Начало здесь:

http://gonduras.net/index.php?a=4327

http://www.gonduras.net/index.php?a=5638

* * *

Вьюга гнала позёмку по заснеженной улице. Возле тёмной громады железнодорожных складов по натоптанной тропинке расхаживал сторож, укутанный в длинный, до самых пяток, тулуп. На плече у него висела винтовка, кажущаяся тоненькой соломинкой на фоне здоровенной фигуры. Издалека он казался сказочный великаном, стерегущим несметные сокровища.

Тщедушный Никитка не был уверен, что сможет даже достать до затылка, не говоря уж о том, чтобы сильно ударить одной-то рукой.
Его трясло не то от холода, не то от страха. В животе урчало, а во рту неприятно отрыгалось горечью. Временами начинала кружиться голова.

Он уже долго стоял в тени забора, наблюдая за сторожем и не рискуя напасть на него. Надо было решаться. Неловко перекрестившись рукой с зажатым в ней чулком, выскочил из свого укрытия и рванул к сторожу, повернувшемуся спиной. Глубокий снег оглушительно скрипел под валенками и мешал быстро бежать. Как в кошмарном сне он видел перед собой медленно приближающуюся широкую спину тулупа с поднятым воротником и торчащим из-за него верхом треуха. Он даже явственно увидел прерывистое облачко пара от дыхания, мгновенно срываемого ветром. Вдруг, что-то заслышав или почувствовав, сторож начал неуклюже поворачиваться назад, нашаривая рукой приклад винтовки.

Приходя в отчаяние, Никитка сделал последний отчаянный рывок и с размаху хлобыстнул увесистым чулком по тому месту, где должна была быть голова, укрытая поднятым воротом тулупа. Охнув, сторож упал на четвереньки. Ремень винтовки слетел с плеча. Никитка ещё раз огрел по затылку сквозь воротник. От удара ветхий чулок лопнул и песок рассыпался вокруг.

Путаясь в распахнувшихся полах, сторож, что-то глухо бормоча, пытался встать. Время, казалось, замедлило свой бег. Оцепеневший Никитка с ужасом смотрел, как из рукава с подвёрнутым облезлым мехом сами собой выбрались красные короткие пальцы и поползли к лежащей рядом винтовке. Вот они наткнулись на брезентовый ремень и потянули его.

Ничего не соображая, Никитка вытянул из кармана револьвер, взвёл крошечный курок и пальнул в грязно-жёлтую шкуру тулупа. Сухо, почти беззвучно, щелкнул выстрел, но словно ничего не произошло. Сторож неуклюже привстал на колени и повернулся, подтягивая винтовку за ремень к себе. Тонкая струйка крови стекала из-под кудлатой седой копны волос и, обогнув бровь, терялась в густой бороде. Мутные глазки, почти спрятанные под распухшими веками, страшно сверкнули в призрачном отсвете уличного фонаря.

Никитку, как всегда в минуты опасности, охватила холодная и рассудительная ярость. Шагнув к сторожу, приставил револьвер между косматых бровей. Палец лежал на спусковом крючке, но он медлил нажимать на него. От сторожа исходил ощутимый запах страха, который пьянил и доставлял новое неизведанное удовольствие. Растягивая секунды непонятно-странного наслаждения властью над чужой жизнью, он наклонился и пристально посмотрел в глаза мужика. В расширившихся зрачках не было ничего кроме панического ужаса. Большие мокрые губы жалобно шлёпали:

- Ну ты шо, парнишка… не стреляй…, помилосердствуй…у мня ж детки малые есть…

Никитка нажал на спуск. Маленькое чёрное отверстие задымилось во лбу, покрытом испариной. Веки перестали мигать и глаза стали стекленеть. Жизнь стремительно вылетала из заваливающего набок тела. Этот процесс заворожил Никитку. Он вдруг почувствовал себя не жалким, нищим заморышем, а великим и всемогущим властелином, который может распоряжаться и повелевать человеческими душами. Презрительно пнув слабо подёргивающегося в агонии сторожа, он спрятал в карман тёплый от выстрелов револьвер и, не спеша, направился к сторожке.

В тесном помещеньице, озаряемом всполохами пламени из раскалённой печки-буржуйки, Никитка сразу нашёл под кроватью пятипудовый мешок с ржаной крупой. Такая ноша была не по силам и, скрипя сердцем, пришлось отсыпать больше половины. На полке нашлась бутылка с постным маслом, которую он тоже сунул в мешок. На столе остывал горшок с каким-то варевом. Никитка схватил большую деревянную ложку, лежащую рядом, и, не чувствую вкуса, стал жадно набивать урчащий желудок.

Насытившись, он вдруг почувствовал от ложки запах чужого рта и табачного перегара. От этого смрада его тут же болезненно вырвало. Накатилась слабость. С трудом Никитка взвалил на себя мешок и, пошатываясь, побрёл прочь.

* * *

На крыше вагона было ветрено и промозгло. Паровозная гарь, набиваясь в легкие, заставляла долго и надсадно отхаркиваться угольной чернотой. А Никитка ехал в Москву
и всё ему было нипочем!

Неслыханные события перевернули Россию. Царя расстреляли. Беднота и нищие пришли к власти. Где-то на юге красные насмерть бились с белым офицерьём. Это было его, Никиткино время! Чутьё подсказывало, что должен, должен он добиться успеха в этой жизни. Надо только быть чуть похитрее и поизворотливее.

Убийство сторожа переродило Никитку. Он стал другим человеком. В него словно вселился жестокий и расчётливый зверь, который стал наставлять его в делах и поступках.


С нищенкой он прожил до лета, пока не подъели остатки украденных продуктов. Когда они кончились, Никитка, особо не переживая, приставил револьвер с одним единственным патроном ко лбу старухи. Вдоволь насладился её страхом, с удовольствием спустил курок. Перед смертью, в надежде вымолить себе жизнь, старая карга рассказала, где у неё было запрятано золотое колечко и серебряная цепочка с крестиком. Этого хватило, чтобы выменять увесистый узелок со съестными припасами. Запалив на прощанье старухину лачугу, метнулся Никитка на вокзал и вскоре уже мчался в клубах паровозного дыма навстречу новой революционной жизни.

Глава пятая

Москва ошарашила столпотворением. По улицам нестройно маршировали, распевая незнакомые песни, оборванные солдаты с красными бантами и лентами на шапках. На углу два дюжих хлопца, перепоясанные пулемётными лентами, жестоко пинали лежащего на земле старика с окровавленной седой бородой. Редкие прохожие торопливо пробегали мимо, старательно отворачиваясь в сторону.

Пара беспризорников, возрастом чуть помладше самого Никитки увязались за ним, выклянчивая поесть. Боясь, что они могут выхватить узелок с провиантом, он надел его на искалеченную руку и крепко прижал к груди. Другой рукой сжимал в кармане дамский револьвер без патронов. Когда к беспризорникам присоединился ещё третий и их приставания стали совсем бесцеремонные, он показал им своё оружие. При виде револьвера маленькие оборванцы мгновенно бросились врассыпную и исчезли в подворотнях. Никитка только диву дался их прыти. Видать, оружие было в столице в большом почёте.

Полдня проплутав по московским закоулкам, наткнулся на обшарпанное казённое здание. На стене висела криво написанная табличка «Московский военно-революционный комитет». Возле двери топтался строгий солдатик-часовой, весь преисполненный важности, в обмотках и с винтовкой с примкнутым штыком.
Набравшись духу, подошёл Никитка к нему:
- Здравствуйте, товарищ. Мне бы, к самому главному пройти. Хочу революцию защищать.
Часовой окинул долгим строгим взглядом щуплую фигурку Никитки:
- А кто ты будешь такой? Откуда пожаловал? Может ты шпиён?
- Да не, - задохнулся от возмущения Никитка:
- Какой я шпиён? Я на каторге царской маялся. Вот, пострадал от самодержавия, – он привычно заголил израненную руку.
Солдатик брезгливо поморщился:
- А тугументик или мандат у тебя есть?
- Да какой тугумент у бывшего узника! Меня сам товарищ председатель губчека освобождал по осени. В Москву вот отправил помогать Советской власти, - вдохновенно врал Никитка.
- Ладно, - после долгих раздумий смилостивился часовой:
- Проходи на второй этаж к комиссару товарищу Парамонову. Пусть он разбирается с тобою.

В грязных затоптанных коридорах комитета царила неразбериха. Прямо на замызганном полу вповалку спали мужики в смрадно воняющих лаптях и солдаты, укрытые разномастными шинелями. Рядом, по-каторжному сидя на корточках, курили, выпуская сизые клубы зловонного дыма. Некоторые лениво грызли сухари, запивая их прямо из горлышка мятого жестяного чайника, передавая его по кругу.

Аккуратно перешагивая через ноги спящих, степенно пробиралась по коридору тоненькая девушка похожая на гимназистку, с кипой бумаг в руках, в опрятном платьишке с фартучком. При виде её захолонуло сердце Никитки. Вдруг захотелось ему приголубить это неземное создание, потрогать за выпирающие бугорки грудей и заглянуть под подол, откуда выставлялись аккуратные рюшечки.

- Дамочка, а можно у вас осведомиться? – робко окликнул он её.
- Слушаю вас, товарищ, - голубые глазки надменно смотрели поверх головы, а пухленькие губки скривились в капризной гримаске. Стушевался Никитка. Был он весь покрыт паровозной копотью, с мокрым хлюпающим носом, в старых сиротских сапогах с отстающими подошвами. Из дыр, кое-как залатанных одной рукой, высовывались старые портянки.

От пренебрежительного взгляда неожиданно остро захотелось почуствовать власть над жизнью этого женского существа, надругаться над ней и увидеть животный страх в её кукольных глазках. От этого на секунду даже помутилось в голове, но он опомнился и смиренно спросил:
- Как бы мне найти товарища Парамонова? По личному вопросу интересуюсь…
- Ступайте за мной, товарищ, - не оглядываясь, бойко застучала каблучками по коридору. Ниже поясочка, туго перетягивающего талию, упруго перекатывались два соблазнительных полушария невольно притягивая взгляд.
Рябой мужик, курящий смрадную цигарку и с интересом наблюдавший за происходящим, подмигнул Никитке:
- Видал, фифу? Такая нашему брату не по зубам. Это самого товарища Парамонова секретутка. Она то яго и обслуживаеть… - сплюнув тягучую слюну прямо на пол, заржал разевая щербатый рот.

Опомнившись, побежал Никитка следом за девушкой в приёмную. Там она, даже не повернувшись, сказала:
- Ждите. Товарищ Парамонов занят.
Уселась на стул, небрежно закинула ногу на ногу так, что стало видно розовые чулки до самых колен. Со вкусом раскурила длинную коричневую сигарету в мундштуке из слоновой кости. Тонкий аромат дорого табака, перебивая коридорную вонь, поплыл по комнате.

Неожиданно высокая дверь, обитая драным коленкором с торчащими клочками обгоревшей ваты распахнулась и из неё выскочил низенький толстенький человечек в косоворотке, кавалерийских галифе, обшитых на заднице кожей, и высоких хромовых сапогах.
- Варенька…, - вкрадчиво промурлыкал он, но, вдруг наткнувшись взглядом на Никитку, резко изменил тон:
- А это кто ещё такой? Что ему здесь надо?
- Да вот, вас дожидается. Говорит что по личному вопросу.

Толстячок поморщился:
- Не вовремя конечно, занят я сильно… ну уж ладно, зайди на минутку.

В огромном кабинете было сильно накурено, кругом валялись мятые бумаги. На грязном подоконнике стояла початая бутылка водки с затычкой из газеты и две рюмки. Пахло несвежими портянками, пылью и перегаром.

Товарищ Парамонов сел за стол и демонстративно достал наган. Сурово приказал Никитке:

- Рассказывай, какое такое дело у тебя ко мне есть. Врать будешь, пристрелю!
- Я из Н-ской губернии приехал. Советскую власть хочу защищать. Сказывали к вам надо обратиться. А сам я из арестантского сословья. На царской каторге всю жисть провёл…

- Постой, постой, - перебил Парамонов:

- Из Н-ской губернии? С каторги? Да я сам там сиживал! Чо-та я тебя не упомню. А ну-ка обзовись. Врешь поди, сука!

Никитка оробел, со страхом глядя на лоснящийся от смазки наган. Еле смог выдавить из себя:
- Никитой Безродным меня кличут. Посадили за то, что приют поджог и сторожу в глаз ножом попал… Давно ещё, когда совсем малым я был…
- Точно, бляха-муха! – комиссар звонко хлопнул себя по плеши на шишковатом черепе и заулыбался:
- А ведь я вспомнил тебя! «Никитка-убивец» твоё погоняло было! Да ты старый проверенный кадр! Все наши руководители прошли ссылку и каторгу. Это, брат ты мой, лучшая революционная школа! Советской власти хочешь служить? Нужны, нужны нам такие! В милицию пойдёшь? Буржуев да жандармов будешь ловить, стрелять их и вешать! А ну-ка погодь, погодь… Что с рукой-то у тебя?
- Это мне надзиратель в приюте её искалечил. Сохнуть с тех пор стала…
- Сволочи! – вдруг грохнул кулаком по столу товарищ Парамонов и, выбежав из-за стола, подскочил к подоконнику. Жадно глотнув водки прямо из горлышка, крякнул и немного успокоился:
- Сволочи, какого парня искалечили! За все злодейства свои умоются они кровавыми слезами! С одной-то рукой не сможешь ты в рабоче-крестьянской милиции служить… Жалко, жалко… Что ж делать-то?

Он отхлебнул ещё из бутылки и задумался. У Никитки вдруг появилось предчувствие удачи. Непонятное существо, недавно поселившееся в нём, уже хихикало и радостно потирало руки. Сумрачные видения промелькнули перед глазами: вот короткая плеть хлёстко врезается в румяный бабий зад, оставляя брызнувший кровью рубец; вот болтаются в петлях вытянувшиеся покойники, склонив головы на бок; дымом застилаются пылающие сараи с горящими заживо там людьми…
Среди всего этого шагает он. Одна рука на перевязи, дымящийся наган в другой руке. Шагает, шлёпая начищенными сапогами по лужам крови. Чей-то голос властно прозвенел в голове: «Власти над людьми хочешь, Никитушка? А не побоишься? Не оробеешь?».

Слова товарища Парамонова вывел из странного забытья:
- Придумал! Ты ж грамоте-то наверняка обучен? Писать-считать умеешь? Вот и славно! Мы сейчас как раз продотряд формируем. А сделаем-ка тебя, Никита, комиссаром этого отряда! Молодой нашей республике не хватает продовольствия. Рабочие на заводах и солдаты на фронтах голодают. Надо ехать в село раскулачивать богатеев! Справишься? Недельку поездишь со мною на митинги, сутью революционной проникнешься и вперёд, в бой! ... Эй, Варенька!

В дверь неспешно вошла секретарша и остановилась у порога, томно глядя в потолок.
- Вот Никита! Это Варвара, боевая моя помощница и подруга. Хотя и благородных кровей девушка, но беззаветно предана делу революции, – комиссар Парамонов подскочил к ней и ласково положил руку пониже спины. Она досадливо дёрнула плечиками и молча убрала руку.

- А это, Варенька, мой старый знакомец. Вместе с ним мы томились в царских застенках. Герой! Такой же борец с самодержавием, как и я. Даром, что молодой – тяжкие пытки и лишения перенёс. Ты приказ настрочи. Назначаю его комиссаром нашего районного продотряда. Мандат выписать не забудь. Да, ещё пусть завхоз ему одежонку подберёт получше. Не абы какую, а из того, что мы у бывшего хозяина мануфактурной лавки недавно реквизировали. Видишь, в каком виде он к нам прям с каторги приехал…

Взгляд секретарши медленно опустился с потолка и заинтересовано скользнул сверху донизу. Льдинки глаз оттаяли и словно пронзили Никитку. Сладкая глубина таинственного омута женского естества разверзлась вдруг перед ним. И снова что-то подсказало Никитке что будет, будет скоро эта надменная сучка корчиться, стонать и биться в его руках.

Демон искушения тут же нарисовал такие картины сладострастия, от которых бросило жар. Бесовские наваждения тревожили и ублажали погибающую душу. В какой-то миг возникла перед ним его покойная мама, скорбно глядя и что-то пытаясь сказать. Словно предостеречь пыталась от чего-то. Только досадливо отмахнулся Никитка от неё.

Придя в себя, жадно взглянул на Варю, мысленно срывая с ухоженного и гладкого тела платье. С дерзостью усмехнулся ей в лицо и проговорил, обращаясь к Парамонову:
- Спасибо за доверие товарищ комиссар! Живота своего не пожалею ради дела революции!

Продолжение следует.