(Полный текст доклада, который будет произнесён на «Виноградовских чтениях» в СПб в начале Ноября с.г.)

История масштабного частного собирательства в России, как и многие другие явления социо-культурной жизни страны, прервала свой довольно длительный, почти двухвековой путь с приходом печальной памяти диктатуры рабочих и крестьян в Ноябре 1917 года. На протяжении последующих нескольких десятилетий, интересоваться предметами буржуазной культуры и собирать коллекции могла позволить себе лишь часть номенклатурной интеллигенции, чиновников от искусства высокого ранга. Всем известны пристрастия «красного графа» А.Н.Толстого к старинным коврам и «буревестника революции» А.М.Горького к восточной резной кости.

В послевоенное время, особенно с наступлением «оттепели», круг интересантов значительно расширился. Тематическим коллекционированием или собирательством предметов самых разнообразных техник, стилей и эпох стало увлекаться всё большее число практически «рядовых» граждан. Преимущественно – из числа творческой и околотворческой интеллигенции. Среди представителей последней, немалую роль играли врачи трёх, наиболее востребованных с точки зрения наличной оплаты надомных услуг, специальностей: стоматологи, венерологи и урологи. Объясняется такой социальный состав «новых советских» коллекционеров тремя факторами: наличием вполне значительных, по советским меркам, нелимитированных зароботков, приличного количества жилой площади и более или менее осведомлённостью в вопросах культурологи, в силу профессии или в силу вовлечения в соответствующий круг общения.

Тем не менее, несмотря на достигнутые успехи на благодатной военной и послевоенной ниве изобилия антиквариата в «комиссионках», уровень собраний таких известных коллекционеров второй половины ХХ века, как: Феликс Вишневский, Мария Миронова и Александр Менакер, Зоя Фёдорова, супруги Лемкули, Виктор Магидс и многих других, можно определить скорее как любительский, дилетантский. Да, в их коллекциях встречались произведения и мирового уровня, но их количество было ничтожно мало. Советские коллекции по масштабу не выдерживали никакого сравнения с собраниями дореволюционных прешественников: членов Императорской Семьи, Щукина, Третьякова, Штиглица и других, гораздо меньшего ранга, собирателей старой России. Всё-таки, ограниченность в средствах и площадях, отрыв от общемирового антикварного рынка и тот полукриминальный ареол, который витал над самим понятием «антиквариат», делали коллекционирование предметов искусства областью практически нелегальной, бросающей вызов правящему режиму, в котором слово «частный» было равносильно приговору. Немало способствовала созданию этого образа «ловчилы-жучка-спекулянта-контрабандиста» советская массовая культура: литература исключительно детективного жанра, того же жанра кинематография и УК СССР и всех союзных республик, приравнивавшие свободный оборот предметов искусства к незаконным операциям с валютными ценностями (ст. 88 УК), спекуляции (ст. 154 УК), контрабанде ( ст.188 УК) и даже – измене Родине ( ст. 64 УК).

Коллекционировали с оглядкой и в строгом соответствии с «моральным кодексом строителя коммунизма»…Много ли в такой атмосфере насобираешь? Максимум – одного Рембрандта или одно яйцо Фаберже. Впрочем, как говаривал Довлатов: «… В одном помещении неприлично иметь более одного Рембрадта». И если квартира однокомнатная, в типовой «пятиэтажке», то…Вот и не собирали больше одного!

Должно ещё заметить, что с точки зрения «владения предметом», наши собиратели отстали от общемирового процесса ровно на столько лет, сколько рабочие и крестьяне благоденствовали под мудрым руководством Ленинского Политбюро ЦК КПСС. Железный занавес отсёк напрочь население бывшей Империи не только от джинсов, магнитол и жвачки, но и от обмена информацией в разных областях человеческого знания. В том числе, и от обмена информацией о новых веяниях и тенденциях в искусствоведении, арт-маркетинге и дисциплинах, связанных с реставрацией и хранением предметов истории и культуры. В СССР выходили книги, альбомы и сборники научных статей, посвящённые живописи и декоративно-прикладному искусству. Одна беда: количество их было крайне невелико и писались они на основании тех крупиц, которые оказались в распоряжении Автора.

Иногда, научный анализ и выводы вселенского масштаба делались на основании пяти – десяти работ или предметов, оказавшихся в поле зрения исследователя. Научная литература, как таковая, в советский период представляет из себя довольно жалкое и малоубедительное зрелище, если оценивать её с позиций сегодняшнего дня. Книги и альбомы тех лет стоит рассматривать скорее как общеобразовательные, идеологически выдержанные подарочные издания. Количество текста сведено до минимума, три четверти объёма его посвящены советскому периоду. Главным достоинством книги или альбома считалось количество иллюстраций с изображением и описанием предметов, не относящихся к деятельности «прогрессивных» художников всех направлений художественной деятельности. Тем не менее, следует отдать должное Авторам, которые в рамках своей осведомлённости, будучи искренне увлечёны предметом исследования, сумели интуитивно определить правильное направление в постижении значимости доставшегося им для изучения культурного наследия. Честь им и хвала!

Среди весточек искусствоведческой мысли «из-за бугра», особое место занимают издания стран так называемого «социалистического лагеря», продававшиеся в магазине «Дружба» на ул. Горького (ныне Тверская) д. 15 рядом со зданием Моссовета (ныне здание Мэрии Москвы) в д.13. Качество полиграфического исполнения этих изданий на голову превосходило качество изданий советских, цены кусались не сильно (от полутора до восьми рублей) и главное – материал. Не тот, набивший оскомину, дежурный набор сокровищ Московского Кремля, Исторического музея, «Третьяковки» и «Пушкинского», а нечто, что не каждый день увидишь. Единственное, что смущало – языки: польский, чешский, венгерский, немецкий… Ну, да не беда! Главное – цифры, обозначающие века, время. 17 или18, они и по-венгерски 17 или 18! Есть о чём подумать при встрече с похожим на репродукцию предметом!
Самыми лучшими публикациями по фарфору, с точки зрения информативности, основанной на архивных данных Прусского и Саксонского королевских архивов, можно считать солидные, монументальные «гэдээровские» издания, посвящённые майсенскому, берлинскому и тюрингскому фарфору, фарфору периода Бёттгера и Хёрольда, японской и китайской керамике и керамике вообще.

Многочисленные, в основном – цветные, иллюстрации, стали незаменимым подспорьем для советских коллекционеров 70-х – 80-х годов в вопросах атрибуции предметов нероссийского происхождения.
В конце семидесятых годов ХХ века, на волне разрядки и доктрины мирного сосуществования государств с различными политическими системами, на прилавках советских книжных магазинов появилось большое количество литературы «на языках», изданное в самых, что ни на есть, капиталистических странах без цензуры и одобрения отдела по идеологии ЦК. В числе этих книг, кроме беллетристических произведений Кафки, Хессе, Сартра, Труайя и Чейза, были представлены и разного рода искусства – начиная с общепризнанных классиков живописи, от Джотто, Мазаччо и фра Анджелико до Дали с Энди Уорхоллом, и заканчивая альбомами по прикладным искусствам от артефактов времён Древнего Царства до того же Дали и Тиффани с Картье включительно. Следует отметить, что издательства, прорвавшиеся на советский рынок, были из лучших на то время: «Skira», «Flammarion», «Hachette», «Office du livre», «Abrams», «Thames & Hudson», «Dumont» etc., etc., etc... Цены на эти продукты западной свободной мысли несколько кусались, от 75 рублей до 250-ти (при средней заработной плате 120 руб. в месяц). Вот на этом этапе, частные коллекционеры, располагавшие необходимыми средствами, на голову обошли музейщиков, которые были не в состоянии приобрести данную литературу для личного пользования. А средства, отпускаемые казной для формирования музейных библиотек, не позволяли иметь всю эту необходимую для научной работы литературу в пределах свободного доступа.

Именно в этот, завершающий этап советского частного коллекционирования, самостоятельные собиратели получили от официальных искусствоведов пренебрежительно-унизительное определение уровня своей значимости в мире причастных к шедеврам мирового художественного наследия. Отныне и впредь, велено было именовать этот род деятельности «знаточеством». Вот так! Не искусствоведением, не мастерством, не посвящением в тайны тайн, а так – «знаточеством». Мол, много знает, но – учёностью не вышел! Ни должностей, ни степеней, так – спекулянт, перекупщик, а туда же - с небожителями спорить! Есть в этой позиции и справедливая ложка дёгтя: множество «бесспорных», с точки зрения обладателей, предметов, по признакам «натуры» не выдерживают никакой критики при сравнении с абсолютно бесспорными, провенансированными образцами из музейных хранилищ. Бывает и так, что очень хочется. С кем не бывает?… Есть и своя бочка мёда. Хранитель музейной коллекции видит за свою жизнь несколько сотен или тысяч предметов, находящихся в его ведении и в ведении коллег. Частный коллекционер пропускает через свои руки тысячи, десятки тысяч, а иногда – сотни тысяч предметов. Разными способами: покупая, просто осматривая в магазинах, бывая в гостях у коллег. Плюс к этому – постоянные музейные экспозиции в разных городах и странах, выставки. Ещё один плюс – частный коллекционер за свои знания платит свои же деньги. Истории не известны случаи, когда собирательство коллекции не обходилось бы без значительных трат и безвозвратных потерь из собственного кармана. А ничто так не мобилизует и не дисциплинирует, как потеря собственных денег. Любой частный коллекционер расскажет, если речь зайдёт на чистоту, что первые десять-пятнадцать лет – самые трудные. Приходится покупать за бешеные деньги то, что ничего не стоит, и не покупать то, что стоит миллионы. Знаточеское образование – одно из самых дорогих в мире. Зато – и качество… Есть, правда, и много разного рода апокрифов, домыслов и легенд относительно предметов, историй их бытования и причастности к разного рода историческим событиям и личностям, распространённых в знаточеской среде, но это так – атрибуты и издержки профессии, фолклор…

Несколько слов о внутреннем, советско-российском рынке антиквариата. Времена изобилия, которые казались неизбывными ещё в 60-е – 70-е годы, сменились страшным дефицитом любой, мало-мальски похожей на антикварную, вещи начиная с середины 1980-х. Причин тому много, говорить о них можно до бесконечности. Но! Первопричина – экономика. Людям не на что было тратить советские рубли и, как следствие, с прилавков сметалось всё, что можно было купить. Не будем забывать и о том, о чём говорилось выше – о мифе в безумную стоимость любой старинной вещи, столь долго и последовательно вдалбливаемом в голову обывателя. К концу 80-х, антиквариатом стали даже пресловутые «тарелочки с голубой каёмочкой», если на них красовалась марка товарищества Кузнецова, Гарднера или братьев Корниловых с двуглавым орлом. То есть, те предметы, от которых, двумя годами ранее, ломились прилавки по цене от трёх до десяти рублей за самый шикарный образец .Одновременно с этим мусором в те годы, на прилавке единственного московского антикварного магазина, магазина-салона №2 на ул. Димитрова (ныне Ул. Якиманка), торговавшего предметами декоративно-прикладного искусства, стояли стопками екатерининские и павловские ординарные тарелки по цене от 15 до 50 руб. за штуку, фарфор ИФЗ времён Николая Павловича считался китчем и продавался после третьей уценки, а майсенский фарфор рубежа XVIII - XIX веков эпохи Марколини, ампирные чашки с живописными миниатюрами, но с щербинками, и «зелёного Ватто» середины XVIII в. покупали только люди, страдающие тяжёлыми расстройствами психики. Хотя, были и такие направления и предметы коллекционирования, которые всегда, во все времена пользовались неизменным спросом и просто так, с прилавка, практически не продавались. Это и пресловутые «военные» тарелки ИФЗ, и ранний советский фарфор, и ранний русский, виноградовский и елисаветинский. Не лежало хорошее русское стекло, екатерининские и павловские репрезентативные предметы. Они, порой, всплывали, но исчезали мгновенно, в течении пяти минут и впоследствии об этих случаях ходили легенды и предания.

К началу 90-х годов исчезло всё. Даже то, что лежало горами, а уж про раритеты и говорить нечего. Причём, никто не спешил расставаться с предметами даже за приличные деньги. За сумасшедшие – иногда расставались, было такое…Этот первый опыт массового вложения денег в антиквариат, можно считать одним из свидетельств возвращения страны к нормальной цивилизованной жизни, где инвестирование в предметы искусства – один из распространённых финансовых инструментов.
Говорить о логике ценообразования на предметы старины в тот период не приходится. Это был исключительно вопрос случая. Среди коллекционеров получила распространение оценка по аналогам из аукционных каталогов Sotheby’s, Christie’ и s Philip’s, которые в большом количестве стали ввозиться из-за рубежа благодаря более либеральной политике в области свободного перемещения граждан. Обычно за основу бралось среднеарифмитическое эстимейта, которое делилось на три или на четыре. Полученная сумма переводилась в рубли по реальному курсу доллара или фунта, далёкому от официального курса Госбанка. Цифры, само-собой, получались довольно скромными, особенно учитывая те факты, что двадцать с лишним лет назад цены на антиквариат во всём мире были достаточно низки, а реальная цена продажи оставалась для российских дилеров и коллекционеров долгое время не известной. Плюс к этому, ложное представление отечественных дилеров и коллекционеров о том, что аукцион – самый объективный, с точки зрения установления реальной стоимости, способ торговли. Справедливости ради стоит отметить, что в те времена даже сто долларов были в СССР, а затем уже и в России огромными деньгами. Оперировать суммами в две-три тысячи долларов могли позволить себе только подпольные миллионеры, число которых, впрочем, день ото дня росло.

Ситуация коренным образом поменялась после 1 Января 1992 года, когда цены были ртпущены и Россия вступила в мутные волны того, что отечественные экономисты назвали «свободным рынком». Вставшие перед большинством населения вопросы элементарного выживания в новых экономических условиях, заставили их искать источники средств к существованию среди разного рода предметов старины, оказавшихся в их владении. Прилавки достаточно многочисленных уже к тому времени антикварных магазинов и галерей быстро наполнились. Причём – не мусором, а предметами такого уровня, о которых ещё лет пять-десять назад нельзя было и мечтать. Появлению их на рынке способствовало, например, то обстоятельство, что многие из «старых» коллекционеров не смогли приспособиться к новым условиям и вынуждены были постепенно расставаться с вещами из своих собраний. Большой процент составляли предметы, распродававшиеся выезжающими на постоянное место жительства за рубеж. Наступил такой момент, когда предложение превысило спрос и многое из того, что ещё год назад продавалось на «ура», осело на прилавках на долгие годы, не находя покупателя.

 Ещё один немаловажный фактор, отвлекший денежные потоки из области торговли антиквариатом – появление разного рода возможностей потратить деньги: машины, дачи, квартиры, турпоездки. На все эти понятные удовольствия так же требовались значительные суммы, которые граждане рассчитывали легко и просто получить от продажи «старины глубокой». Типичный случай для антикварного магазина той поры: торжественно входит владелец шедевра, неторопливо разворачивает предмет и кладёт его на прилавок (чаще всего, это напечатанная на жести иконка начала ХХ века), усталым голосом сообщает, что ему нужно 125 687 рублей, потому как собрался он купить дачу и вынужден расстаться с фамильной реликвией за гроши, и не хватает ему именно такой суммы. Горькое разочарование ждало этих граждан… Приносили и вполне достойные предметы, но, учитывая перенасыщение рынка, и за них можно было рассчитывать получить лишь достаточно скромные деньги.

Вспоминая то, что лежало, стояло и висело по магазинам и галереям в 90-х годах, и сколько это стоило, невольно хочется кусать себя за локоти. Если говорить о фарфоре, то достаточно упомянуть тот факт, что изделия ИФЗ не считались ни коммерческими, ни коллекционными. Предметы с живописными миниатюрами времён Николая I, ординарная екатерининская посуда, изделия европейских мануфактур XVIII века застревали на прилавках на годы. У новых богатых были и новые запросы. Большим успехом пользовались помпезные, китчевые вещи в идеальном состоянии. Даже скульптуры Лансере и Шписса были недоступны для понимания новой элиты и пылились на полках. Частное коллекционирование практически сошло на нет, старые коллекционеры постепенно уходили, а новых не появлялось. Государственные музеи также не могли позволить себе значительных закупок, учитывая бедственное финансовое положение. Финансирование по остаточному принципу, так назывались тогда средства, выделявшиеся из бюджета на культуру. Одно время ходили даже разговоры о необходимости продажи дубликатов из музейных запасников.

Этот райский период продлился относительно не долго. Экономика опять внесла коррективы и на волне роста благосостояния некоторых россиян, благодаря росту цен на углеводороды на мировом рынке, с начала нового тысячелетия семимильными шагами пошёл процесс вымывания настоящего, породистого антиквариата с рынка и сопутствующий этому рост цен. За десять лет состоятельные покупатели несколько пообтесались, на смену бездумной трате денег на помпезные пустышки пришло спланированное инвестирование в предметы антиквариата и искусства. Резко выросли цены на вещи так или иначе связанные с российской историей и культурой. Изменились приоритеты при определении целесообразности финансовых вложений. При этом на первый план вышли такие понятия, как раритетнось, аутентичность, провенанс. Коллекционирование на сегодняшний день превратилось в бизнес-проект, финансовый инструмент, начисто лишённый какой-либо эмоциональной составляющей. Холодный расчёт заменил эстетические изыски. Есть среди новых русских коллекционеров и те, кто формирует свои коллекции по своему же вкусу, отдавая предпочтение той или иной эпохе или направлению, но и они руководствуются теми же принципами при покупке, как и обычные арт-инвесторы.

Внутренний рынок исчерпал себя достаточно быстро и образовавшийся года три-четыре тому назад вакуум стал заполняться привозными вещами, приобретёнными на зарубежных аукционах. Следует заметить, что большая часть антиквариата давно находится у людей, занимавшихся им на протяжении десятилетий и знающих ему цену. Мифических старушек, спящих на диванах карельской берёзы и пьющих чай из батенинских чашек в природе не существует. Перераспределение антиквариата в последние двадцать-тридцать лет, практически исключает появление на рынке неизвестных и значимых произведений искусства по бросовым ценам.
В силу этой нехватки коллекционного материала, направление антикварного потока изменилось на диаметрально противоположное. Если в начале 90-х предметы старины всеми правдами и неправдами вывозили из России, то теперь их ввозят. И опять, к сожалению, правдами и неправдами. Таможенное законодательство по вопросу ввоза культурных ценностей вызывает много недоумённых вопросов. Понятно, раньше боролись с расхищением национального достояния России. А сейчас с чем борются? С его возвращением?

Тем не менее, так или иначе, за последние насколько лет в Россию ввезено достаточно большое количество памятников российской истории и культуры и ещё большее – общемировой, что не может не радовать. Западный антикварный рынок на поверку оказался тоже не безразмерным, и на сегодняшний день количество и качество предлагаемых к продаже русских вещей заметно снизилось. На этом фоне стали востребованы предметы западных художников прямо или косвенно имеющие отношение к русской истории и культуре. Спрос на «россику» имел своим естественным следствием как рост цен, так и появление большого количества подделок. Уровень цен вырос за последние пять лет на порядок. Так, например, если в начале двухтысячных годов средняя цена на среднюю ампирную чашку с живописью колебалась в районе 200-300-т долларов, то сегодня за неё же просят 2000-3000 долларов минимум. А стоимость предметов более высокого класса начинается в районе цифр с четырьмя нулями. Ценообразование не стабилизировалось и по сей день, преподнося каждый год очередные сюрпризы. Трудно сказать, сколько времени продлится эта гонка. На фоне экономической нестабильности в мире и дефицита коллекционного материала делать прогнозы крайне затруднительно.

Ещё одним актуальным вопросом для российских коллекционеров и инвесторов является сохранность приобретаемых предметов. Надо заметить, что в отличии от России, где реставрация находится ещё в зачаточном состоянии, на Западе раставрационный технический и технологический прогресс добился больших успехов, позволяя придавать дефектным предметам видимость полностью сохранных. О реставрационном вмешательстве аукционисты и галерейщики предпочитают скромно умалчивать, рассчитывая на то, что в современном мире довольно значительная часть покупок совершается по Интернету и «счастливый» покупатель в момент сделки видит своё предполагаемое приобретение только на экране монитора. А «Фотошоп», как известно, творит чудеса. Такая лукавая политика, на мой взгляд, несколько не дальновидна, наносит урон репутации устроителей торгов и владельцев галерей. Ведь никто ничего не имеет против хорошей, качественной, грамотной реставрации. Люди все взрослые, прекрасно отдающие себе отчёт в том, что за двести-триста лет бытования предмет имеет право носить на себе его следы. Тот период, когда коллекционировали по принципу «только в идеальном виде», давно миновал. Вопрос сейчас стоит несколько иначе: или ты владеешь шедевром, пусть и с дефектами, или – не владеешь ни чем. Количество предметов высокого уровня крайне ограничено и капризы по поводу сохранности выглядят довольно смешно. Вот с кузнецовской или дулёвской посудой можно себе позволить пренебрежительно кривить губу, а с, допустим, «военной» тарелкой придирки по поводу щербинки или потёртости ни к чему не приведут, другую никто не предложит.

Несколько слов в заключении о взаимоотношениях современных коллекционеров и музейных работников: искусствоведов и хранителей. В былые советские годы, эти отношения напоминали придворный политес – все друг другу улыбались, говорили в глаза приятности, а за глаза…За глаза, как уже отмечалось, официальное искусствоведение называло знания и опыт коллекционеров «знаточеством», а они, в свою очередь, посмеивались над трудами музейшиков, находя в них огромное количество ляпов и несуразностей в вопросах атрибуции. У некоторых коллекционеров складывались прекрасные, дружеские отношения с работниками музеев, некоторые – никогда в жизни с ними не общались. Некоторые – жертвовали свои замечательные собрания совершенно бескорыстно, считая своим долгом сделать их общенациональным достоянием, а некоторым – помогали советом, как поступить со своим детищем, дабы не попасть туда, где из памятников искусства только плакат «Честный труд – дорога к дому!» Сложные были времена, сложные взаимоотношения…

В современной России у всех появились возможности для беспрепятственного обмена информацией с зарубежными коллегами, доступа к экспозициям крупнейших музеев мира, то есть к полноценному вхождению в культурную жизнь Европы и всего мира. Все новые веяния и тенденции в искусствоведении становятся достоянием заинтересованных лиц не с задержкой на поколение, а немедленно, давая возможность переосмыслить и поправить, если необходимо, свои представления об интересующей области искусства. Почвы для антагонизма между музейными работниками и частными собирателями не существует. Более того, учитывая скудность рынка, невозможность сравнительного анализа предметов в виду их отсутствия, музейные коллекции становятся тем единственным эталоном подлинности в вопросах атрибуции, без которого современному коллекционеру достаточно трудно определиться в значимости приобретаемых вещей. Отрадным явлением последних лет стало возрождение меценатства. Речь идёт не только о спонсировании закупочной деятельности музеев, но и о принесении в дар заметных, значимых произведений искусства в музейные коллекции. Ещё одним направлением меценатства можно считать создание частных музеев. Количество их пока не велико, но этот вид публичной демонстрации своего собрания позволяет вводить в культурный оборот многие произведения, видеть которые до этого возможно было только в краткий период их появления на рынке при смене владельцев. Можно надеяться, что с течением времени отношения коллекционеров и музейных работников приобретут характер равноправного партнёрства, одинаково выгодного и интересного обеим сторонам.

Итак, на сегодняшний день, коллекционирование в России занятие для людей состоятельных, с солидными доходами и соответствующими запросами к приобретаемым вещам. Но наметилась и отрадная тенденция – средний класс, класс людей с доходами выше среднего, пусть пока и совсем малочисленный, начинает возрождать традиции старого советского коллекционирования. Коллекционирования «для себя», для атмосферы, которую создают антикварные вещи в доме, без детального подсчёта возможного профита от реализации через несколько лет. Хотя, нельзя сказать, что финансовой подоплёки совсем нет, но приобретаются вещи всё-таки по принципу «нравится – не нравится», а не исходя бизнес-прогнозов развития антикварного рынка.
Частное коллекционирование в России живо и, надеюсь, будет развиваться.