кивали головами.

Ещё хочу добавить, что, сколько бы «воспитатели» не били меня в этом детском саду, мои еврейские «родители» никогда за меня не заступались. Ни разу. Словно я не имела к ним никакого отношения.

Воспоминания о мучительных уколах не заживали в моей памяти уже в те годы. Мне было очень обидно; я не переставала горько удивляться тому, почему меня, прекрасно себя чувствовавшую, потащили на уколы, которые подорвали и расшатали моё здоровье на всю дальнейшую жизнь.

Однако, ко всему прочему, я, несмотря на замкнутость и застенчивость, начала проявлять поведение, типичное для девочки - хулиганки: стричь кукол; обливать обливачкой (т.е. бутылочкой с наконечником) обои в комнате; переворачивать украдкой столы, за которыми сидели взрослые. Таким способом я по-детски пыталась выразить свой протест, не зная, что это всё цветочки, а вот ягодки-то ещё все впереди.



Продолжение следует.